Окончание. Начало читайте в «Дне» № 184-185
В традиционной российской историографии Киевскую Русь считали начальным этапом российской государственности, а более либеральные советские идеологи провозгласили ее общим государством «трех братских народов — россиян, украинцев и белорусов». Однако для обеих этих доктрин нет никаких фактических оснований. Ведь сначала Киевская Русь состояла лишь из Киевской, Черниговской и Переяславской земель, то есть она не выходила за пределы протоукраинской этноязычной территории. Здесь же находился и политический, экономический и культурный центр государства — Киев. Следовательно, нет никакого сомнения в том, что Киевская Русь сначала образовалась как раннее протоукраинское государство. И в 60-х годах IX века она объединяла лишь протоукраинские племена — полян, древлян, южных дреговичей и черниговскую часть северян. Только в последней четверти IX века, то есть почти через век после возникновения, власть киевских князей распространилась сначала на смоленских, а затем и на полоцких и псковских кривичей и на ильменских (или новгородских) словен. И только в X—XI и в начале XII века в нее вошли все земли восточных славян и многих неславянских племен. Однако это вхождение в сущности было формальным, и все эти земли оставались почти независимыми от Киева. Ему постоянно не хотело подчиняться Полоцкое княжество, которое существовало в Х—XIII веках. Именно оно и стало центром формирования белорусской народности.
Особенность формирования белорусского этноса заключалась в том, что на нынешней белорусской этноязычной территории испокон веков жилы не славяне, а балты, от которых происходят современные литовцы и латыши. В начале н. э. на эти земли стали проникать славяне и заселяли их сначала только с юго-запада, а немного позднее — и с северо-востока. Непосредственными предками белорусов были дреговичи, радимичи (частично) и кривичи.
Дреговичи сформировались в ходе переселения части волынян и древлян на более северные территории за Припятью. В VIII—IX веках они продвинулись на балтские территории вплоть до Верхнего Немана, а также на украинское и белорусское Полесье, северная граница которого пролегала приблизительно по линии нынешних городов Новогрудок — Минск — Гомель, составляли один этнолингвистический комплекс, а северно-украинские и южно-белорусские говоры вплоть до середины XVI века переживали совместное развитие, то есть стали одной диалектной группой1.
Северо-восточный ареал современной Беларуси на протяжении VIII—IX веков заселяли кривичи, предки которых по морским и сухопутным путям прибыли на север Восточной Европы из южного побережья Балтийского моря (территории современной Польши и частично северо-восточной Германии).
Следовательно, белорусский этнос, а также и язык, формировались в течение VIII — первой половины XII веков в результате синтеза кривицкого на северо-востоке и киево-полесского (исторически склавинского) компонентов на юго-западе.
Когда процесс формирования украинцев и белорусов во второй половине XII века в основном завершился, русская народность еще только зарождалась и только начинала выходить на историческую арену. Она формировалась вдалеке от Средней Надднепрянщины и подверглась существенному влиянию местных финно-угорских племен.
Территория современной Европейской России в IX — первой половине XII веков была далекой и глухой провинцией Киевской Руси, отделенной от Надднепрянщины огромным массивом болот и непроходимых лесов, из-за чего ее вплоть до XV-го века называли Залесьем.
Своеобразные некомфортные и суровые природно-географические условия Залесья привели к тому, что этот край испокон веков был мало заселен местными финно-угорскими племенами. В эпоху Киевской Руси туда постепенно стали проникать и славяне, хотя очень медленно и неохотно. Массовых переселений славян из южных краев на Залесье никогда не было, потому что у прирожденных хлеборобов на плодородных землях Надднепрянщины не было ни нужды, ни желания покидать родной дом и идти в неизвестную полудикую глухомань, преодолевая непроходимые чащи и болота.
На Залесье шли исключительно мужчины-одиночки — сначала искатели приключений и счастья в далеких краях, а также разные авантюристы, уголовные преступники, которые скрывались от преследования, шли военные, охотники, купцы, монахи, миссионеры, другие церковные деятели, которые стремились распространять христианство среди местных язычников и т. п. Они там вступали в брак с местными девушками, принимали их обычаи и бытовую культуру. В результате этого через несколько веков на Залесье образовалась своеобразная этническая народность, которая представляла собой преимущественно ославяненых финно-угров. Она и стала основой русской народности.
