Мій любий краю неповинний!
За що тебе господь кара,
Карає тяжко? За Богдана,
Та за скаженого Петра,
Та за панів отих поганих
До краю нищить...
Если представить себе всемирную историю в виде колоссальной мозаики, то быстро бросается в глаза, что есть на этой мозаике фигуры особенные, символические, фигуры-«мифологемы», точное знание о которых заметно уступает специфическому «представлению», «ощущению». В данном случае мы имеем дело не с системой фактов, а с «системой» масок, исторических клише, которые со сменой поколений все больше заслоняют в восприятии народа реальных персонажей прошлого с их часто непривлекательными, мягко говоря, делами и чертами характера. Еще в большей степени сказанное касается тех «творцов истории», которые с огромной силой повлияли на многовековые пути развития нескольких народов, ибо здесь речь идет уже о вопросе национальной чести, свободы и самоуважения. «Священные» стереотипы, «неприкосновенные» маски охраняются в этом случае еще и авторитетом государства. И нужно иметь отвагу и творческий размах гения, чтобы прозреть правду веков и явить эту правду людям. Таким был Тарас Шевченко.
«Знаковые», «навечно возведенные» на пьедестал веков фигуры в русской и украинской истории в эпоху Шевченко уже полностью определились и были канонизированы — это, конечно, Петр I, Екатерина II, в известной степени Богдан Хмельницкий. Трудно было представить другой образ Петра, чем в пушкинской «Полтаве» (1828 г.): «Его глаза Сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры, Он прекрасен, Он весь как божия гроза», Или: «И горд, и ясен, И славы полон взор его!». И даже гениальный пушкинский «Медный всадник» с его беспощадным противопоставлением величественного властителя-государственника и беззащитного, «маленького» человека все-таки оставался в рамках этой традиции: Петр грандиозен.
А теперь, читатель, попробуем оценить величие творческого подвига Шевченко, который чуть ли не впервые (начиная с поэмы «Сон», 1844) подошел к созданию образа императора-деспота, вооружившись в первую очередь чувствами сарказма, иронии и отвращения. Перечитайте еще раз хрестоматийные строки о памятнике Петру (тот же «Медный всадник») в восприятии Кобзаря; они хорошо известны, но нам кажется, что настоящему патриоту Украины не мешало бы вновь освежить их в памяти: «Аж кінь летить, копитами Скелю розбиває! А на коні сидить охляп, У свиті — не свиті, І без шапки. Якимсь листом Голова повита. Кінь басує, от-от річку, От... от... перескочить. А він руку простягає, Мов світ увесь хоче Загарбати. Хто ж це такий?». И поэт читает знаменитую надпись, которую повелела выбить Екатерина II в 1783 г. на памятнике работы Этьена Фальконе: «Первому — вторая».
И до сих пор читателя поражает реакция Шевченко, то, с какой холодной, продуманной ненавистью он комментирует «славные» дела обоих коронованных деспотов (хоть Екатерина II строила из себя «просвещенную»): «Це той Первий, що розпинав Нашу Україну, А Вторая доконала Вдову сиротину. Кати! Кати! людоїди! Наїлись обоє, Накралися; а що взяли На той світ з собою?» (Этот великий шевченковский вопрос — из разряда самых «простых» и вечных...)
Более того, во многом похоже отношение Кобзаря и к основанной Петром прекрасной и ужасной столице империи. Тот же Пушкин относился к Петербургу (а этот город — тоже воистину «знаковый» в истории Украины и России!) неоднозначно: с одной стороны, «Люблю тебя, Петра творенье!», но ведь есть и другие строки: «Город пышный, город бедный, Дух неволи , стройный вид, Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит...» А вот незабываемые петербуржские образы Шевченко, сравним: «У долині, мов у ямі, На багнищі город мріє, Над ним хмарою чорніє Туман тяжкий... » (Не тот ли самый «дух неволи», который так ненавидел гений Шевченко? — И. С. ).
«То город безкраїй, Чи то турецький, чи то німецький, А може, те, що й московський...» «Дивуюсь, Мов несамовитий! Як то воно зробилося З калюжі такої Таке диво ...отут крові Пролито людської — І без ножа».
