История убедительно демонстрирует: как-то так складывалось, что «великой России» усердно служили почему-то в первую очередь морально ущербные украинцы, которые откровенно презирали своих земляков и кичились собственной вседозволенностью и безнаказанностью. И под этим углом зрения хорошо вспомнить не только Юзефовича с Маланчуком, но и подзабытого в настоящее время Гадяцкого протопопа, а впоследствии — Новгород-Северского сотника Федора Лисовского, который сделал себе карьеру на собственной «верности во время предательства Мазепы».
Об истории этого вора, взяточника, мошенника, садиста и двоеженца сохранилось немало архивных документов. На их основе выдающийся украинский историк и писатель, деятель Киевской «Старої Громади» и второй президент Украинской академии наук Орест Левицкий (1848 — 1922) написал яркую историческую новеллу «Из расстриг сотник» (к сожалению, мало кому сегодня известную, как и остальные исторические рассказы Левицкого, опубликованные еще в журнале «Киевская старина»).
...После катастрофы 1709 года и неслыханных по своей жестокости репрессий Меньшикова украинская элита разделилась на две группы. Одна последовала за Мазепой в эмиграцию (ее самым ярким представителем был более поздний «гетман в изгнании», автор знаменитой Конституции 1710 года Пилип Орлик). Другая — в условиях постоянного жесткого контроля со стороны царя Петра и его агентов — пыталась спасти хотя бы остатки автономии Гетманщины. Таких было больше, и возглавлял их сам гетман Иван Скоропадский (в свете архивных документов фигура скорее трагическая, ведь очень часто царь правил Украиной руками своего резидента Протасьева через голову гетмана). Принадлежал к этой группе и более поздний наказной гетман после смерти Скоропадского Павел Полуботок, которому суждено было закончить дни в каземате Петропавловской крепости в Петербурге.
Но в то же время активно создавалась еще одна группа: не обремененных никакими моральными принципами людей, которые получали «за преданность» (реально — за прислужничество и доносительство) должности непосредственно от царя и его резидента. Придя к власти, они сразу же отличались самыми жестокими поборами и грабежами. Спасения от таких «царевых людей» не было. В документах сохранились слова, брошенные одному старому казаку Новомлинским новоназначенным сотником Шишкевичем: «Не защитит тебя твой гетман! Вот ему дуля! Не по его милости я сотник, а по милости более светлого князя Меньшикова!»
К этой группе принадлежал и Федор Лисовский, который прибыл летом 1709 года в полковой город Гадяч. Протопопом он был поставлен не по воле местного духовенства (как это было принято тогда в Украине), а царской грамотой «за верность в измену Мазепину». Прибыл новый протопоп убогим и неизвестным (о его прошлом никто ничего не знал), а тут сразу же обложил тяжелой данью подчиненных попов, чтобы стяжать «на обитание» себе и жене. При этом он похвалялся «искоренить измену» и говорил, что по милости царя «он сам здесь архиерей и гетман». Набивая себе цену, хвастался, что вроде бы мог он претендовать и на митрополичий сан — и только его женитьба воспрепятствовала. Вскоре после этого протопоп показал себя «во всей красе». Он не только беспробудно пьянствовал, занимался вымогательством и распускал руки, но и... начал активно промышлять конокрадством. Коней и волов, украденных у людей разных слоев (от бездомных цыган и простых гадяцких мещан до местных сотника и игумена), он перегонял в Киев или Стародуб и там сбывал.
На протопопа полетели жалобы. Гадяцкие священники умоляли киевского митрополита «освободить их от неволи фараоновой». Гадяцкий полковник Иван Черныш просил гетмана освободить город от человека, который, «Бога не боясь и людей не стыдясь, архиерейскую и светскую власть презирая, что дальше, то хуже к злому обращаясь, пьянством, убийством и злодейством забавляясь, яко бич над людьми неповинными, словно фараон в Израиле, себя поставил».