По мнению многих этнографов, россияне позаимствовали из финской традиционной культуры популярные до сих пор пельмени, лычаки («лапти»), мужскую рубашку-косоворотку, женский кокошник, сарафан, «матрешку», русскую баню, сказки о медведе («косолапом Мишке»). Он считался священным животным у финнов и был этническим символом русских вплоть до замены его греческим двуглавым орлом в XV веке. Это произошло после завоевания Константинополя турками в 1453 г. и бракосочетания московского князя Ивана ІІІ с племянницей последнего византийского императора Софией Палеолог. Она привезла с собой вместе с приданым и изображение византийского двуглавого орла, который с тех пор стал государственным гербом Москвы.
Все это было потом, а перед этим разбросанные по лесам и болотам залесские поселения еще долго сохраняли этнографические особенности местных финно-угорских племен, в первую очередь муромы, мери и веси. В этом ареале и происходила региональная консолидация разных племен.
В Х веке в междуречье Оки и Волги возникло Ростово-Суздальское княжество. Его политическими центрами были сначала Ростов, с начала XII века — Суздаль, а со второй половины XII века — Владимир-на-Клязьме.
Политический вес и значение Ростово-Суздальской земли резко выросли в годы княжения Юрия Долгорукого — младшего сына Владимира Мономаха и якобы основателя Москвы. Он вступил в брак с половецкой княжной и тем самым положил начало крепкому и длительному антиукраинскому союзу владимиро-суздальских князей с половцами. Однако Юрий Долгорукий еще не разрывал связи с Киевом и даже пытался занять киевский престол. Однако его сын Андрей, прозванный Боголюбским (он построил свой замок в с. Боголюбово) вел уже совсем другую политику. Он вырос на Суздальщине, его воспитала половчанка. Украина для него была чужой. Как писал выдающийся российский историк В. О. Ключевский, «в лице князя Андрея великоросс впервые выступил на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным»2. Он стал заклятым врагом Киева.
В 1169 г. А. Боголюбский во главе большой армии 11 северных князей завоевал Киев и серьезно его ограбил и разрушил. Суздальцы уничтожали киевлян с особой ненавистью и яростью. Это была уже не традиционная междоусобная борьба, а межэтническая вражда.
В начале XIII века Владимиро-Суздальское княжество распалось на ряд удельных княжеств — Ростовское, Ярославское, Переяславское, Московское и другие. В 1238 г. на Владимиро-Суздальщину напали монголо-татары и завоевали Залесье.
С середины XIII века на Владимиро-Суздальской земле быстро начало крепнуть Московское великое княжество и, при согласии и активной поддержке монголо-татарских ханов, присоединять к себе соседние земли. Оно и стало центром формирования русской народности.
В исторической научной литературе часто пишут о том, что московские князья, начиная с Ивана І Калиты (1325—1340), умело использовали власть монголо-татарских ханов для своих целей и достигали в этом больших успехов. Это правда, хотя ситуация была действительно парадоксальная: московские князья проводили откровенную антизолотоордынскую политику, но умело ее скрывали, клялись ханам в верности и преданности, всячески их задабривали и за это получали поддержку, ярлыки и княжения, должности и щедрые подарки. При этом в ход шли всякие методы: московские князья-вассалы охотно роднились с татарскими вельможами, считая честью вступать в брак с ханскими родственницами или со знатными девицами из Орды3. В отношениях с ордынцами и со своими соседями действовали по правилу, что для достижения цели хороши любые средства, а поэтому постоянными инструментами их политики стали: полуправда, ложь, лицемерие, хитрости, беспринципность, клевета, интриги, двуличность, взяточничество, подкуп, шантаж, дезинформация, фальсификация, коварство и т. п. Постулат «цель оправдывает средства» стал обычным и будничным принципом для всех последующих поколений российских политиков вплоть до нашего времени.
