І тут чужий,
і там уже не рідний...
Лина Костенко
Случилось так, что одна из наиболее ярких и значительных личностей в истории двух стран — Украины и России — в обеих этих странах остается несколько в тени, во всяком случае, для широких слоев общества. И не просто в тени, но даже не совсем в чести. Речь идет о Феофане Прокоповиче — потомственном киевлянине, воспитаннике, а позже — профессоре и ректоре Киево-Могилянской академии, одном из основателей Российской академии наук в Санкт-Петербурге, ученом, писателе, иерархе Московской церкви, советнике и соратнике Петра I, эрудите, полиглоте, ораторе.
Приведенное выше перечисление заслуг Прокоповича объясняет, почему эта фигура не пользовалась и не пользуется почтительным вниманием украинцев-патриотов. Феофан Прокопович — один из тех «малороссов», которые связали свою судьбу с Российской империей и служили ей верой, правдой и своими талантами. Энергичные, честолюбивые люди всегда и везде тяготели к метрополии, к широкому полю деятельности, к популярности за пределами своей провинции.
Но почему же Россия в плеяде лучших своих сыновей не называет Прокоповича? Человека, которого называют «архитектором перестройки» Петра I? Одна из причин — его происхождение, то, что он был «иностранцем» (так тогда называли выходцев с Украины), чужаком. Недоверие к владыке Феофану усиливала и его образованность, следствием которой многие считали свободомыслие. Прокопович таким и был. Самые большие претензии предъявляла к Феофану Прокоповичу — монаху, иерею позже архиепископу — Московская церковь. Ибо он был непосредственно причастен к петровской церковной реформе, большинством людей церкви воспринятой негативно. Немало церковников считали архиепископа Феофана чуть ли не еретиком, а к тому же — униатом (как увидим ниже, для этого были основания). Отношение церкви к фигуре Феофана Прокоповича всегда бросало тень на его память, влияло на тот его образ, который создавали дореволюционные российские историки.
Уверена, однако, что украинцы не должны «отрекаться» от своего земляка Прокоповича, от его богатого научного и литературного наследия, от его незаурядной личности, сформировавшейся в научно-книжной атмосфере Киево-Могилянской академии. Вспомним драматичный опыт еврейского народа — сколько его великих сыновей стали донорами культуры других народов, деятелями чужих государств. Многие из них забыли свой язык, обычаи предков. Но, несмотря ни на что, евреи гордятся такими людьми, как Эйнштейн, Ойстрах, Фейхтвангер, Левитан и другие, и никогда не забывают об их еврействе. Так давайте же отстранимся от предубежденного взгляда на человека, который был сыном своего, а не нашего времени, и будем помнить лишь то, что он наш земляк.
Тот, кто стал известен как Феофан Прокопович, родился где-то между 1677 и 1681 годами (точно неизвестно) в семье киевского купца Церейского и был крещен как Елизар. Он рано остался сиротой и воспитывался дядей по матери — Феофаном Прокоповичем (фамилия матери Елизара — Прокопович), богатым купцом, а кроме того — выборным ректором Киево-Могилянской академии. Когда племяннику исполнилось семь лет, дядя отдал его в школу при Киево-Братском монастыре. Спустя три года Елизара перевели в академию, где мальчик быстро обратил на себя внимание не только способностями, но и чрезвычайной тягой к знаниям. 1696 год стал знаменательным в жизни студента — с целью продолжения образования семнадцатилетний Елизар отправился, по традициям Киево-Могилянской академии, на Запад.
С началом этого путешествия связана интересная подробность. Прибыв во Владимир-Волынский, Елизар, дабы иметь возможность учиться в католическом Риме, перешел из православия в греко-католическую веру — стал монахом по имени Самойло. Историки уверяют, что в то время так поступали все студенты Киево-Могилянской академии, ехавшие на учебу в Рим. Это было возможно благодаря своеобразной открытости Киевской церкви, существенно отличавшей ее от Московской, где подобная практика была абсолютно недопустима. Существенно и то, что делалось это ради знакомства с другим миром, расширения кругозора. (Московские духовные ортодоксы и сегодня требуют прекратить все экуменические контакты с «инославными» христианами.)
В Риме, в коллегии св. Афанасия, Самойло Церейский пробыл три года, изучая, в частности, философию различных эпох; об его успехах свидетельствует запись в документах коллегии: «Студент-философ больших способностей и наивысшего успеха». Курс обучения брат Самойло, однако, не закончил. По неизвестной историкам причине «монах русинский сбежал из коллегии без какого бы то ни было предлога и с большим скандалом».
Покинув Рим, «монах русинский» пешком, через всю католическую и протестантскую Европу, направился домой. До Почаевской лавры он добрался через год и там снова стал православным. В 1704 году в Киеве бывший «Самойло» принял монашеской постриг, взяв имя и фамилию своего дяди и воспитателя — стал Феофаном Прокоповичем. А в 1705 году он уже был молодым профессором Киево-Могилянской академии.