«Удивление» Кобзаря может показаться сначала «наивным», «детским», но вспомним: это изумление гения, человека высокоморального, который всю жизнь помнил вечные, непреклонные заповеди Божьи: проливать кровь, истязать людей нельзя ни при каких обстоятельствах, Господь не простит, не спасут никакие ссылки на «государственнические» усилия. «Не зовіте преподобним Лютого Нерона» — эти слова Шевченко с намеком на Николая I могут быть с не меньшими основаниями адресованы и Петру, и Екатерине. Ибо, например, у казаков к императору свой страшный счет: «Ти нас з України Загнав, голих і голодних, У сніг на чужину Та й порізав: а з шкур наших Собі багряницю Пошив жилами твердими І заклав столицю В новій рясі...» Вот почему в мистерии Шевченко «Великий льох» вечная кара наложена даже на маленькую девочку — ибо она «Цареві московському коня напоїла», и это после ужасной резни, которую устроило войско Петра в гетманской столице Батурине. И вот почему так же тяжко карается в том же «Великому льоху» другая девочка, которая только улыбнулась царице Екатерине Второй, а не знала, что «тая цариця — Лютий ворог України, Голодна вовчиця!».
Важно подчеркнуть: во всех приведенных строках Шевченко нет и следа ненависти к России, ее народу и культуре. Не будем снова напоминать известные еще со школы факты дружбы и сердечной благодарности Шевченко тем россиянам, которые помогли выкупить его из крепостничества и вызволить из ссылки (Брюллов, Венецианов, Федор Толстой и его жена...) Речь идет о том «духе неволи», для уничтожения которого безоружный поэт «сделал больше, чем сорок победоносных армий» (И.Франко). Тот «дух неволи» поэт видел и в поступках некоторых культовых личностей украинской истории, в частности, Богдана Хмельницкого.
Проблема отношения Кобзаря к знаменитому гетману замалчивалась (причем очень старательно!) в советском литературоведении. Печатались резкие, даже беспощадно грубые стихотворения Шевченко (например, «Якби-то ти, Богдане п’яний»; хотя, в 80-е годы ХХ в. это произведение «как-то» не попадало в канонические издания «Кобзаря»...) А объяснения давались такие: это была одна из форм критики поэтом существующего строя в целом... И все-таки остается вопрос: чем вызваны исступленные строки: «Ой, Богдане, Богданочку! Якби була знала, У колисці б задушила, Під серцем приспала» (и это ведь в стихотворении «Розрита могила» говорит не кто-то там, а сама Украина!) Для объяснения можно писать сотни томов историко- филологических исследований, а вкратце попробуем ответить так: по мнению Шевченко, Хмельницкий виноват в том, что, во- первых, был недальновидным политиком, который поверил московскому царю и присягнул ему. А, во-вторых, был эгоистом, который заботился преимущественно о собственных интересах и благосостоянии приближенной казацкой старшины. Но не все так просто: нельзя пройти и мимо высоких оценок деятельности Хмельницкого, данных Шевченко в «Дневнике» («Гениальный бунтовщик»).
И наконец, Иван Мазепа — еще одна «знаковая» фигура в нашей многострадальной истории. Этой темы Шевченко касается продуманно, очень осторожно, не позволяя себе никаких эмоциональных всплесков (и не потому, разумеется, что боялся обвинений в «мазепинстве» с понятными политическими последствиями — судьба поэта является лучшим доказательством его мужества, — а трудно было, по- видимому, преодолеть существующие стереотипы). И все же показательно: если взять те произведения, где Тарас Григорьевич хотя бы косвенно выводит Мазепу на сцену (например, «Іржавець», «Чернець», где главное действующее лицо — фастовский полковник Семен Палий), то сложно найти там слова осуждения или проклятия в адрес старого гетмана. Есть только слова сожаления: вот если бы все «одностайне стали Та з фастовським полковником Гетьмана єднали»... А вот прилуцкий полковник Гнат Галаган, который первым предал Мазепу и перешел на сторону Петра, однозначно назван в «Іржавці» «поганим»...
81-й «Псалом Давидов» в обработке Шевченко начинается так: «Між царями й судіями На раді великій Став земних владик судити Небесний владика...» Судить за «стяжания», за «невинную кровь» «людей убогих». Несравненное величие Шевченко в том, что он сам взял на себя (своим словом и своим творчеством) эту миссию Божьего Судии неправедных владык. Потому и стал для нас навечно Отцом украинской нации.