Однако надежда полковника избавиться от «бодрого до коней и волов чужих богомольца» не исполнилась. Протопоп прибегнул к испытанному средству: сам помчал в Москву с доносом на полковника, якобы Черныш «не пришел в церковь на царский молебен и из пушек стрелять не велел». Орест Левицкий пишет, что задет был в том доносе и сам гетман Скоропадский — об этом можно сделать вывод из письма гетмана к канцлеру Головкину, где номинальный глава Украины сетовал, что «имеет незносныя скорби и непрестанныя печали от злостивых и безбожных клеветников не токмо мирских, но и духовных, как от Лисовского и других». Царь благосклонно отнесся к доносу Лисовского и приказал Протасьеву провести расследование. Полковник Черныш и вся полковая старшина вместе с самыми важными мещанами и священниками были вызваны в Глухов — тогдашнюю гетманскую столицу (а заодно и резиденцию всесильного царского представителя). Их продержали там больше месяца. Между тем люди Протасьева выбивали в Гадяче доносы на Черныша. Но мещане и казаки проявили похвальную солидарность: ни одной жалобы на полковника не поступило. Зато на протопопа Лисовского жалобы подавали сотнями. Однако их брать было не велено: цель комиссии была совсем другая.
С трудом удержавшись (благодаря твердой позиции гетмана) в полковниках, Черныш решил зайти с другой стороны и расследовать прошлое своего обидчика. То, что местом сбыта украденных протопопом коней был Стародуб, побуждало начать искать именно там. Благодаря скрупулезным расследованиям, люди полковника нарисовали яркое, но весьма непривлекательное прошлое отца Федора Лисовского.
Лисовский действительно происходил из стародубских мещан, и еще в 1704 году был приговорен к виселице за кражу большой суммы у черниговского полкового есаула Михаила Красовского. От казни он откупился тем, что продал все свое имущество и передал Красовскому все свои деньги. Но и после того будущий протопоп не угомонился. Авантюрный нрав заставил его ухаживать сразу за двумя дочерьми «значительного военного товарища» Степана Улизка — и в конечном счете он вскружил голову младшей, Палажке, так, что та убежала с ним из родительского дома. Вскоре Лисовский подговорил попа в далеком селе, чтобы их обвенчали без родительского благословения. Но здесь молодых поймали — и Лисовский должен был отбывать церковное искупление в Почепском монастыре за противление отцовской воле. Потому он понесся от молодой жены аж в Москву, где «прославился» кражей икон и едва убежал обратно в Украину.
Здесь несколько лет он был странствующим дьяком, «не брезгуя», как пишет Орест Левицкий, «злодейством, а при случае и донжуанством». Следы его злодейства и мошенничества находим под Переяславом (украден конь), в Липлявом (обманута незнакомая женщина, которая отдала вору вещи мужа), в родном Стародубе (чуть ли не поженился с какой-то вдовой Василихой, но убежал из церкви и был посаженым в кутузку), в Батурине (украл пару коней и шесть рублей денег у архимандрита Одорского), под Киевом (взял сына вдовы под обещание научить его на дьяка, но довел до Белгорода Курского и там продал, выдав за своего пленника). В конечном итоге наш герой сделался сотенным писарем в местечке Варве, где, несмотря на нерасторгнутый первый брак, женился на Ксении Лисаневичевне, а затем был рукоположен на попа. Это документируемое жизнеописание Лисовского полковник Черныш послал в 1714 году в столицу, умоляя: «Умилосердись, великий государю, на меня и на весь полк мой и повели нас оборонить от такого ябедника, видимого вора, двоеженца и обманщика».
Но этот перечень не произвел большого впечатления на «православного царя», прославленного своеобразными и в целом мало христианскими представлениями о добре и зле. Однако существовал один момент, которого и Петр переступить не имел возможности: по каноническому праву дважды венчанный (даже после смерти первой жены или после законного развода) священником быть уже не мог. Поэтому царь освобождает Лисовского от протопопства, но зато ставит его сотником в Новгород-Северский, еще и наградив саблей за верную службу.
Тем царским постановлением старый гетман Скоропадский получил пощечину (а с ним и вся старшина Гетманщины), но канцлер Головкин советовал смириться. Ведь в царском указе о назначении стояло: «Без его царского величества указа оного Лисовского из той сотни не переменять».