Дома, в Киеве, Прокопович ведет активную общественную и научную жизнь — читает лекции на нескольких языках, пишет многочисленные сочинения, проявляет себя как истинный представитель украинского просвещения. В своих произведениях, проповедях, лекциях он выступает против фанатизма, призывает людей полагаться на свой разум, остро, даже жестоко высмеивает суеверия и невежество, постоянно проповедуя необходимость образования для каждого человека, независимо от его общественного положения.
Вскоре Феофан Прокопович становится весьма известной личностью. Об этом свидетельствует, в частности, то, что царь Петр I, находясь в Киеве, обратил внимание на способного молодого профессора и «приблизил его к себе». Нужно отдать должное Петру I — великий царь с первого взгляда распознавал людей, выделявшихся образованностью, смелостью и реформаторским мышлением. И так случилось, что в противостоянии Петра I и украинских казаков во главе с Иваном Мазепой Феофан Прокопович безоговорочно принял сторону русского царя, осудив инсургентов как разбойников, самовольников и даже изменников.
Царь предложил Прокоповичу переехать в Санкт-Петербург и стать «членом его команды». Однако Феофан не торопился — ему не хотелось расставаться с Академией, ее библиотекой, ее атмосферой творческого общения, диспутов; не хотелось бросать свои научные занятия. В 1712 году он стал ректором Киево-Могилянской академии, где преподавал многие дисциплины — от арифметики до теологии. Правда, «любимицей» Прокоповича всегда была философия. Он был непревзойденным знатоком философских учений Сократа, Платона, Аристотеля, неоплатоников, а также западноевропейских философов и ученых, особенно Декарта, Спинозы, Галилея, Кеплера. Таким образом, Прокопович исповедовал немало идей, не вполне совпадавших с учением церкви, за что его обвиняли в протестантизме. (Это было в какой-то мере справедливо.)
В 1716 году, не дождавшись, Петр I категорическим приказом вызвал Феофана в Санкт-Петербург. Начался новый период в жизни бывшего профессора и ректора Киево- Могилянской академии — он стал одним из ближайших советников царя по вопросам образования и церкви. И не только советником — Прокопович собственноручно разрабатывал проекты предлагавшихся им нововведений. Еще одной его функцией была апология царя и теоретическое обоснование его реформ. Красноречивый киевлянин делал это в своих трудах, проповедях, «похвальных словах», развивая российский вариант идеи «просвещенного абсолютизма». Чрезвычайным успехом пользовалась его трагикомедия «Владимир», где под именем князя Владимира-крестителя автор изображает царя, а в образах тупых и коварных поганских жрецов язвительно высмеивает тех, кто противился реформам. Многие вельможи и духовные лица узнали себя в этих персонажах, что, естественно, не пополнило число друзей автора. А царь гомерически хохотал.
В Санкт-Петербурге Прокопович, в то время архиепископ Новгородский и Великолуцкий, сблизился с просвещенной элитой, такими людьми, как Татищев, Кантемир, художник Матвеев и др. Вскоре он основал философско-литературную группу, так называемую «Ученую дружину», в недрах которой зародилось немало реформаторских идей. Бывший ректор Киево-Могилянской академии всячески содействует организации Академии наук Санкт-Петербурга, поддерживает становление там кафедр философии, математики, естествознания и научно-исследовательской работы. Сам Прокопович, несмотря на свою преданность философии, очень любил ставить физические опыты с помощью принадлежащих ему самых современных приборов — микроскопа, телескопа, навигационных инструментов и др. Научно-философские труды и тексты лекций Феофан Прокопович писал на многих языках — на старославянском, тогдашнем украинском, русском, польском, немецком, английском, французском, шведском, на латыни и по-гречески. Об его эрудиции историк Татищев писал позднее сыну: «Наш архиепископ Прокопович был в науке новой философии и в богословии настолько ученым, что на Руси равного ему не было». Историки же утверждают, что киевлянин Феофан Прокопович стоял у истоков русского просвещения. (После того, как воинственные малообразованные римляне покорили греческие города, они привезли в Рим толпы рабов. Среди последних было немало философов, писателей, риторов, архитекторов и т. п. Начался период активного становления римской культуры.)
Феофан Прокопович всегда — как в Киеве, так и в Санкт- Петербурге — опекал способных молодых людей, всемерно содействуя их образованию. Одним из его протеже был молодой Ломоносов, которого Прокопович спас от исключения из московской Славяно-греко- латинской академии (основанной, кстати, в середине ХVII века «иностранцами»-киевлянами). Выгоняли Ломоносова из академии за то, что тот назвался дворянином, каковым не был. Прокопович сказал по этому поводу: «Не бойся ничего. Хоть бы и со звоном большого московского соборного колокола стали тебя объявлять самозванцем — я твой защитник». А когда некоторых способных студентов перевели из Москвы в Петербург, в новообразованную Академию, Прокопович включил в их число и Ломоносова. Он же рекомендовал молодому студенту продолжить обучение в Киеве, а потом поехать за границу.
