Когда прославленный русский классик Иван Тургенев, намереваясь изучать украинский язык, обратился к Тарасу Шевченко за советом: прозу какого украинского писателя он мог бы порекомендовать как образец чистого литературного языка, Кобзарь без единого колебания ответил: «Марка Вовчка! Он один знает наш язык». Даже отдельно взятый, этот факт уже довольно красноречиво свидетельствует о том, какое большое значение имело творчество Марка Вовчка (Марии Александровны Вилинской, 1833—1907) для украинской духовной жизни середины позапрошлого века.
Имеется еще множество примеров особенно трепетного отношения Пророка Украины к литературному наследию Марии Александровны и к ней как к личности. Хрестоматийно известные строки Шевченко, адресованные ей: «Господь послав Тебе нам, кроткого пророка I обличителя жестоких людей неситих. Світе мій! Моя ти зоренько святая! Моя ти сило молодая!» Менее известно другое высказывание Кобзаря: «Если сравнить Жорж Санд (а это же — одна из наиболее популярных писателей тогдашнего мира! — И.С.) и нашего Марка Вовчка, то я решительно отдаю предпочтение нашему автору».
Итак, перед нами — классик, женщина удивительной судьбы, тем более достойная уважения, что сама сделала ее, эту судьбу; человек редкостного благородства и духовной чистоты. Попробуем же представить некоторые яркие черты Марии Александровны, используя несколько, своего рода «моментальных снимков» переломных моментов ее жизни. Нам помогут в этом письма самой Марка Вовчка, воспоминания людей, которые хорошо знали писательницу.
СНИМОК ПЕРВЫЙ
1850 год. 16-летняя девушка Маша Вилинская, красавица, умница, романтик и в то же время человек, который умеет крепко стоять на земле, дочь обедневшего дворянина Александра Алексеевича Вилинского, россиянина родом из Ярославля, живет в Орле у родной тетки Екатерины Петровны Мордовиной. Отца давно нет в живых, тетка богатая, беспокоится о Маше лучше, нежели родная мать (та живет недалеко, на хуторе Екатерининском вблизи Ельца — это и есть родина будущей писательницы, — но бедствует и помочь дочери почти ничем не может).
Если бы Маше кто-то сказал, что через 7 лет она станет знаменитой украинской писательницей, да еще и с вызовом будет подписывать свои произведения мужским псевдонимом «Марко Вовчок» — она, по-видимому, только засмеялась бы. Ведь для этого нужно хотя бы знать украинский язык! Она россиянка, и кавалеры, которые уже ухаживают за ней, все отмечают ее «настоящую русскую красоту». Правда, несколько лет назад она училась в Харькове в пансионе, а среди ее знакомых есть один истинный украинец, который собирает народные песни, этнограф Опанас Маркович.
Перенесемся теперь на несколько месяцев вперед. Вот что пишет Мария Вилинская Опанасу Марковичу в сентябре 1850 года: «Отчего это у меня такой странный характер... Я иногда воображаю все возможные несчастья, а нет ни одного, которого бы я не могла перенести: мне кажется, я бы перенесла все со спокойствием, и — сказать ли? — с радостью, как искупление всех ошибок невозвратимого прошедшего, даже будущего... Ах, Афанасий! Много, много есть такого, чего я не могу сама объяснить тебе словами. У меня так много мыслей, что я как будто всегда думаю. Друг мой, милый Афанасий! Поговорила бы с тобой о многом, многом. Бог с тобой! Благословляю тебя от сердца. Бог да благословит тебя». Добавим только одно: в начале 1851 года Мария Вилинская и Опанас Маркович поженились и выехали на Украину, в Чернигов. Там Марию ожидали те «все возможные несчастья»: гнетущая бедность (биограф Шевченко, М.К. Чалый, пишет о киевском периоде жизни супругов Марковичей: «Жили на Куреневке в самой бедной халупе, даже без дверей...»), смерть дочурки, рождение сына Богдана. В 1856—1857 г.г. в Немирове были созданы «Народні оповідання», которые принесли ей славу в России и Европе.
СНИМОК ВТОРОЙ
1857 год. Пантелеймон Кулиш, прочитав только что полученную рукопись «Народних оповідань», пишет Шевченко, который возвращался со ссылки: «Московка преобразилась в українку, да такі повісті вдрала, що хоч би й тобі, мій друже, то прийшлось би в міру». Став Марком Вовчком (да, это был вызов тогдашнему миру господства мужчин!), она писала свои бессмертные шедевры, научившись безупречному украинскому языку не по учебникам — их не было! — а у самого народа. Огромная заслуга в этом Опанаса Марковича. Писались «Народні оповідання» с одной мыслью: нельзя унижать человека, топтать его достоинство; крепостничество — позор для Украины и всей Российской империи. И недаром знаменитый Проспер Мериме (он сам взялся за перевод «Народних оповідань» на французский!) писал И.С. Тургеневу о рассказе «Козачка»: «Они очень грустные и к тому же, думаю, должны заставить крепостных потрошить своих господ. У нас их восприняли бы как проповедь социализма, и господа, которые не желают видеть кровавые раны, устроили бы страшный шум».
