Артефакт, создававшийся для определенной идеологической спекуляции, со временем может стать назидательным символом, служащим выздоровлению общества. Смысл, который приобретает сегодня написанная двадцать лет назад для Музея истории города Киева картина, изображающая убийство священника Антония Грековича, стал глубже и насущнее для украинской духовной ситуации, чем могли подозревать заказчики.
Музей истории города Киева открыли в 1982 году в честь гипотетического 1500-летия нашей столицы. К работе над экспозицией подключили специалистов со всего Союза — к идеологическому значению музеев в воспитании своих граждан и культурному представительству перед иностранцами тогда относились серьезно. Создать серию живописных полотен на сюжеты украинской средневековой истории поручили ленинградским художникам. Во-первых, это было воплощением официального поэтического образа «чуття єдиної родини». Во-вторых, оставался в силе провозглашенный несколькими годами ранее на Пленуме ЦК КПУ грозный тезис Владимира Щербицкого: «На положении дел в области идеологии отрицательно сказалось беспринципное, примиренческое отношение в прошлом отдельных руководящих работников к проявлениям национальной ограниченности и местничества. (...) Мы должны всемерно усиливать политическую бдительность, решительно пресекать любые попытки пропаганды националистических взглядов...» Поддерживающие идею о перманентном стремлении украинского народа к воссоединению с Москвой сюжеты были тщательно отобраны и концептуально выверены, а исполнение картин российскими художниками гарантировало, что туда не вкрадутся тайные знаки «национальной ограниченности и местничества».
Однако исторические факты всегда позволяют по отношению к себе больше чем одну трактовку. Одна из созданных для постоянной экспозиции картин изображает последние минуты жизни греко-католического священника Антония Грековича, зверски убитого киевской чернью. В советские времена экскурсоводы рассказывали школьникам о ненависти украинского населения к стремившимся окатоличить их униатам, о том, что Грекович был их ярким представителем, всячески притеснявшим простой люд, о том, что верность православию была выражением братских чувств к Москве. Наиболее остроумные шли дальше, выводя из факта расправы над духовным лицом антицерковную настроенность и пробуждение классового сознания.
Вот только что-то настораживало юных зрителей в самом визуальном ряде картины. С бравурными словами экскурсовода контрастировали босхиански обезображенные жестокостью лица торжествующих борцов за справедливость, толпой вершащих расправу над все еще обращающимся к ним с диспутом или проповедью, вовсе не жалким и не перепуганным священником.
С легализацией украинской греко-католической церкви и возвращением на родину ее предстоятеля Блаженнейшего Мирослава Ивана кардинала Любачивского после обретения нашей страной независимости, тексты экскурсоводов стали взвешеннее. Теперь они отмечают и позитивные последствия, принесенные Украине Брестской унией 1596 года, сохранившей восточный литургический обряд, украинский язык, способствовавшей просвещению в условиях усиливавшейся латинизации и полонизации. А возле картины, изображающей убиение Антония Грековича, предпочитают долго не задерживаться.
Новый смысл произведения ленинградского художника, имя которого сегодня в Музее уже и не помнят, стал очевиден в преддверии прошлогоднего визита в Украину Папы Римского Иоанна Павла II. Не смотря на большое количество церковно-политических спекуляций, сопровождавших это событие, оно вызвало сильную позитивную волну интереса к национальной духовной истории и традиции. И теперь жизнь и гибель Антония Грековича может служить для нас не одним из образов братоубийственных конфликтов, которых немало знала украинская история, но символом, позволяющим принять многообразие духовных путей, которыми наш народ шел в поисках истины и самоидентификации.
Год рождения Антония Грековича, которому суждено было стать первой жертвой в мартирологе украинской греко-католической церкви, неизвестен. Он был православным монахом, принявшим унию. Насаждавшаяся в нашей исторической науке со времен царизма линия сводила принятие унии к политике полонизации Украины и карьерным стремлениям ее сторонников. Но, отказавшись от вульгаризации исторических процессов, нельзя не согласиться с мнением польского исследователя украинского происхождения Тадеуша Жихевича: «Уния не была интересом. Кто хотел вознестись выше, кто имел в виду карьеру, переходил в римский католицизм, хорошо зная, что почти никто из поляков не может понять, что это за такая невидаль: восточный «руський» церковный католицизм. (...) Уния не была искусственным образованием, навязанным или выведенным в теплице, как кое-кто сегодня думает. И имела она уж слишком могущественных противников — от Острожского до казатчины, — а государственная и церковная польская «опека» была очень шаткой. Множество католиков с ней боролось. Если, вопреки этому, уния удерживалась и распространялась, то видно обладала своей собственной силой и жизнеспособностью, ибо иначе никакой факел не мог бы ее распалить».
В 1609 году Ипатий Потий, один из отцов Брестской унии, объединившей украинскую церковь с Римом при сохранении восточного литургического обряда и традиций, отправляет Грековича в Киев «для нагледу вшеляких порядков в церквах божиих». Как глава украинской церковной иерархии, Потий титулярно именовался митрополитом киевским, но проживал в Вильно.