В своем петербургском доме Прокопович на собственные средства открыл школу для бедных и осиротевших детей, из которой вышли несколько известных российских ученых. Наиболее способных учеников Прокопович отправлял в Академию или за границу. Всего там получили образование 160 мальчиков, которых учили риторике, философии, математике, музыке, пению, живописи, ремеслам. Занятия чередовались с играми и физическими упражнениями. Ведь Феофан Прокопович занимался и педагогикой, а по его «Букварю» и «Первому учению отроков» учились почти все славянские народы, а также грузины, греки, молдаване. Следует отметить, что значительная часть сочинений Феофана Прокоповича дошла до нас в форме конспекта лекций его студентов, в частности, воспитанников Киево-Могилянской академии, записанных по-латыни (много ли нынешних студентов Киево-Могилянской академии смогли бы справиться с подобным заданием?).
Конфликты Прокоповича с церковной властью начались еще в Киеве. Продолжались они и в Санкт-Петербурге, о чем свидетельствует, среди прочего, «Дело Феофана Прокоповича» Тайной канцелярии. Его обвиняли в еретизме и протестантизме, непризнании догматов, в презрительном отношении к древнерусскому православному благочестию. В «Деле», например, значится (по словам анонимного автора), что Прокопович, смеясь, хулил святые мощи Киево-Печерской лавры и говорил: «Мужики своих же мужиков навялили и сами им кланяются и других подбивают и к идолопоклонству ведут».
Особо печальные последствия имело участие Феофана Прокоповича в реформировании уклада Православной церкви Российской империи. Разработанный им «Духовный регламент» приобрел статус закона, и в 1721 году на его основе Петр I упразднил патриаршую кафедру, патриаршество. Тем самым Русская православная церковь была полностью подчинена светскому государству, по сути, воле монарха, как это некогда было в Византийской империи. С тех пор церковью управлял Синод во главе с обер-прокурором, назначаемым царем, а Феофан Прокопович занимал там должность синодального вице-президента. (Интересно, что поместные православные церкви других стран официально признали Синод «как своего возлюбленного брата», согласно формуле приветствия патриарха). Для церковной иерархии это было страшным ударом, учитывая еще и полное подчинение светской власти имущества церкви. Введенный Петром церковный уклад был упразднен не его преемниками (этого не сделал даже недавно канонизированный святым последний император Николай II), а революцией 1917 года. Светские историки считают, что церковная реформа Петра — Феофана весьма посодействовала «расцерковлению» науки, литературы, искусства в России.
Вокруг сочинений и реформаторских идей Прокоповича постоянно велась полемика; наиболее ожесточенным и влиятельным его антагонистом был его коллега по Киево-Могилянской академии, митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский. Дабы очернить Прокоповича в глазах царя, в ход шло все — доносы, пасквили, анонимки («подкидные письма»). Архиепископ Феофан, надо признать, тоже исповедовал идею «Цель оправдывает средства» — он защищался теми же варварскими методами, какими пользовались его враги. Только гораздо умнее и оттого — значительно эффективнее. Прокопович безжалостно, жестоко преследовал оппозицию реформаторской политике Петра, неприятие идеи абсолютной монархии.
Активная общественная деятельность Прокоповича на российской почве продолжалась 9 лет — до смерти Петра I. (Известна эмоциональная речь Феофана Прокоповича над гробом царя в Петропавловском соборе: «Что это? Россияне, что мы видим, что мы делаем? Петра Великого погребаем!») После смерти венценосного покровителя в вихре властных перемен, враги Феофана подняли головы, активизировались. Он даже собирался эмигрировать в Швецию. И только необычайное присутствие духа и ясный ум, изобретательность, а также незаурядная придворная ловкость сохранили ему голову на плечах. Феофан Прокопович уцелел, хотя никогда больше не имел особого влияния на русский трон. В Киев, однако, не вернулся.
Умер Феофан Прокопович в 1736 году в Новгороде, где занимал архиепископскую кафедру. Его последними словами были: «О, голово, голово, ума напившись, куда ся приклонишь?»
В заключение еще раз напомним общеизвестное и даже банальное — народ, неспособный создать собственное государство, всегда приносит в жертву какому-либо иностранному Молоху своих самых талантливых детей. Трудно сказать, что здесь причина, а что — следствие: то ли отток мозгов приводит к снижению энергии державостроительства, то ли наоборот. Результат получается один и тот же. Поэтому нет смысла осуждать Безбородьков, Гоголей, Репиных, Короленко и прочих, и прочих, и еще тысячи прочих. Лучше сделать все, чтобы современные и будущие Прокоповичи не искали себе достойного поля деятельности в Москве, Нью-Йорке или где-то в дебрях африканского континента.
При подготовке материала использовано, в частности, трехтомное собрание «Феофан Прокопович. Філософські твори»; «Наукова думка», 1979 г.
