«Кочубеевщина» принадлежит к опаснейшим, наиболее угрожающим болезням нашей истории — даже больше, и украинского национального характера также. Это явление с ужасающей периодичностью «возрождается» и повторяется в каждом новом столетии отечественной истории; никоим образом не стало оно приобретением прошлого и в наши дни. В чем сущность этой проблемы? В том, что закрытая, деспотичная структура власти, совсем неподотчетной народу, способствует изменам, коварству и ренегатству власть предержащих, ответственных не перед людьми своей земли, а перед благосклонностью (или неблагосклонностью) очередного диктатора, которому они обязаны своим богатством, высоким положением в обществе и которого в глубине души люто ненавидят и боятся (объединительной национальной идеи же нет, все мысли вращаются только вокруг богатства и власти!), против которого они организуют заговоры, плетут интриги, пишут доносы явным или неявным хозяевам.
Выдающийся украинский филолог и историк Юрий Шерех (Шевелев) имел, следовательно, все основания считать «кочубеевщину» одним из наиболее разрушительных факторов национальной государственности — вместе с «малороссийским» провинциализмом и влиянием имперской Москвы. Но, читатель, все же интересно узнать как можно детальнее, глубже и объективнее (без исторических клише и схем, которые примерно так же отвечают реальным трепетным и кровавым трагедиям прошлого, как пятистрочный пересказ сюжета «Гамлета» отвечает глубинному содержанию шекспировского шедевра или точка на карте: Эверест — соответствует невероятному величию самой большой вершины мира) узнать, что же случилось в действительности в том драматичном 1708 году с Василием Кочубеем, Иваном Мазепой и царем Петром І. Узнать на настоящем, аутентичном языке документов того времени — и тогда, как знать, персонажи истории сойдут с проклятых тюрем и музейных картин, постаментов, памятников и заговорят с нами, как живые... Совершим такую попытку!
Итак, формальным началом трагических событий «кочубеевщины» можно считать начало февраля 1708 года, когда (тайным путем, через ахтырского полковника, россиянина Федора Осипова, а также через человека с темным прошлым Петра Яценко-Яковлева) в Москву к царевичу Алексею, а главное — в ставку самого царя Петра и его фаворита, «светлейшего князя» Меншикова поступил подробный донос генерального судьи войска Запорожского Василия Леонтьевича Кочубея со страшными обвинениями гетмана Ивана Степановича Мазепы в государственной измене (впоследствии к этому малосолидному доносу приобщился и другой представитель казацкой старшины — Иван Искра).
О чем шла речь в этих доносах? Слово самому Василию Кочубею; вот как излагают «посредники» (тот же Федор Осипов, монах Никанор, которого Кочубей посылал с тайной миссией в Москву) суть выдвинутых им против гетмана обвинений: «Гетьман, де, Иван Степанович Мазепа, хочет Великому Государю измънить и отложитца к ляхам, и Московскому государству учинить пакость великую, плънить Украъну, государевы городы». И дальше: «Гетман, Иван Мазепа, забыв страх Божій и крестное цълованіе и премногую, монаршую к себъ милость, согласився с королем полским Лещинским и из Вішневецким, и из злаго своего намъренія умышляет на его, Великаго Государя, здравіе, как бы ево, государя, в руки свои гдь вхватить, или смерти предать». И более того, извещалось, якобы Мазепа, «совокупившися с полками своими, и откривши змъннческую злобу, хотъл идти войною на его, Великого Государя, вотчину, на великороссійскіе городы... А совокупяся с тогобочными, по Днепру, полками и собрав великую силу, злохитрое свое намъреніе хочет исполнить, чтоб его, Государеву, державу разорить... А тогобочныя полки на то ему давно присяжны, для того он их там и населил... А всъ свои скарбы и пожитки, одни уж за Днепр выпровадив, а другіи с собою возит... А про тое ево злое намъреніе старшина генералъная и полковники любо и домышляются и въдают, однак, одны з върности к нему, другіе страха его ради (то есть из-за страха перед гетманом. — И.С.), третіе, видя Ево Государеву к нему милость, что не повърит, извъстить ему, Великому Государю, не смъют... А лучше всъх про то въдает ближній ево секретарь, новопоставленный генералъный писарь Орлик, чрез которого вся тайна и пересилки отправуются...»
И конечно, как и во все времена — в конце доноса просьбы о полной секретности: «Они ж (Кочубей и Искра. — И.С.) Царскому Величеству доносят и милости просят, чтоб сіе върное доношеніе до времени у Царского Величества было укрыто» (так записал содержание доноса Федор Осипов).
