14 декабря — День чествования участников ликвидации Чернобыльской катастрофы. Весь мир знает о подвиге чернобыльских пожарников, которые с первых минут аварии прибыли на станцию и вступили в смертельный поединок с «мирным атомом». Но кроме них на 4-ом энергоблоке, где произошел взрыв, в те роковые минуты были и операторы Чернобыльской АЭС. Алексей БРЕУС — один из них.
— О произошедшем «ЧП» узнал утром 26 апреля, когда подъезжал к станции, чтобы заступить на дежурство, — рассказывает Алексей. — Еще из окна автобуса увидел полуразрушенный реактор, над которым поднимался дым. Не верилось в увиденное! Но когда прибыл на ЧАЭС, люди рассказали о том, что случилось.
Идя на свое рабочее место — к пульту управления четвертым энергоблоком, переступал через обломки графита, выброшенного взрывом из реактора, а внутри блока пришлось обходить завал. Около моего пульта уровень радиации составлял 800 микро-рентген в секунду, то есть в тысячу раз превышал допустимый для атомщиков уровень!.. Но вскоре выяснилось, что это было чуть ли не самое чистое место на энергоблоке.
— Что вы лично делали, заступив на вахту?
— Заданий хватало. Например, из турбинного отделения нужно было срочно удалить масло: неподалеку еще был огонь. Масла было много — свыше 100 тонн в каждом из 2 баков, расположенных возле турбин. В привычном режиме работы оператор одним поворотом ключа решает эту проблему. Тогда же, из-за больших разрушений блока, такой возможности не было. Поэтому пришлось все делать вручную. Люди получили безумные дозы радиации и погибли, ценой собственных жизней предупредив превращение 4-го энергоблока в ядерный Везувий.
АЛЕКСЕЙ БРЕУС НА БЫВШЕМ РАБОЧЕМ МЕСТЕ НА ЧОРНОБИЛЬСЬКОЙ АЭС / ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО АВТОРОМ
Среди неотложных заданий было и удаление из электрогенератора водорода, который мог спровоцировать мощный взрыв. А это, ввиду его масштабов, привело бы к новым разрушениям, пожарам и большим человеческим жертвам. Сделали это тоже мои коллеги. В результате взрыва под завалами оказались операторы, которые дежурили в ту роковую ночь. Их, мокрых от воды и пота, било электротоком от разорванных проводов, а над ними свисали бетонные плиты, которые могли в любое время упасть. Поэтому вместе со спасателями мы разыскивали их и эвакуировали для оказания первой медицинской помощи. Не нашли только Валерия Ходимчука, которому впоследствии было присвоено звание Героя Украины.
Но основной нашей задачей было наладить — для его охлаждения — подачу воды к поврежденному реактору. Этого требовали все операторские инструкции, руководство станции и даже московские чиновники, которые звонили и требовали «подать воду любой ценой». Поэтому вместе с Виктором Смагиным, Вячеславом Орловским и Аркадием Усковым нам пришлось приложить для этого немало усилий. Ведь водопроводные трубы повредились и вода тоннами стекала в подвальные помещения. Поэтому пришлось заполнять баки речной водой, что категорически запрещалось: это могло привести к непредсказуемым последствиям. Но это был единственный вариант попытаться предотвратить новый взрыв.
Пока емкости наполнялись водой, на пульт управления поступала информация от операторов-разведчиков со всех уголков блока. И около 11 часа 26 апреля мой непосредственный руководитель — начальник 4-го блока Виктор Смагин, ввиду сложившейся ситуации отдал команду «Всем оставить четвертый блок!»
— После этой команды все покинули блок?
— Нет: мы с Виктором остались. Его физическое состояние ежеминутно ухудшалось, я тоже чувствовал себя не лучше. Поэтому он приказал мне оставить блок, лишь после этого оставив крайне опасную зону: идя к медпункту, он едва передвигал ноги. Забегая наперед, скажу, что впоследствии его наградили орденом Ленина.
— Руководство станции, члены правительственной комиссии по ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы знали, что вы оставили полуразрушенный блок?
— Конечно. И не только они, но и московские чиновники. Однако продолжали звонить, требуя восстановления подачи холодной воды.
— Неужели они не понимали, чем угрожает пребывание на энергоблоке?
— Возможно, и не понимали, не имея достоверной информации об уровне радиационного загрязнения: в первой половине дня они еще не получили ее. Это во-первых. А во-вторых, даже если бы она была у них, они понимали и то, что в неохлажденном реакторе в любое мгновение может произойти и повторный взрыв, который в разы будет опаснее первого.
— Ваши коллеги, которые в тот день тоже были на станции, рассказывают, что вскоре вы все же вернулись на 4-й энергоблок...
— Вынужден был это сделать: совместно с другими операторами делал все возможное, чтобы наладить снабжение к нему воды, как, кстати, и к 3-му энергоблоку.
— Относительно причин Чернобыльской катастрофы существует несколько версий. Россияне, например, и сегодня утверждают, что она произошла по вине украинских специалистов, которые грубо нарушили все инструкции по эксплуатации энергоблока». Вы соглашаетесь с таким мнением?..
