Каждый, кто приходит полюбоваться Андреевской церковью, этим знаменитым киевским творением Растрелли, обязательно встретится с экстравагантной «парой»: Проней Прокоповной Сирко-Серковой и Свиридом Петровичем Голохвостым-Голохвастовым, героями комедии М. Старицкого «За двумя зайцами». Скульптурная группа появилась здесь, рядом с памятниками княжеской эпохи, в самом конце ХХ века. В Одессе уже стоял Остап Бендер, в Киеве на Прорезной нащупывал посохом путь Паниковский… Проня и Голохвастов стали первыми (если не считать полулегендарную Марусю Богуславку и вполне исторических шевченковских гайдамаков) украинскими литературными героями, которые превратились в памятники и пошли «в народ».
Сценическая жизнь «Зайцев» началась 4 ноября 1883 года в Киеве. Впрочем, на тогдашних афишах писали другое название, которое соответствовало распространенной традиции использования народных пословиц: «Панська губа, та зубів нема». И только в скобках добавляли: «За двома зайцями». Авторов, которые «скомпоновали» пьесу, тоже было двое — Михаил Старицкий и Иван Нечуй-Левицкий. Посвященные киевские театралы знали, что произведение, по которому поставлен спектакль, было переработкой давней, написанной еще в 1875 году, «мещанской комедии» И. Нечуя-Левицкого «На Кожумяках». Пьесе Ивана Семеновича в свое времени не повезло: за ней закрепилась репутация произведения, малопригодного для сцены. И вот в марте 1883 г. Старицкий обратился с письмом к Нечую-Левицкому, в котором, ссылаясь на поручение Драматического комитета, предложил ознакомиться с планом новой версии комедии и дать свою санкцию на постановку. Возражать против намерения Старицкого «подрихтовать до сцены» залежавшуюся пьесу Нечую-Левицкому не было никакого смысла…
М. Старицкий сохранил практически весь ансамбль персонажей комедии, а также суть интриги. Хитрый «цилюрник», чтобы спастись от банкротства, ухаживает за двумя барышнями сразу, небезуспешно «крутит» с ними романы, которые якобы вот-вот должны закончиться свадьбой, однако в конечном счете терпит фиаско: его разоблачают и посрамляют. И все же после переработки в комедии появилось и немало нового. Ее сюжет стал значительно динамичнее. Сократились «пустая болтовня» персонажей, исчез налет мелодраматизма. Изменились имена большинства персонажей: Рябки стали Сирками, Ефросина — Проней, а Гострохвостый — Голохвостым. А главное, претерпели трансформацию характеры центральных героев. Образ Свирида Гострохвостого у Нечуя-Левицкого раздваивался; в некоторых сценах «цилюрник» с киевского Подола напоминал сентиментального парня с родной писателю Богуславщины. У Старицкого же Голохвостый приобрел яркую колоритность, эксцентрику. Чем-то он даже привлекает, этот жиган, прохвост, пустомеля, врун, пройдоха Голохвостый-Голохвастов! Может, тем, что перед нами отчаянный и вдохновенный авантюрист; эдакий маэстро, напоминающий канатоходца, для которого выход на арену — не только прагматика будничной работы, но и искусство риска, восторг публики, триумф возможностей своего «Я»!?
«Зайцы», за которыми погнался Свирид Петрович, — Проня Сирко и Галя Лымар, между прочим — двоюродные сестры. У М. Старицкого это полностью контрастная пара. Барышня, которая чурается отца-матери, лезет из кожи, чтобы оторваться от простолюда, и не замечает при этом, как смешны ее жалкие «благородные» манеры, противопоставлена «девушка из народа», со всем набором соответствующих достоинств. Того требовала определенная литературная традиция: не будем забывать, что «За двумя зайцами» — это переработка произведения Ивана Нечуя-Левицкого, а для этого писателя подобный контраст был «фирменным знаком». Стоит вспомнить хотя бы его роман 1871 года «Хмари», где тоже есть своя Галя (с тем же именем!) и ее антипод Ольга Дашкович, которую, впрочем, Проней назвать сложно, поскольку описана она без применения приемов шаржа.
Проня же Прокоповна — «чистое амбре», как говорит Голохвостый; комедийный персонаж чистой воды. «В пенционе все науки произошла», хотя вытерпела там всего три месяца, за которые «змарніла і знівечилася». Театр любит не очень, больше — цирк («акробаты занятнише мине: такии красивые мущины…»). «Уднем» любит гулять «в царском саду с книжкою беспременно, бо так приятно под дубом роман читать». А читает Проня «душещипательне» — «Кровавую звезду», «Черный гроб», «Еруслана Лазаровича«… Удивительно ли, что опытный сердцеед Свирид Петрович, молниеносно сориентировавшись, выбирает для своих «признаний» соответствующий стиль. «В груде моей — Везувий так и клокочет…» Экзальтация и «страсть», специально для Прони Прокоповны («во мне трепещет вся моя физика…», — говорил в подобной ситуации незабываемый господин Халявский из одноименного романа Г. Квитки-Основьяненко). С Галей М. Старицкому было сложнее. В конце концов, она и места занимает в комедии несравненно меньше, чем Проня. Быстро разгадав в Голохвостом прохвоста, Галя стоит на своем: «Я вам не пара». И, кажется, готова даже противиться воле своей матери, которую-таки пронимают медоточивые слова Свирида Петровича, ведь он и в этой ситуации находит нужный стиль!