Лисовский прибыл в Новгород-Северский 10 марта 1715 года. И потом для города начинаются пять лет мрачного, дикого и часто кровавого произвола. Новый сотник начинает с поездки в Гадяч за оставленной там женой — и вся сотенная старшина должна его сопровождать, а потому скупаться для него на Кролевецкой ярмарке. По возвращении сотника с этого путешествия в Новгород-Северский всех казаков сотни было превращено фактически в крепостных Лисовского, которые должны были бесплатно трудиться на разных работах. На мещан и духовенство были наложены неслыханные поборы. В магазинах сотник и его жена имели привычку брать все, что заблагорассудится, без платы.
Лисовский фактически уничтожил старые выборные коллегиальные суды и судил сам, беря деньги со всех. А когда мещане стремились сами прийти к мировой, чтобы не идти на суд к сотнику, их карали кнутами. Сотник любил принимать участие в наказаниях сам, «поливая раны от кнутов водкой и посыпая солью». Одного значимого казака сотни Лисовский чуть ли не повесил за то, что тот вроде бы украл кунтуш его жены (в действительности она потеряла его, возвращаясь пьяной из шинка).
На сотника к гетману и к самому царю было написано несколько жалоб. Старый Скоропадский, ожидая царской немилости, даже вызывал его на расследование в Глухов. Но в конечном счете сделать ничего не смог.
Развязка наступила неожиданно. В 1720 году опять появилась на сцене забытая первая жена Лисовского Палажка Улизкина. В жалобе на имя гетмана она написала, что, прослышав о назначении Лисовского сотником, прибыла к своему законному мужу, который 15 лет тому назад, забрав ее имущество, убежал от нее в Москву, а она, «скитаясь все то время, сохраняя девственность свою, ждала его». Но сотник, «не помня о страхе Божьем, добродетели моей, к тому хранимой, насильно лишил и потом с глаз прогнал». Несчастная Палажка просила гетмана «совершить ей справедливость святую христианскую по артикулам правным».
Гетман вызывал сотника в Глухов, но тот ехать не спешил. Тогда Палажка решает просить о правосудии самого царя. По каким-то причинам (возможно, выходки непредсказуемого сотника поднадоели наконец и ему) Протасьев в этот раз дает делу ход и выписывает обманутой женщине подорожную в столицу.
Святейший синод взял Палажкину жалобу к рассмотрению и сделал запрос в Черниговскую консисторию. Там подтвердили действительность давнего брака Федора Лисовского и Палажки. Рассмотрение дела длилось больше года и, наконец, в 1722 году синод постановил: «Второбрачную жену Ксению с Лисовским развести, а первую принять».
Но, как пишет Орест Левицкий, сотник обнаружил неожиданное упрямство и не захотел повиноваться постановлению синода. Тогда его взяли под стражу. И, как сообщил участник рассмотрения дела черниговский архиерей Иродион Жураховский, сотник «был отослан, по определенным важным причинам, в Преображенский приказ, где вскоре и живот свой закончил».
Какие были те «важные причины», не узнаем, вероятно, никогда. Скорее всего, развращенный слишком долгой безнаказанностью Лисовский окончательно потерял чувство меры — за что и поплатился. Ведь, в конце концов, погиб он не из-за многочисленных своих злодейств и бесчинства, а из-за двоеженства (что подлежало тогда не светской, а церковной власти).
В мире (в последнее время и в Украине) все большее распространение приобретают так называемые «микроисторические исследования». Ведь дух исторических эпох через жизнь «маленьких» людей прочитать иногда легче, чем через жизнь великих мыслителей, художников, владык или полководцев. И саму суть того, что происходило в Гетманщине после Полтавского поражения, реконструированная из архивных документов история гадяцкого протопопа, а затем Новгород-Северского сотника Федора Лисовского выявляет, возможно, лучше и рельефнее, чем жизнеописания Мазепы, Петра и Карла.
Эта история приводит и к другому выводу: ничто не ново на этом свете. И будущие исследователи, которые приступят к жизнеописаниям многих сегодняшних украинских «достойников», получат в итоге что-то на удивление похожее на жизнеописание Федора Лисовского с его безграничной аморальностью и чувством безнаказанности, предопределенным наличием наивысших покровителей в Белокаменной.
Так неужели украинская история действительно учит только тому, что ничему никого не учит?
