Летела в Неаполь на заседание Комитета ПАСЕ. Аэросвит. Принесли холодную коробку с листком капусты, двумя кусочками завялых огурца и помидора, вредной для здоровья булочкой и двумя кружочками пластиковой ветчины. Впереди три часа перелета. И понятно, что насытиться следовало духовно — с собой был недочитанный Дюрренматт «Судья и его палач» (почему-то именно его захотелось взять с собой). Уже час бороздили небесные просторы, я уже немного почитала, уже и разглядела пассажиров — преимущественно наши женщины, которые перед отлетом бодро щебетали по телефону по-итальянски, в итальянских ярких украшениях, с итальянскими мужчинами и такими же бамбино. Лишь между собой говорили по-украински, это был такой тайный код тайного сообщества. Рядом сидела красиво одетая молодая крестьянка явно из Житомирщины или Винниччины — лицо ее красноречиво говорило о происхождении, и на это лицо с безграничной слепой любовью смотрел ее смуглый Паоло, который постоянно искал момент, чтобы или прислониться, или погладить ее по щеке. Она ласково мурлыкала с их малышом по-итальянски, и только со стюардессой говорила по-нашему, по-русски. В стюардессах тоже можно было угадать наших, из провинции, которые стали городскими. Лишь отсутствие стильного лоска, присущего их западным коллегам, грубоватые манеры и начальственный тон не развеивали все сомнения — здесь все наши.
Итальянки с полесскими скулами весело улетали «домой», и по тому, как они, прежде чем дать ребенку яблоко, надкусывают и прожевывают его — чтоб малышу было легче вгрызаться своими двумя зубками, было ясно, что итальянская культура ухода за детьми неописуемо обогатится новым, нашим, сельским, опытом.
И вдруг включилась стюардесса и обратилась — если среди пассажиров есть врач, прошу заявить о своем желании оказать помощь, пассажиру плохо. Сразу все притихли. По проходу пробежала женщина с фонендоскопом в ушах — итальянский врач имел с собой в сумочке этот прибор. Может, она знала, что такие случаи бывают, и профессия обязывает носить в сумке все, что может понадобиться. А может, я ее идеализирую, потому что надежда была лишь на нее. Дама эта опять пробежала по проходу (искала хоть какую-то жидкость для дезинфекции) и назад, уже с двумя шприцами в руках... Все понемногу успокоились и принялись мирно дожевывать капустные листки. Но тут включился капитан и попросил понять его решение: он постановил возвращаться в Борисполь, потому что пассажиру лучше не стало, и врач не гарантировал, что удастся довезти его живым в Неаполь. Было немного страшновато осознавать, что в этот момент эта тоненькая свечечка жизни — бах! —и угаснет. Все молчали, но кто-то сбоку тихонько пробурчал: теперь будем на месте только через 6 часов. А породистая дама с другой стороны объявила: а нам за это бесплатный кофе! За что — за это?— она, видно, не подумала. Самолет развернулся, и я чувствовала, как капитан гонит машину. Если самолет можно гнать — я, определено, идеализировала капитана, но теперь надежда была лишь на него. Действительно, начали носить дополнительный кофе. И моя житомирско-винницкая итальянская соседка полезла в сумку и вытянула пакет с житомирско-винницким печеньем! Она везла в Италию «развесное», простое, как двери, наше печенье! Но в тот момент это выглядело так мило — она макала это печенье в невкусный самолетный растворимый кофе и давала малышу, а потом своему Паоло, который благодарно откусывал его и чувствовал себя в этот момент, в этот досадный миг, уютно, как у Бога (или богини) за пазухой.
Мы быстро долетели назад, в Борисполь, преодолев часовое расстояние как-то очень быстро. Слава Богу, тот мужчина дожил до земли, и его умчала «скорая».