Но социальный контекст творчества писательницы — это только одна «сторона медали». Не менее важен контекст национальный. Недавно еще русская девушка-дворянка называет своего сына- первенца Богданом в честь Хмельницкого. Она чувствует себя украинкой и в соответствующем духе воспитывает сына. Вот письмо к мужу, в котором Мария пишет, в частности (сентябрь 1857 г.): «Богданчик всіх тільки розважає, такий вже втішний! Питає та розпитує за все... Бували такі, що дуже вже по-московськи говорять, то й тих, єй-Богу, на добру дорогу навертав, з ним і заговорять як слід». Чтобы приобщить сына к истории Украины, Мария стала писать книгу о Дорошенко, Сирке и Богуне. И вот результат занятий: «Він не забуває історії української, і теперечки я покинула всі роботи, а пишу для його дещо, щоб легше мені було йому розказувати по писаному, та й надалі нехай йому зостанеться». Вот пример для подражания современной национально сознательной интеллигенции: начинать национальное воспитание не с громких митингов, пикетирований, а с собственных детей! И при этом Мария Александровна, всегда недовольная собой (письмо О. Марковичу, октябрь 1857 г.: «Я Кулиша свой новый рассказ просила не печатать, потому что услышала, читая ему, что будет что-то доброе, а сейчас — нет, еще только догадка о добром»).
СНИМОК ТРЕТИЙ
1866 год. Позади драматические события: путешествие в Европу (на первом этапе — вместе с Тургеневым, потом подъехал муж); встречи с Герценом, передача ему материалов для «Колокола»; позади Берлин, Дрезден, Лондон, Брюссель, Лозанна, Кельн, Бонн, Лион, Марсель, Рим, Неаполь... Позади страшное горе — смерть Шевченко.
Марие Александровне 33 года, она уже несколько лет живет в парижском пригороде Нейи. Отношения с мужем, к сожалению, уже совсем не такие, как были, рядом с ней — сын Богдан. Но, как бы там ни было, эта удивительная женщина сохраняет внутреннее чувство собственного достоинства, доброту и благородство. Вот письмо к мужу (февраль 1866 г.), написанное, очевидно, в ответ на его многочисленные упреки и претензии (возможно, имущественные): «Коли б мені здумати, за що і з якого права ти мені такий лист написав? Начеб до неправого судії або до необачного наслідника! Я тебе не судила, не казала слова прикрого, а щодо твоїх маєтків, коли вони єсть або будуть, то давай їх мені у руки, я не візьму. Я не із тих, що, попрощавшися з людиною, вищипляю якесь шматтячко і тим живлюся. Коли добре пам’ятаєш, то знаєш. І здається мені, що було б краще... якби ти не писав мені таких листів уперед. Я ніколи нічого не жадала, тільки того, щоб ти знайшов собі усяке щастя й долю... Кажеш, що ти терпиш дуже — подумай часом, що, може, Господь не все лихо на тебе одного потратив — іншим дещо зоставив — і мені часом, може, зернятко перепадає — то не прибольшай своєю кривдою... А я — що мені поговір людський? Я була ще з реп’яшок, а вже мене ніхто переконати не посилив, а вже тепер, коли, може, більш шляху пройдено, ніж проходити!» Через год, летом 1867 г., Опанаса Марковича не стало.
СНИМОК ПОСЛЕДНИЙ
1906 год. Старая, больная женщина живет на окраине Нальчика, вместе с мужем, отставным морским офицером Михаилом Демьяновичем Лобачем-Жученко. Ее знают как госпожу Марию Лобач, и почти никому неизвестно, что это — классик украинской литературы, о которой Иван Франко написал в 1890 году: «Шевченко и Марка Вовчка я считаю самыми крупными талантами нашей прежней литературы, самыми большими мастерами нашего слова».
Невзирая на возраст, болезни, на предчувствия, что жить осталось недолго, 72 летняя Мария Александровна сохраняет пламенный гражданский темперамент. Ее волнуют события революции 1905— 1907 годов. Вот письмо сыну Богдану (февраль 1906 г.): «Я знала одного милого, доброго человека, который, узнав о воровстве, всегда говорил: «Не вините — это ведь жертва русского исторического развития». Не жертвы ли этого исторического развития все нынешние, так охотно дарящие нас своими изображениями в различных позах «с печатью на челе» всего высокого? Куда ни глянь, на что ни посмотри, столько лицедейства, наглости и вместе трусости! Обновляют родину и тут же сводят мелкие личные счетишки... Все доброе, чистое тонет в этом кипящем омуте подлости. Лучше и не говорить».
Мария Александровна Вилинская (а для нас навсегда — Марко Вовчок) ушла из жизни 28 июля (по ст. ст.) 1907 года. Фигурами такого масштаба имеет право гордиться любая страна мира. Но мы «ленивы и нелюбопытны», издают Марка Вовчка сейчас, мягко говоря, не очень часто. И все же главное — она незадолго до смерти с полным правом могла сказать о себе: «Я прожила свій вік, йдучи однією дорогою і не звертаючи вбік. У мене могли бути помилки, вади, неподобства, як і в більшості людей, але в головному я ніколи не заплямувала себе відступництвом».
