Вера в Бога может приносить не только духовную сатисфакцию, но и материальную. Отцом этой мудрейшей аксиомы является духовенство, которое испокон веков прикладывалось к пожертвованиям паствы на церковь, урывая себе лакомый кусок на мирские нужды. Имея грешное естество, овечки этих моральных пастухов не сумели преодолеть мефистофельского искушения, чтобы эгоистически не выжать максимум пользы из религии. Исключением из этого правила не стала и украинская шляхта XVI — первой половины XVII веков.
В упомянутые времена вероисповедание имело исключительное значение. Этно-территориальные сообщества не достигли еще того уровня, чтобы называться полноценными нациями. Уровень развития экономических отношений также состоял на относительно невысоком уровне. Такой антураж породил потребность найти другой критерий самоидентификации людей. Выбор пал на религию. Она де-факто компенсировала отсутствие категории «народ», будучи фактически средством его, народа, становления.
На украинской территории XVI — первой половины XVII веков православие и католицизм отождествлялись соответственно с украинским и польским народом, то есть понятия были контекстуальными синонимами. Поскольку Речь Посполитая инкорпорировала украинские земли, местная элита, чтобы не утратить своего статуса, вынуждена была «хамелеонить» на польский манер. К тому же, она желала уравняться в политических правах с польской шляхтой и пользоваться ее сословными привилегиями в полном объеме. Первым актом ренегатства, часто формального, должен был стать переход из одного лона христианства в другое.
Традиционными для украинской историографии есть представление о повальном вероотступничестве украинской шляхты в XVI — XVII вв. Этот тезис подтверждается информацией Мелетия Смотрицкого, которую он приводит в своем «Треносі, або Ламенті святої східної церкви»: «Де тепер той бесцінний камінь-карбункул... — дім князів Острозьких, що світив над усі інші блиском світлості старої віри своєї? Де інші й також безцінні камені тої корони — славні доми руських князів — неоціненні сапфіри, безцінні діаманти: князі Слуцькі, Заславські, Збаразькі, Вишневецькі, Сангушки, Чорторийські, Пронські, Ружинські, Соломирецькі, Головнинські, Кропинські, Масальські, Горські, Соколинські, Лукомські, Пузини... Ходкевичі».
Достоверность этих мыслей до последнего времени почти не подвергали сомнению, хотя опровержение этих закоснелых представлений о масштабах вероотступничества существует еще со времен Хмельнитчины. По выводам однофамильца экс-спикера — Генрика Литвина — накануне Освободительной войны 90% украинской элиты придерживались православного (в т. ч. униатского) обряда! Этот факт отрицает тотальность погони за социальным авансом и титулами. В отличие от магнатов, нацеленных на сенаторские высоты, локальная карьера средней шляхты зависела не от вероисповедания, а от «значимости» рода в местной шкале престижа. Перечень имен наиболее заметного панства, которое занимало выборные земские правительства Волынского, Киевского и Брацлавского воеводств в последней четверти XVI — середине XVII вв., подтверждает, что ключевые должности земского самоуправления принадлежали преимущественно православным, реже — католикам и только в единочных случаях — протестантам, но тоже преимущественно «своим».
Промежуточное резюме: княжеские и магнатские роды использовали принятие католической веры как средство для «проникновения» в аппарат руководства государством, для достижения равенства и авторитета в отношениях с польскими родственниками и магнатами-сенаторами. Тем временем, почти вся средняя шляхта оставалась православной, одиночные случаи принятия ее представителями римо-католического вероисповедания решающего значения не имели, поскольку доминирующей силой в государстве были магнаты. Кроме того, средняя шляхта была ближе к православному народу, чем «корольки», и именно поэтому эти шляхтичи оставались православными «в душе», даже после формального перекрещивания.
Были вообще, на первый взгляд, нонсенсы, когда католики (не только шляхта среднего достатка, но и магнаты) поддерживали православную культуру. Так, князь Стефан Збаразский, сначала кальвинист, перед смертью — католик, финансирует строительство трех православных храмов на Подляшье; князь Криштоф Збаразский на сейме 1632 года произносит острую речь в защиту православной церкви, называя Берестейскую унию «потасовкой», которая «наносит рану сердцу нашей отчизны»; князь Адам Сангушко, католик, обращается в 1635 г. к папе Урбану XVIII с проектом примирения православной церкви и униатской путем создания Киевского патриархата в непрямой подчиненности Риму. Объяснить мотивацию таких шагов можно желанием католиков получить поддержку населения украинских и белорусских земель, снизить и ослабить остроту конфликта между представителями двух конфессий, чтобы тем самым обрести порядок и покой в государстве.
