В то время придворные и высшие духовные московские круги
сполна осознали неотложную необходимость поднять культуру церковной жизни
в стране. За долгие столетия полной замкнутости Московского государства,
особенно во времена монгольского господства, общий уровень образованности
и даже грамотности там сильно упал. В богослужебных текстах и церковной
практике постепенно накопились многочисленные ошибки и искажения (например,
клали крест двумя перстами, а не тремя, как это принято во всем православном
мире). Москва, однако, не имела собственных интеллектуальных сил для выполнения
необходимой «правки». В отличие от Украины, там еще не было учебных заведений
наподобие Киевской братской коллегии. Не было также людей, знающих три
боговдохновенных языка — древнееврейский, греческий и латынь, необходимых
для сравнения богослужебных книг с оригиналами. Поэтому все попытки самостоятельно
устранить ошибки только ухудшали ситуацию. Русский историк церкви иеромонах
Петр Смирнов пишет: «Вследствие произвола и недостаточного образования
самих исправителей случилась еще большая порча книг. Даже лучшие люди тогдашнего
духовенства не имели достаточного для сего дела образования».
Поэтому, когда во времена патриарха Иосифа в Москве было
принято решение начать радикальную церковную реформу (что, как известно,
вскоре привело к церковному расколу, к бунтам «старообрядцев» и жестоким
карательным мерам против них), для выполнения «правки» текстов и обрядов
решено было пригласить «чужестранцев» — образованных «малороссов из Киева»
и греков.
И вот в середине ХVII века несколько ученых киевских монахов
решились покинуть отчизну и приняли приглашение переехать в Москву. Там
их ожидала сложная, архиответственная, большая по объему работа. Нужно
было сверить с иноязычными оригиналами и скорректировать весь набор богослужебных
книг, упорядочить их для печати, издать. Необходимо было также готовить
русское духовенство к восприятию сверенных текстов и откорректированных
церковных служб.
Дело весьма усложнялось враждебным, часто агрессивным сопротивлением
реформе со стороны консервативных московских духовных кругов. Они, по словам
Николая Костомарова, «считали себя единственными правдивыми православными
во всем мире и не доверяли даже греческим книгам и греческому духовенству,
от которого древняя Русь приняла христианство». О том же упоминает в своей
«Русской истории» профессор Платонов: «В Москве мало знали греческий язык
и греческую науку, а самих греков привыкли подозревать в том, что они утратили
чистоту веры из-за Флорентийской унии и турецкого ига». Не больше доверия
имели также «справщики-чужестранцы из Киева» — «подобно грекам, они потеряли
веру и крепость добрых старых обычаев». Москвичи подозревали их в «латинской
ереси» из-за того, что украинское православное духовенство часто заканчивало
свое философское образование в Риме.
Приезжих киевских монахов поселили в специально для этого
созданном Андреевском монастыре; там они жили и работали, а еще — создали
братство, подобное украинским. Почти сразу при монастыре была основана
школа, где киевляне должны были учить молодых московитов. Вскоре руководителем
киевских справщиков стал иеромонах Братского монастыря (Киев) Епифаний
Славунецкий. Далее пойдет рассказ именно об этом человеке.
Монах Епифаний Славунецкий — один из выпускников Киевской
братской школы. После окончания курса способный юноша несколько лет учился
за границей, а вернувшись, стал преподавателем Коллегии. Славунецкий отличался
чрезвычайной образованностью — хорошо знал греческий и латынь, знал также
еврейский язык; имел незаурядные знания по истории и археологии, греческой
и латинской духовной литературе, писаниям святых отцов. Его собственные
произведения свидетельствуют также о любви к античной культуре и о глубоких
знаниях произведений античных писателей. Эта глубокая образованность, однако,
никогда не становилась причиной тщеславия или даже законной гордости, никогда
не нарушала тихой скромности отца Епифания. Коллеги и бурсаки любили его
за кроткий характер, за неподдельную честность, за полное отсутствие честолюбия.
Он был абсолютно безразличен к духовной карьере, к любым соревнованиям,
даже научным. Вообще считал, что всякий спор, диспут портит характер человека,
а главное — отражается на его способности ясно мыслить. Жил Епифаний Славунецкий,
как настоящий монах, и сызмальства был чужд миру материальных потребностей.
По характеру и образу жизни это был типичный кабинетный ученый, если говорить
современным языком, — всегда сосредоточенный, всегда среди книг и научных
проблем.
В Киеве у о. Епифания никогда не было недоброжелателей.
Не заимел он врагов также и в Москве, где вскоре был окружен почтительными
учениками. Патриарх Никон, познакомившись с киевским «справщиком», изменил
свое предубеждение по отношению к малороссийским богословам и всегда, вплоть
до своей трагической «отставки», полностью полагался на знания и решения
Славунецкого в проведении церковной реформы. А царь назначил его еще корректором
(«главным редактором») типографии, где печатались исправленные книги.
Киевский книжник и ученый прожил в Москве 26 лет — до самой
смерти. И хотя был приближен к царю и к патриарху, остался, как и приехал,
в сане иеромонаха. Здесь, как и в Киеве, жизнь Славунецкого протекала,
если смотреть со стороны, весьма однообразно. Ведь единственными событиями
в этой жизни были научные изыскания и достижения. Он никогда не выходил
за рамки своих научных занятий, никогда не окунался в море страстей, кипевших
вокруг церковной реформы. За одним исключением. Когда приступили к суду
над обвиненным в ереси патриархом Никоном, иеромонах Епифаний выступил
в его защиту с речью, обосновывая свои мысли и доказательства статьями
церковного права, глубоким знатоком которого он был. Высказавшись, Славунецкий
отошел от дальнейших дискуссий, не вступил в спор с сановными противниками
патриарха — это было против его правил, это не отвечало его скромному сану.