В течение XIV—XV веков основные соседние земли были объединены вокруг Москвы, и вследствие этого сложилось московское централизованное государство. В 1480 г. Московщина окончательно освободилась от монголо-татарского ига, а великий князь Иван ІІІ Васильевич (1462—91505) стал государем единого централизованного государства. Однако длительное монголо-татарское порабощение не только оставило глубокий след в сознании людей, но и повлияло на все стороны общественно-политической жизни молодого российского государства, определенным образом отразилось и на менталитете русской народности. Не случайно же Н. Бердяев называл Россию «христианизированным татарским царством», а выдающийся российский лингвист, философ и публицист Н. С. Трубецкой писал, что «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь был наследником монгольского хана. Свержение татарского ига свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву»4. Более того, татарское восприятие верховного правителя как непогрешимого благодетеля, которому все позволяется и все прощается, так глубоко и крепко вошло в менталитет россиян, что они живут с этим до сих пор.
Как отмечает известный украинский историк Я. Дашкевич, «на психологию великоросса наложило отпечаток заимствование татаро-монгольского инстинкта завоевателя, деспота, главная цель которого — мировое господство. Так к XVI веку сформировался тип человека-завоевателя, страшного в своем невежестве, ярости и жестокости. Этим людям не были нужны европейская культура и письменность, им чужды были такие категории, как мораль, честность, стыд, правдивость, человеческое достоинство, историческая память и т. п.»5.
Из всего сказанного выплывает вполне логический вывод, что россияне украинцам никоим образом не братья и никогда ими не были. Наши истории от самого начала развивались различными путями. К Киевской Руси россияне имеют лишь то отношение, что их земли некоторое время полуформально входили в состав этого государства, и будущие россияне усвоили христианскую культуру Киевской Руси со многими украинскими влияниями, поскольку создателем Киевского государства был украинский и в известной степени белорусский этнос, а россияне были не творцами этой культуры, а ее потребителями уже в готовом виде. Абсолютно прав известный историк Л. Железняк, констатируя, что «права Москвы на историческое и культурное наследие княжеского Киева не большие и не меньше, чем права Мадрида, Лиссабона, Парижа и Бухареста на историю и культуру латинского Рима»6.
Усвоенная россиянами культура Киевской Руси, конечно, стала важной почвой материальной и духовной культуры русского народа. Однако если украинцы были прямыми потомками народности Киева, Галича, Чернигова, Переяслава и других протоукраинских территорий, то русские этнические особенности были продуктом их саморазвития в условиях собственной этнической территории далеко за пределами первобытной Руси7.
Отличие украинцев от русских на всех этапах их истории признавали и некоторые известные российские деятели, даже критически настроенные по отношению к украинской культуре, как, например самый известный и самый авторитетный российский критик XIX века В. Г. Белинский. Он четко осознавал, что уже в XII веке украинцы существовали как отдельный народ, который резко отличался от россиян, что ярко засвидетельствовало «Слово о полку Игореве». По мнению В. Г. Белинского, «это произведение явно современно воспетому в нем событию и носит на себе отпечаток поэтического и человеческого духа Южной Руси, еще не знавшей варварского ига татарщины, чуждой грубости и дикости Северной Руси... Оно отличается благородством тона и языка... Есть в языке его что-то мягкое, напоминающее нынешнее малороссийское наречие... Но более всего говорит за южнорусское происхождение «Слова» выражающийся в нем быт народа. Есть что-то благородное и человеческое во взаимных отношениях действующих лиц этой поэмы... Но особенно поразительны в поэме отношение полов... Плач Ярославны дышит глубоким чувством, высказывается в образах, сколько простодушных, столько и грациозных, благородных и поэтических. Это не жена, которая после погибели мужа осталась горькою сиротою, без угла и без куска, и которая сокрушается, что ее некому больше кормить и бить: это нежная любовница, которой любящая душа тоскливо порывается к своему милому.
...Все это, повторяем, отзывается Южной Русью, где и теперь еще так много человечного и благородного в семейном быте, где отношение полов основывается на любви, и женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно Северной Руси, где семейные отношения дики и грубы и женщина есть род домашней скотины и где любовь совершенно постороннее дело при браках: сравните быт малороссийских мужиков с бытом русских мужиков, мещан, купцов и отчасти и других сословий, и вы убедитесь в справедливости нашего заключения о южном происхождении «Слова о полку Игореве»8.