Важным явлением в процессах акультурации украинской аристократии стала Берестейская уния, которая образовала симбиоз православия и католицизма — греко-католическую церковь. Ее основной предпосылкой была даже не воля Варшавы или Ватикана, а неспособность восточных патриархов оздоровительно влиять на украинскую церковь. Угрозы ее латинизаци просто требовали проведения реформы, чтобы спастись от катастрофы. Это осознавали и епископы Киевской митрополии, и светские лица, которые выход из кризисного положения видели в союзе с Римом, форму которого, однако, понимали по-разному. Уния оказалась более выгодной украинцам, прежде всего церковным иерархам, которые стремились навести в своем «хозяйстве» порядок, устраняя светских лиц и представителей братств с боксерского ринга, победитель которого должен получить большее влияние на паству. Кроме того, ни польская, ни литовская католическая церковь не проявили к ней ни малейшего интереса (по их версии), поскольку считали, что новообразованная греко-католическая церковь в первую очередь предназначена для низших слоев общества.
Другим фактором, через который «осуществлялась» политика полонизации, была пропагандистская деятельность иезуитов в учебных заведениях через браки. Украинские шляхтичи, женясь на католичках, под их влиянием заводили в своих имениях рай для католиков, создавая благоприятные условия не только для своей личной акультурации, но и подвластного населения. Кроме того, браки были надежной и безотказной реализацией желания аристократических шляхтских групп расширять и усиливать контакты с «людьми великими» других земель. Надрегиональные браки («политика раздачи дочерей и сынов», как правильно указывал Войцех Соколовский) повышали возможность политического влияния за пределами своего региона, обеспечивали обмен информацией, увеличивали экономический потенциал партнеров. Именно из-за важности этого фактора очень часто даже не обращали внимания на вероисповедание молодых, хоть те и придерживались различных обрядов. Так, Ярема Вишневецкий ради расширения связей и влияния вступил в брак с полькой Гризельдой Замойской. Та только усилила «желание», как ей казалось, мужа превратиться в истинного поляка. Она также «навела» на Лубенщину целую армию иезуитов и ксендзов, которые активно действовали в среде местных украинцев.
Аналогичную миссию брали на себя и богатые вдовы. Они, живя в социуме с высокой степенью конфликтности и предвзятости к женщинам, чаще всего выбирали путь повторного брака. Новобрачными становились представители шляхты различных рангов, а чаще всего молодые люди, для которых украинские земли, как и богатые вдовы, были своеобразным Эльдорадо, при помощи которого можно было войти в круг достопочтенных и зажиточных людей и утвердиться в этой жизни. Поэтому молодые шляхтичи оказывались под полным влиянием своих жен, которые часто были намного старше и обращали, если были католичками, своих новых мужей в вероисповедание Рима. Учитывая это, вдов также можно считать фактором пропаганды и распространения польской культуры и католической религии.
Учитывая все вышеупомянутые факторы использования религии в личных интересах ради обогащения, закрепления общественного положения, получения привилегий, можно допустить, что такой чрезвычайно важный, на первый взгляд, вопрос, как вероисповедание, по существу, не имел в XVI — XVII вв. значения среди многих слоев украинского общества, даже среди защитников православия и украинцев-козаков. Утверждать это есть основания с учетом следующего. Во-первых, всем известно, какой образ жизни вели запорожцы: в беспокойные времена — это война с поляками, татарами или турками; в мирные периоды — гулянья, почти беспрерывное употребление алкогольных напитков (хотя, конечно, будет бессмысленно говорить так обо всех степных рыцарях, но факт остается фактом). Во-вторых, казачество — самый первый и самый главный защитник веры своего народа — не придерживалось многих канонических обрядов, догм православной церкви, в частности постов. Тогда как, учитывая образ жизни и своевольное отношение к религии, казаков можно считать «идеалами» христиан? Зачем тогда критиковать шляхту за ее отношение к вере родного народа, если представители этого этноса, которые вышли из его души, такое творят? Что же такое в таком случае религия? Мировоззрение большой группы людей или простой, но хорошо замаскированный лозунг, за которым конкретные лица скрывают свои интересы и стремления? Вопрос для вечных размышлений...