Теперь надлежало заправить самолет и опять лететь в сторону Неаполя. Всем полегчало. Подавляющее большинство говорило — ну, зато живой, а несколько лишних часов — ерунда. А кто-то, потому что уже можно было, злился: а кто дал капитану право решать? И почему он не повез его в Неаполь? Кто-то подсчитывал, на сколько «попал» капитан, развернув самолет, а затем заправив его заново. Не умерший пассажир теперь перед кем-то виноват. «И зачем в таком возрасте летать?» — подытожила молодая соседка справа. Ей явно некуда было спешить — просто злость брала. И также вполне очевидно, что она не собиралась стареть, а потому не любила старших людей как класс и предпочитала, наверное, чтобы они догнивали дома, если уж постарели. Это такая, очень распространенная история у нас — считать старших лишними. Я вспомнила, как недавно повезла маму в пансионат к морю — мама очень любит море, и в нашем с сестрой и братом детстве во всем отказывала себе, чтобы повезти нас покупаться в соленой воде. А теперь я решила сделать это для нее. Весь пансионат удивлялся: зачем это пожилой женщине море? И на пляж ей трудно было ходить, и на пляже чувствовала себя неудобно — все оглядывались. И медперсонал не понимал: зачем человеку в таком возрасте, например, массаж? Отдых —не для таких.
И все же большинство в самолете были счастливы, что оказались такими великодушными и не виноватыми в смерти пассажира, который так и не попал в Неаполь. Не все его и видели — так быстро его увезла карета «скорой». И ,как знать, к кому и почему он летел в Неаполь. Кто так и не дождался его? Кого он так и не увидел?
Когда шасси коснулись земли, все зааплодировали, потому что так положено культурным иностранцам, мигом включили свои телефоны (это делают только наши — почему-то особенно и обязательно во время объявления, когда просят не включать никаких приборов, пока об этом не объявят дополнительно), загалдели — «Пронто! Пронто!». Стояли в проходе, плотно прижавшись друг к другу. Так стояли всегда в очереди — то за хлебом, то за сахаром, то за водкой — одна бутылка в руки! — их родители, а это передается генетически; так стояли они на протяжении всего полета в очереди в туалет — причем причина такой массовой диареи на рейсах с нашими мне доподлинно не известна. И как только разрешили выход, все враз побежали, хватая сумки, куда-то вперед, обгоняя тех, кто запыхался и отстал. Женщины с итальянской золотой бижутерией в ушах бежали к окошку «Паспортный контроль», за ними резво мчались их итальянские мужья с бамбино на руках. Они как-то незаметно усвоили украинскую манеру наших мужиков — делать то же самое, что жена. Они никуда н спешили — рейс и так опоздал на три часа. Они просто бежали, чтобы обогнать соседей и прийти к окошку первыми. Точно, как на наших сельских автостанциях когда-то, в кассах на поезд, в очереди за дефицитом. В Киеве уже все стоят вежливо в очереди на маршрутки и такси. Но нужно сказать, что и эти все люди, добежав, кому какие Бог дал ноги, теперь стояли плотной очередью рядом с еще минуту тому назад соперниками по кроссу, будто только что не пытались срезать путь и обойти их на повороте, и мило беседовали о том, как долго эти итальянские офицеры смотрят в каждый паспорт. И следа борьбы за первенство!
Стоя в этой же очереди, я поделилась с сестрой в длинной SMS своими впечатлениями: ну, точь-в-точь, как в нашем с тобой Пирятине! Ну ничего не изменилось, хоть они теперь здешние.
А она ответила: скоро будет там еще одна, такая же Украина.
И мне стало жаль, что я больше их не увижу. Стало весело, что они такие. Стало немного грустно, что они такие.
А вот теперь ужинала, уже по прибытии. И смотрела на немолодую пару за соседним столиком. Им лет по сто. Молодой официант шутит с ними, разливая по бокалам вино. Они сидят с достоинством и мирно разговаривают. На них смотрю лишь я. Вспоминаю того мужчину, который к кому-то недоехал. Вспоминаю маму. Вспоминаю Пирятин как столицу своей родины.
Пожилая дама кокетливо отщипывает от хрустящей булочки крошечные кусочки и кладет в рот — мол, такие крошки фигуру не испортят. Столетний ее друг смотрит на нее снисходительно: мол, красавица ты моя. И я подозреваю, что она — наша. Не подошла к ним убедиться только потому, чтобы не развеять эту фата-моргану.