Убедительным свидетельством украинского происхождения «Слова...» является также его язык. В нем широко представлены такие характерные для украинского языка черты, как полногласия (боронь, ворота, забороло, полонени, хороброе и др.), формы дательного падежа существительных муж. рода на -ови, -еви (Дунаеви, Игореви, Романови, королевы), звательный падеж существительных (Бояне, дружино, Игорю, княже, Всеволоде, господине), формы глаголов настоящего времени с мягким конечным -ть (велить, плачеть, ржуть), а также богатая лексика местного происхождения, народная фразеология.
Общая тональность «Слова...», его поэтические и языковые особенности свидетельствуют о том, что анонимный автор этого произведения был представителем уже полностью сформированного этноса со своей ментальностью, языком и определенными традициями устно-поэтического творчества.
С течением времени разница между украинцами и россиянами не уменьшалась, а еще больше росла. Эту разницу замечали даже иностранцы. В частности, сирийский архидиакон, писатель и путешественник из г. Алеппо (Халеб) Павел Алеппский, путешествуя со своим отцом Антиохийским патриархом Макарием через Украину в Москву в 1654 г., отметил: «Начиная с этого города (Рашкова на Днестре) и по всей земле русьских, то есть казаков, мы заметили прекрасную черту, которая очень удивила нас: все они, кроме немногих, даже большинство их женщин и дочерей, умеют читать и знают порядок церковных служб и церковное пение; кроме того, священники учат сирот и не оставляют их слоняться по улицам невеждами... Мы заметили в этом благословенном народе набожность, богобоязненность и благочестие просто таки удивительные... Но ничто так не удивляло нас, как красота маленьких мальчиков и их пение, которое лилось из самого сердца, в гармонии со старшими... Монахини умеют читать, разбираются в философии, логике, увлекаются творчеством. Мы были в восторге от чистых голосов и пения, особенно же дев, как взрослых, так и малолетних»9.
Пробыв в отсталой и неграмотной Москве два года и возвращаясь домой снова через Украину, Павел Алеппский имел возможность сравнить эти две страны: «Этой ночью мы спали на берегу реки, совсем довольные и спокойные, потому что с той минуты, когда мы только увидели Печерскую Лавру, которая издалека сверкала своими банями, и как только до нас долетели премилые ароматы этих цветущих земель, наши души задрожали от радости и наслаждения, сердца наши раскрылись, и мы разливались в благодарностях Господу Богу. Целые два года в Московии колода висела на наших сердцах, а ум был совершенно зажат и подавлен, потому что в той стране никто не может чувствовать себя хоть немного свободным и довольным, разве что те люди, которые там выросли, а все другие, такие как мы, даже став властителями всей страны, никогда не перестанут смущаться и чувствовать в сердце беспокойство. Однако Казацкая страна была для нас, как наш собственный родной край, а ее обитатели были нашими хорошими приятелями и людьми, как мы сами. О, какая это благословенная страна!.. Какой это благословенный народ!..»10.
Грамотность украинских женщин, которую Павел Алеппский считал «прекрасной чертой», в сплошь неграмотной России даже в начале XVIII века воспринимали как диковинку. Не случайно же когда царь Петр I, реформируя свою империю, хотел назначить Патриархом Московским образованного русича-украинца, к нему пришла большая делегация знатных людей и архиереев, умоляя не делать этого. Основной аргумент: «Не позорь нас, батюшка. Малороссы — книжники. У них даже женщины читают»11.
Поражающую разницу между русскими и украинцами в середине XIX века отметил уже упомянутый нами В. Г. Белинский на основе личных наблюдений. Он, без сомнения, был русским патриотом, однако позволял себе резкие, в сущности, антироссийские высказывания, иногда не выбирая слова («неистовый Виссарион»). Так, во время пребывания в Украине на отдыхе и лечении, он в письме к жене от 15 июня в 1846 г. писал: «Верст за 30 до Харькова я увидел Малороссию, хотя еще и перемешанную с грязным москальством. Избы хохлов похожи на домики фермеров — чистота и красивость неописанные. Вообрази, что малороссийский борщ есть не что иное, как зеленый суп (только с курицею или бараниной и заправленный салом). Суп этот они готовят превкусно и донельзя чисто. И это мужики! Другие лица, смотрят иначе. Дети очень милы, тогда как на русских смотреть нельзя — хуже и гаже свиней»12.