— В Припять я приехал в 1982 году — после учебы на ядерной кафедре Московского высшего технического училища им. М.Баумана — едва ли не самого престижного на просторах бывшего СССР технического вуза. С дипломом проектировщика атомных реакторов, проработав на момент аварии 4 года. Не претендую на истину в последней инстанции, но свои мнения и предположения выражу. Так вот, в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года сменой операторов на 4-ом реакторе руководил мой бывший однокурсник Александр Акимов — отличный специалист. Одним из операторов был Леонид Топтунов — тоже наш однокурсник и не менее подготовленный специалист. Именно Леонид и нажал кнопку «АЗ-5», которая была своеобразным стоп-краном, при помощи которого реактор должен был остановиться. Этому, в силу технических и других возможностей данного механизма, не могла помешать даже низкая квалификация оператора, поскольку все, что от него требовалось, так это только нажать кнопку.
— Он ее нажал, в результате чего и произошел взрыв.
— Не спешите обвинять Леонида: из-за ошибки в самом проекте реактора кнопка сработала наоборот — вместо того, чтобы остановить энергоблок, она разогнала его.
Кстати, в 1986 году я подписал обязательство о неразглашении информации, которая давала представление о настоящих причинах трагедии.
— Словом, действия операторов были безукоризненными?
— Эксперты, которые исследовали причины Чернобыльской катастрофы, отмечают: операторы не выполнили требования инструкции по соблюдению разрешенной величины одного из параметров реактора — оперативного запаса реактивности (ОЗР). Но у них не было прибора для измерения этого параметра: такой прибор на реакторах всех АЭС бывшего СССР установили только после аварии на Чернобыльской АЭС.
В нашем распоряжении не было и сигнализации, которая бы предупреждала о недопустимом отклонении от этого параметра, автоматической защиты, способной остановить, — при возникновении форс-мажорных обстоятельств — реактор: всех этих предохранителей проектировщики во главе с академиком Борисом Александровым, который, кстати, тогда еще и занимал должность президента Академии наук СССР, не предусмотрели.
И Александр Акимов, и Леонид Топтунов, получив несовместимые с жизнью дозы облучения, погибли. Если бы они остались в живых, то, наверное, мы узнали бы много чего, что предшествовало взрыву и чего мы не знаем.
— Вы, пан Алексей, тоже, по-видимому, получили большую дозу радиации?
— По выводам специалистов дозиметрической службы Чернобыльской АЭС 26 апреля она составляла 120 бэр или 1,2 Зиверта.
— Это много?
— По сегодняшним нормам доза облучения операторов АЭС не должна превышать 2 бэр в год, а во времена СССР она составляла до 5 бэр. Тоже в год. Я же получил в течение одного дня 120 бэр. Тем, что до сих пор жив, обязан Господу Богу и родителям за отличную генетику...
— Как же вы выжили?
— Абсолютно смертельной дозой для человека считаются 600 бэр, а около 100 бэр, как утверждают специалисты радиационной медицины, провоцируют острую лучевую болезнь. Так что без вмешательства Господа Бога не обошлось. А свой день рождения я отмечаю еще и 26 апреля.
— Как сложилась ваша судьба после того, как окончательно оставили 4-й энергоблок?
— Еще два дня работал на 3-ом блоке, занимаясь его охлаждением и переводом в стабильно безопасное состояние. А затем руководство станции запретило мне работать на атомных энергоблоках: так окончилась моя карьера инженера-атомщика.
СПРАВКА
Сразу после аварии почти 8,5 млн человек получили облучение, около 155 тыс. кв. км территорий было загрязнено, из них 52 тыс. кв. км — сельскохозяйственные земли.
Правительство СССР пыталось скрыть эту трагедию. Но не удалось: уже 27 апреля в Швеции отметили аномальное повышение уровня радиации. Так было определено, что в Украине случилось что-то ужасное.
Первое официальное сообщение в СССР сделали только 28 апреля под давлением международного сообщества, но и в нем почти не сообщалось о масштабах проблемы. Создалось впечатление, что угрозы нет, а проблема локальная. Все зарубежные СМИ рассказывали об опасности, вызванной Чернобыльской аварией, а советские почти ничего об этом не говорили.
От международной помощи правительство СССР надменно отказалось, но уже в 1987 году обратилось в МАГАТЭ, чтобы эта организация дала экспертную оценку того, что произошло.
После катастрофы станция не работала около 6 месяцев. За это время территорию дезактивировали, построили саркофаг, который накрыл 4-й энергоблок. А затем опять ввели в строй 3 энергоблока, которые еще остались.
До апреля 1986-го, когда произошла авария, на Чернобыльской АЭС уже было зафиксировано 8 остановок энергоблоков.
Дефекты конструкции были результатом спешного строительства, которое было провозглашено ударной комсомольской стройкой. Попытка угодить советской верхушке привела к снижению качества работ. Кроме того, реактор не прошел всех необходимых испытаний. В 1983 году уже были обнаружены определенные неисправности, однако их проигнорировали.
После аварии из 30 километровой зоны отчуждения было эвакуировано около 120 тысяч человек.