«Подрихтовывая» пьесу к сцене, Старицкий нашел интересный ход: Голохвостый и Проня заговорили на удивительном языке, который можно считать еще одним «персонажем» комедии «За двумя зайцами». Собственно, это какой- то языковой коктейль, смесь квази- салонной лексики, канцелярита, суржика и просторечия. Русские слова здесь запутываются в украинских, французские, попав в неуместный контекст, оборачиваются ляпсусами («мы... заведем такое монпансье, что только пальцы облизывай…»); «высокий» стиль поглощается бытовыми выражениями и становится похожим на автопародирование («улюблен, аж окроп кипит…»)… А ведь еще есть слова- калеки, все те «натиральные хвамилии», «чимпанцкое», «пенцион», «апальцины»… Однако в монологах, которые адресованы разве что самому себе, Голохвостый может быть и более естественным. Он человек, который меняет маски, однако не всегда успевает это сделать вовремя. К тому же маски прирастают к лицу, и это становится заметно для других. Хлопцы с Подола говорят, что Свирид Петрович «от мещан отстал, а к панам не пристал», — и это весьма точная характеристика. Голохвостый — в смысле своей одновременной принадлежности к различным социальным слоям, профессиональным и национальным нишам, — маргинал, человек, о котором можно сказать, что он ни там ни сям. Это выдает и речевая клоунада, устроенная героем М. Старицкого. Он Голохвостый, но в то же время и Голохвастов. Украинскую языковую стихию цилюрник пытается перекрыть «благородной» русско-французской, — а выходит черт знает что. Валерий Шевчук, имея в виду именно эту его раздвоенность (двойственность?), пришел к выводу, что «таким образом «За двумя зайцами«» можно трактовать не только на бытовом уровне, но и на уровне аур: Голохвостый хотел, с одной стороны, стать Галахвастовым, а с другой, еще стремился к аутентичному украинскому киевскому мещанству — это и были главные зайцы, за которыми он гонялся, пострадав при этом морально. Но реально и он, и Проня Прокоповна уже выходили из украинской ауры, разрушая свое украинское естество. Именно поэтому пьеса и приобрела свое непреходящую ценность как значительное мыслительное обобщение и остается популярной и поныне» (Шевчук В. На березі часу. Мій Київ. Входини. — К., 2002).
Акценты у И. Нечуя-Левицкого и у М. Старицкого именно таковы: комическая искусственность Прони и Голохвастова — результат добровольной потери естественности , какого-то даже агрессивного отрицания своей украинскости. Оба писателя толкуют эту агрессивность как начало моральной деградации . И это тоже традиция. За ней — моральный императив, определявший отношение Т. Шевченко, Н. Гоголя, А. Свидницкого, того же И. Нечуя- Левицкого к гримасам малороссийства. Когда Голохвостый презрительно бросает в сторону хлопцев на Подоле: «Дурни хахлы!»; когда Проня Прокоповна упрекает родителей в том, что они говорят «по-мужицки», возникает ситуация абсурда. Кризис идентичности (если выражаться терминами современной психологии). Перекупщица Секлета Пилиповна, мать Гали, находит куда более простые слова: «Оборотни дурноголовые!»
Мотив плачевных последствий национальных «оборотней» в комедии существенный, но не единственный. В литературной ретроспективе Голохвостый Старицкого типологически родственен гоголевскому Хлестакову, а в перспективе — Остапу Бендеру. Все они авантюристы, причем талантливые. Авантюризм изменчив, но ведь и вечен, значит и комедия «За двумя зайцами», написанная более 120 лет назад, может иметь разные режиссерские трактовки. Интересно, что премьера спектакля по произведению М. Старицкого на сцене киевского театра Бергонье (1883 г.) не была, как свидетельствуют современники, особо успешной. «Марк Лукич (Кропивницкий. — В.П. ) прекрасно сыграл Сирка, Затыркевич — Секлету и Садовская — торговку-башмачницу, — вспоминал П. Саксаганский. — Проню играла Заньковецкая плохо: она не воплотилась в эту глупую недоучку, форсила, и выходило, что Заньковецкая смеется над какой- то Проней. Садовский Голохвастого не обдумал…»
Однако впоследствии комедия «За двумя зайцами» стала одни м из самых репертуарных произведений украинского театра. Особую популярность она получила в начале 60-х гг., после того, как на киностудии А. Довженко в 1961 г. сняли фильм с Олегом Борисовым в роли Голохвосто го и Маргаритой Криницыной в роли Прони.
А за несколько часов до начала 2004 года на телеэкранах появился мюзикл «За двумя зайцами». Было не до смеха. Оказалось, что у авторов нового текста проблемы с юмором. Алла Пугачева опоздала с ролью Прони лет на тридцать. О Максиме Галкине, которому выпало играть Свирида Петровича, счастливый режиссер (М. Паперник) в одном из интервью сказал, что были моменты, когда Галкин переигрывал самого Олега Борисова. Переигрывал. Но не Борисова... Но история «Зайцев» продолжается. А это значит, что мы еще услышим: «Цитьте! Вон Голохвостый идет!»