Известный русский писатель и публицист Иван Бунин в первый раз побывал в Украине 18-летним юношей в 1889 г. как турист и свои впечатления описал в автобиографическом рассказе «Казацким ходом»: «Хохлы мне очень понравились с первого взгляда. Я сразу заметил резкую разницу, которая существует между мужиком-великороссом и хохлом. Наши мужики — народ, по большей части, изможденный, в дырявых зипунах, в лаптях и онучах, с исхудалыми лицами и лохматыми головами. А хохлы производят отрадное впечатление: рослые, здоровые и крепкие, смотрят спокойно и ласково, одеты в чистую, новую одежду»13.
Это рассказ пронизан восхищением молодого автора красотой Украины, глубоким уважением к Тарасу Шевченко, могилу которого он посетил во время описанного путешествия по Днепру на казацкой «Чайке». Поэтому можно простить ему употребление оскорбительного, но распространенного в то время названия «хохлы», в которое русские интеллигенты, как правило, не вкладывали негативного содержания. Но это было когда-то...
Реалии современной жизни подтверждают, что и в настоящее время между русскими и украинцами существуют огромные расхождения в общественных и жизненных приоритетах, в моральных ценностях, в привычках и традициях, в менталитете в целом. Следовательно, утверждение российских политиков о том, что россияне и украинцы — это один народ с единым языком и культурой, означает либо их полное невежество в истории и этнологии, либо осознанную фальсификацию очевидных реалий и фактов для удовлетворения своих великодержавных имперских амбиций...
Завершая этот короткий очерк об исторических особенностях формирования восточнославянских народов, далеко не созвучный с официальной версией российской историографии, автор этих строк считает необходимым отметить то, что он не является русофобом, настроенным против всех россиян, их языка, культуры, народных традиций и т. п. Он осознает того, что рядом с официальной Россией всегда была и есть и другая, хотя в сотни раз меньшая, но моральная, интеллектуальная и демократическая Россия. Это Россия Льва Толстого и Антона Чехова, Федора Шаляпина и Леонида Собинова, Петра Чайковского и Дмитрия Шостаковича, Андрея Сахарова и Бориса Немцова, Лии Ахеджаковой и Андрея Макаревича, Бориса Акунина и Олега Басилашвили, Эльдара Рязанова и Андрея Кончаловского и еще ряда известных интеллектуалов, деятелей литературы и искусства, связанных с Украиной своим происхождением и творчеством или просто лояльных к ней, ее народу, к украинской материальной и духовой культуре. В настоящее время их еще достаточно мало, но хочется надеяться, что среди российского общества, одурманенного великодержавным шовинистическим угаром недальновидных политиков, рано или поздно вызреет достаточный интеллектуальный потенциал для духовного возрождения своего народа и обновления России как свободного, миролюбивого и демократического государства.
1 Шэрах Ю. (Шавялеў Ю.). Праблемы фармавання беларускай мовы // Arche. 2010. — № 6. — С. 31, 32.
2 Ключевский В. О. Курс русской истории. — Т. І, Ч.1. — М., 1956. — С. 324.
3 Новосельцев А. И. Христианство, ислам и иудаизм в странах Восточной Европы и Кавказа в средние века // Вопросы истории. — 1989. — №9. — С. 31.
4 Трубецкой Н. С. К проблеме русского самосознания. — [Б.м.], 1927. — С. 49.
5 Дашкевич Я. Як Московія привласнила історію Київської Русі // Я. Дашкевич. Учи неложними устами казати правду. — К., 2011. — С. 83—84.
6 Залізняк Л. Від склавинів до української нації. — С. 121.
7 Там же. — С. 143.
8 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. — Т. 5. — М., 1954. — С. 332, 348—349.
9 Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине 17-го века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. — Выпуск второй. — М., 1897. — С. 2, 15, 94.
10 Там же. — Выпуск четвертый. — М., 1898. — С. 185.
11 Белинский В. Страна Моксель, или открытие Великороссии. Книга вторая. — К., 2007. — С. 171.
12 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. — Т. 12. Письма 1844?1848 гг. — С. 288.
13 Бунин И. А. «Казацким ходом» // И. А. Бунин. Собрание сочинений: В 9 т. — Т. 2. Повести и рассказы 1890—1909. — М., 1965. — С. 427.