Как видим, обвинения против гетмана выдвинуты более чем серьезные: государственная измена; покушение на жизнь монарха; содействие иностранной (польской) интервенции в Украину (интересно, что в письме-доносе Кочубея и Искры ни слова о реальном замысле Мазепы, осуществленном в октябре того же 1708 года, переходе на сторону Карла ХІІ и военно-политическом союзе с ним!). Вообще же, можно сказать, перед нами — не только острый детективный сюжет, но и «вечная» модель борьбы за власть, властолюбие, со стороны Кочубея закамуфлированные преданностью царю. Кстати, сам царь Петр все это замечательно понимал; в письме к гетману Мазепе от 1 марта 1708 года, то есть вскоре после получения доноса Кочубея и Искры, он писал: «Понеже, как всегда обыкновенно, что зло тихо лежать не может, и нынъ через особливых посланных ясно себя явили Кочубей и Искра (бывший полковник), где чаю, конечно, быть и Апостолу (миргородскому полковнику, в будущем — гетману; большинство историков поддерживают ту версию, что Апостол, как минимум, знал о доносе Кочубея и рассчитывал сам на булаву после устранения Мазепы. — И.С.): видъвши сіе, уже за далъе отлагать опасаюсь; и для того вам сіе, яко върному человъку, объявляю, чтоб каким-либо образом оных воров (Кочубея и Искру; «вор» в терминологии того времени — «государственный преступник». — И.С.) поймать, ибо я чаю в сем дълъ великому быть их воровству и непріятельской факціи («коварству». — И.С.); к пойманію же их такое мое мнъніе объявляю, что мы ими присланных гонцов отпустим, якобы въря им; но сим подлогом чаем их приманить, Кочубея и Искру; и так сим тихим образом всъх можем в руки получить. К сему же и то объявляем, что ежели вы и кромъ сего способа можете их всъх достать, то, не отпуская времени, немедленно поймав и сковав, к нам пришлите; а пока оные попадутся, извольте о сем дълъ тихо держать, якобы не въдаете о сем». И — приписка царя гетману: «При сем же просим вас дабы вы о сем ни малой печали и сумненія не имъли».
Конечно, если бы Кочубей мог предвидеть вот такую реакцию царя — он повел бы себя иначе и тем спас бы свою жизнь. Но события развивались неумолимо. Между прочим, генеральный судья весьма обстоятельно подготовился к общению с царем: переписал и существенно расширил донос, разбив его по статьям (здесь и признание гетмана, сделанное ему, Кочубею, во время личной беседы, в тайных политических контактах с польской княгиней Дольской; и нескрываемая радость Мазепы при получении вестей о поражениях царских войск; и тайное чтение вместе со старшиной запрещенных статей известного Гадячского трактата 1658 года об объединении Польши, Гетманской Украины и Литвы в конфедеративную державу — очевидно, с намерением «оживить» настоящий договор в новых условиях). Очень интересно, что одна из статей доноса-обвинения Кочубея — это не что иное, как известная в истории Дума (или песня) Мазепы. Припоминаете:
«Всъ покою щире прагнуть,
А не в еден гуж тягнуть:
«Той на право, той налъво,
А все, братя, тото диво!
...През незгоду всъ пропали,
Сами себе звоевали.
Ей, братища, пора знати,
Що не всъм нам пановати,
Не всъм дано всее знати,
І ръчами керовати!».
Добавим, что «донесение» Кочубея царю (об этом тексте Мазепы там сказано такое: «Дума его или пъсня есть доводом непостоянства в върности») — основной, а возможно, и единственный источник, без которого невозможен был бы разговор об этой песне.
Итак, Кочубею казалось, что его «жалобы» имеют все шансы на успех. Тем более что, скрываясь по хуторам Слободской Украины и в своей Диканьке на Полтавщине, он получил исключительно «милостивое» письмо от одного из наиболее приближенных к Петру людей, графа (впоследствии — канцлера) Гавриила Головкина, где тот писал: «Предложенные, по върности вашей, важные дъла Его Величество выслушал, и изволил принять то ваше доношеніе зъло милостиво... Царское Величество указал мнъ к вашей милости писать, дабы ваша милость как наискоръе пріъхал секретно в ближнія мъста к Смоленску, гдъ б я мог с вами видътца и о том дълъ разговаривать и совътовать, дабы то злое начинаніе возможно было упредить, и какую б върную особу избрать на мъсто того подозрительного (то есть — на место Мазепы! — И.С.) не умъшкав... Ибо о том же дълъ, о котором вы доносите, имъет Его Царское Величество доношеніе и от иных, таковых же верных и знатных, особ, как и ваша милость». И — в конце письма: «Желательный вам всякого блага и слуга, Гаврило Головкин».