Таким образом, Грекович становится наместником митрополита в древней столице, где уния сталкивалась с большим сопротивлением. «Гетьман козацький» Тискиневич тотчас уведомляет киевского подвоеводу, что в случае каких-либо притеснений православных со стороны митрополичьего представителя он и запорожское войско гарантируют охранять от всякой напасти любого, кто возьмется Грековича «як пса убити». Последовательный противник идеи унии Михаил Грушевский отмечал, что «...Грекович не осмелился творить никаких мероприятий для расширения сферы влияний своего патрона». Лояльность наместника была столь велика, что он не только не оказал сопротивления появлению в Киеве в 1612 году софийского митрополита Неофита, не запрещал проводить ему богослужений и возводить в сан священников, но и не подал жалобы светским властям на это самовольное нарушение «канонической территории». И все же запугивания не заставили Антония избегать служения, которое он считал верным. При нем за греко-католической церковью закрепились Софийский собор, Выдубицкий монастырь, архимандритом которого стал сам Грекович, ряд других церквей. Не избегал наместник и привлечения к суду киевского духовенства в случаях нарушений церковного права.
Переломным моментом в судьбе архимандрита Антония стала его встреча в 1614 году со святым Иосафатом Кунцевичем. Произошло это спустя год после смерти Ипатия Потия, когда его преемник в сане киевского митрополита Велямин Рутський в сопровождении Кунцевича прибыл в Киев. Рутський титулярно был также архимандритом Печерской лавры, но, как и Потий, посетить ее не осмелился: Лавра была ревностным оплотом антиуниатских настроений. Иосафат же не побоялся, ибо верил в христианское единство. Монахи встретили его тревожным колокольным звоном, проклятьями и угрозами «разрушителю православной церкви». Но православный архимандрит Лавры Иезекиль Курцевич, потомок старинного украинского рода и человек благородных правил, позволил ему провести диспут с использованием церковных книг и велел принести хлеб и соль, признав его гостем. Иосафат не переманил монахов на свою сторону, но погасил их враждебность настолько, что они большой толпой проводили его к резиденции Рутського. Той же ночью встретиться с Кунцевичем пришел Грекович, и эта встреча оставила в душе Антония неизгладимый след. Не зря Рутський говорил о пастырском гении Кунцевича: «Никто не умел так, как он, разговаривать с людьми, будто именно для этого родился и для того был Богом назначен. Все приходили к нему, и никто не отходил без утешения. Католики и православные, еретики и все другие уважали в нем эту искру Божию».
Воспламененный силой веры и убежденностью Кунцевича, Антоний Грекович становится смелее в своей деятельности и начинает активно участвовать в развернутой Рутським греко-католической экспансии в Киеве. Процесс этот вызвал жестокое сопротивление, но не потому лишь, что касался веры и душ киевской паствы — ведь греко-католичество сохраняло в неприкосновенности православный обряд и традиции «руської віри». Но активность Рутського и Грековича неминуемо затрагивала проблему передела монастырских земель и церковных имений. И настойчивость Грековича привела к исполнению давнишней угрозы. В 1618 году Киевская чернь при поддержке казаков ворвалась в Выдубецкий монастырь и схватила архимандрита Грековича. Его приволокли на берег Днепра, где изрубили и бросили в реку. Киевский летописец зафиксировал: «Там же против Выдубецкого под лед посадили воды пити».
Убийство Грековича стало первым громким преступлением, свидетельствовавшим о том, до какого напряжения поднялся фанатизм противостоящих в вопросе унии сторон. Дальше жестокие акты взаимной нетерпимости лишь умножались, а когда в 1623 году в Витебске изрубленный беснующейся толпой и прошитый пулей Иосафат Кунцевич, епископ Полоцкий, был уже мертвым утоплен в водах Двины, всколыхнулась вся Речь Посполитая. Автор «Exorbitancye Ruske» писал: «Король долго не верил, чтобы это сделали его подданные, думал, что пограничные москали».
Уже тогда лучшим умам обеих враждующих церквей Украины было довольно ненависти и «нищення Руси Руссю», они хотели положить конец разъединению. У выдающихся церковных просветителей Мелетия Смотрицкого и Петра Могилы возникает стремление к созданию единой украинской поместной церкви.
Идея эта, увы, до сих пор остается невоплощенной. С тех пор в Украине пролилось еще немало мученической крови, подвергались преследованию представители всех конфессий. «Вы можете сколько угодно отрицать Христа, отрекаться от него, но мученичество можно только забыть — отрицать его нельзя», — сказал более века назад английский критик Джон Рескин. Картина в Музее истории города Киева сегодня служит нам предостережением от такой опасной забывчивости. Осознание возможности страдания и подвига за свои убеждения со стороны тех, кто отличается от нас, учит уважению к разным традициям, излечивает общество от ксенофобии. Хоть это вовсе и не входило в советскую идеологическую концепцию.