Исправление богослужебных книг о. Епифаний начал с фундаментальной
подготовки. По его инициативе в восточные средиземноморские страны послали
Арсения Суханова с важной миссией — разыскивать и покупать старинные рукописи.
Только после укомплектования солидной библиотеки греческих и славянских
текстов (Суханов привез более 700 весьма ценных манускриптов) о. Епифаний
приступил к работе. Помогали земляки, приехавшие вместе с ним, а через
определенное время включились и москвичи, которые под его надзором получали
профессии корректоров и переписчиков.
В результате многих лет непрерывного труда были выверены,
отредактированы и напечатаны многочисленные богослужебные книги (Служебник,
Часослов, две Триоди, Псалтырь и тому подобное). В течение длительного
времени они были в широком употреблении не только в церквях Московского
государства, но и в других православных странах. Кроме богослужебных книг,
Епифаний с помощниками перевели также Писания Святых Отцов, Апостольские
правила, Правила вселенских и поместных соборов, Фотиев Номоканон с комментариями
и несколько византийских сборников церковных правил. То есть важнейшие
книги, регламентирующие церковную православную жизнь. Побаиваясь, что новые
издания богослужебных книг могут показаться непонятными их пользователям
— духовенству, Славунецкий составил специальный словарь, где объясняются
церковные термины.
Принимая во внимание состояние богослужений в московских
церквях, Славунецкий признал необходимым перевести с греческого также Новую
Скрижаль — книгу, в которой объясняется символика и правила литургии, а
также многочисленных обрядов православной церкви. К Новой Скрижали Славунецкий
составил важное авторское дополнение, на котором стоит немного остановиться,
ибо оно свидетельствует о почти современном подходе автора к своему труду.
В этом дополнении он изложил историю реформы богослужебных книг, описал
причины, которые привели к реформе, привел доказательства того, что правка
была необходимой. А потом издал еще греко-славяно-латинский словарь на
7000 слов, сполна проявив свою филологическую эрудицию.
Закончив редактировать и печатать запланированные реформой
церковные книги, Славунецкий взялся за перевод с латыни светских книг,
которые считал общественно важными — труды по медицине, педагогике (в частности,
«Гражданство и обучение нравов детских»), истории, географии.
Трудно отрицать эрудицию и научную предусмотрительность
о. Епифания. Был у него, однако, недостаток, который отмечают как его современники,
так и позднейшие критики. Недостаток этот странным образом вытекает именно
из его трудолюбия и способности к языкам. Речь идет о том, что переводы
ученого отличаются тяжелым, весьма усложненным стилем, причиной чего было
постоянное стремление переводчика оставаться как можно ближе к великим
оригиналам, сохранить обороты и термины обожаемого им греческого языка.
Славунецкий сделал очень много, однако его заветная мечта
не осуществилась — он не смог составить новый научный перевод Библии с
греческого. Не то что не было времени — в Московии началась очередная война,
и расходы на книжные дела сократили из- за «оскудения». Вместо нового перевода
была отредактирована и перепечатана Библия Константина Острожского. Позже
он все-таки засел за Святое Письмо, но успел перевести только Новый Завет
и Пятикнижие — вмешалась смерть.
Стоит вспомнить еще один вид произведений Епифания Славунецкого
— проповеди, которые в Москве в то время еще не были в широком церковном
употреблении. Иеромонах составил более 50 оригинальных проповедей. В них
он осуждал любовь к деньгам, лицемерное благочестие, а особенно — невежество,
гневно выступая против тех, которые «полюбили темноту невежества, ненавидят
свет науки, вредят тем, кто желает просветить других. Такие люди — как
совы, которые любят темноту и страшатся солнечного света науки». Те же
мысли находим в его постоянных обращениях к священникам: «Заботься и старайся
закладывать школы для малых детей — это больше всех достоинств, за это
получите отпущение всех грехов своих».
Епифаний Славунецкий умер в 1675 году в Москве. Свое богатство
— библиотеку он отписал Киевскому братству. Большинство книг, однако, оставили
в Москве. После него осталось также 80 червонцев и серебряные часы. Червонцы
разослали по различным украинским монастырям. Похоронен Великий Справщик
в Чудовом монастыре; надмогильная надпись напоминала: «...Зде бо лежит
мудрейший отец Епифаний, перетолковник изящный Священных Писаний».
Епифаний Славунецкий и его помощники стали первыми украинскими
интеллектуалами, первым заметным эшелоном в процессе «откачки мозгов» с
Украины в Москву, который продолжался веками. Продолжается и теперь. За
ними пошли Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Дмитрий
Туптало, Иван Мазепа и другие, и другие. И забурлило: Разумовские, Апостолы,
Гоголи, Репины — певцы, ученые, писатели, кинодеятели, политики — их не
счесть. Что поделаешь — это процесс естественный. Энергичные талантливые
люди везде, во все времена убегают из глухой провинции и ищут солнца метрополии.
Дети народа, который не имеет собственной государственности, всегда вкладывают
свои таланты и труд в развитие чужой культуры, чужой государственности.
Горе побежденным, горе неспособным и равнодушным!