По сути, то была приманка (или ловушка) для Кочубея и Искры. Вместе с тем канцлер Головкин писал (от имени царя) письма совсем другого содержания. Вот что, например, читаем в послании Головкина к гетману Мазепе, датированном началом апреля 1708 года: «Хотя признаваем, что вашему сіятельству не без досаді на нас, что к розыску (а «розыск» — это допросы и пытки. — И.С.) Кочубей и Искра мимо Кіева привезены сюда, однако же обьявляем, что нам в Кіев их невозможно было привезть, понеже послано к ним только два офицера без солдат, и, уговоря, привезли их добровольно в Смоленск вскоръ послъ того, как мы от вашего сіятельства письмо получили, что посланные ваши их не могли взять... Мы, въдая Государеву к Вам любовь и Вашу к Нему, Великому Государю, истинную върность, и того ради мы неусыпные труды приложили то зло изслъдовать и сыю злую факцію (коварство, интригу. — И.С.) дальних околичностей разорвать».
18 апреля Кочубей и Искра, приехав через Белгород и Смоленск, прибыли в царскую военную ставку в Витебске. Практически немедленно начались допросы и пытки; «следователи» Петра особо стремились узнать, кто побуждал генерального судью и бывшего полтавского полковника написать донос на гетмана. Искре «дано было 8 ударов», потом опять «дано было 8 ударов»; Кочубею «дано было 5 ударов». 19 мая 1708 года канцлер Головкин писал Мазепе (обратившись к нему таким образом: «Сіятельнъшій и превосходительнъйшій господине, мой истинный благодътелю!»): «Мы, елико надлежало, в том розыскъ (против Кочубея. — И.С.) трудились и дошли до того, что тъ воры сами признали свое воровство, прежде пытки принесли повинную, что то все, еже они сами писали и говорили, яли на вас ложно. И хотя оные во всем вину свою и принесли, однако же мы оных пытали, выспрашивая из них, по какому умыслу то зло на вас сплели, и не по подсылкъ ль от непріятеля и по факціям оного, но они и с пытки тож подтверждали и говорили, что то все чинили ни с чего иного, токмо с единой злобы своей на вас, как лучче изволите усмотръть из посланного розыску и из писем наших к вам». Интересно, что все письма к царю канцлер Головкин подписывал: «При сем раб твой — Гаврило...» Это — человек, который входил в узкий круг самых влиятельных должностных лиц Московии.
Еще торжественнее писал Мазепе царь. Вот его грамота от 23 апреля 1708 года: «В Нашей, Великого Государя, грамотъ писано к тебъ, върному подданому нашему, что явившіеся в ложном на тебя доношеніи генеральный судья, Васілій Кочубей, и бывшей полковник полтавской, Искра, взяты за кръпкой караул и привезены для розыску сюды, и по вымышленному доношеныю их, по розыску, явилось самое их воровство и сплетенная ложь на тебя, върнаго подданого нашего, знатно по злобъ или по непріятельской факціи, и что Мы тому их ложному доношенію, как и прежде, так и нынъ, въры никакой яти не хощем, въдая к нам, Великому Государю, твою всегдашнюю верность... И оные воры, Кочюбей и Искра, из пытки говорили, что ложное свое доношеніе чинили не с непріятельской факціи, но токмо с своей собственной на тебя, върнаго подданнаго нашего, злобы и ненависти, не видя и въдая никакой за тобою, върным нашим подданым, к нам, Великому Государю, невърности. И по тому явившемуся злому их дълу оные воры и возмутители народные Кочубей и Искра, которые, по собственному своему признанію, тъ свои ложнія клеветы на вас, върного подданого нашего, многим в народъ малороссійском возмущенія внушали и розсъвали, воспріимут по дълам своим, по Нашего, Великаго Государя указу и по правам достойную казнь». При этом Петр І заверял Ивана Степановича, что и в будущем «клеветникам никакая въра не подастся»...
* * *
Кочубей и Искра были казнены 14 июля 1708 года в Борщаговке, возле Белой Церкви — там тогда находился со своими отрядами гетман. Ни они, ни Мазепа, ни Петр І — никто тогда не мог точно предвидеть последующие бурные события 1708—1709 гг. Это нам те события известны еще со страниц школьного учебника...
А впрочем, разве так уж известны? Ведь до сих пор историки спорят: каковы были мотивы доносительских действий Василия Кочубея, одного из самых влиятельных людей гетманской Украины (помните, у Пушкина: «Богат и славен Кочубей?»)
Один из лучших специалистов времен Мазепы Сергей Павленко считает, что Кочубей действовал никоим образом не самостоятельно, а по согласованию с некоторыми влиятельными представителями старшины, которые хотели отстранить Мазепу от власти (добавим еще и личные обиды, и чувства, связанные с судьбой дочери Мотри). А главный вывод здесь, по-видимому, такой: карьеристская «игра с огнем» ради карьеры непременно завершается крахом. И не только 300 лет назад. При этом автор этих строк хотел бы таким образом расставить точки над «і» (во избежание лжеактуальных толкований явления «кочубеевщина» и кривых обвинений): ни один из четырех президентов Украины и близко не приближается к масштабу гетмана Мазепы! Поэтому с параллелями здесь надо быть очень осторожными.
