Наши летописи живописуют рассказами о знаменитом выборе веры киевским князем Владимиром Святославичем. Он и послов рассылал — к немцам, грекам, болгарам, даже — к арабам; слушал речь философа, а еще принимал во внимание, что «Руси есть веселие пить».
Но, по-видимому, чего-то великий князь все-таки не учел, потому что спустя тысячелетие при сравнении восточнославянского Мира, у истоков которого была Киевская Русь, и Запада даже беспристрастному человеку бросается в глаза разительное отличие в достигнутых успехах, и не стоит обманывать себя и искать причины нашего отставания где-то вне пределов восточноевропейского геопространства: мол, так уж сложились исторические обстоятельства. Причины того, почему пассионарный импульс народа блокируется, и он теряет динамику своего развития, необходимо искать в самом себе.
Что общего между государствами, безнадежно отставшими в общецивилизационном процессе и сегодня являющимися потенциальными кандидатами в члены Славянского Союза — Россией, Украиной, Беларусью и Югославией? Это — православие. Именно византийская версия христианства отличает народы названных государств от Запада. А Макс Вебер, выдающийся немецкий экономист- аналитик, писал в начале XX века, что хозяйственная этика исповедываемой религии кардинально влияет на выбор экономической модели общества.
Принципиальное отличие между Западной и Восточной Церквями в том, как они организовывают общественное бытие; точнее, как обе Церкви разделяют светское и духовное в жизни общества. А практически — какие взаимоотношения Церкви с государственной властью и ее репрезентантами — императорами, базилевсами, князьями... Ведь именно это интересовало владык, внедрявших христианство как официальную религию в своих государствах, начиная от римского императора Константина, и до нашего князя Владимира Святого, коих Церковь именует Равноапостольными.
Наверное, князя Владимира интересовала не столько роскошь римских базилик или Софийского собора в Константинополе, сколько зависимость римского папы и Константинопольского патриарха от византийского императора. Во время крещения Аскольда и Владимира византийская и западная церкви уже конкретно отличались своим отношением к императорам, или вообще, к светской власти.
РИМСКАЯ И ВИЗАНТИЙСКАЯ МОДЕЛИ ХРИСТИАНСКОГО ГОСУДАРСТВА
В Древнем Риме язычество не знало юридической границы, за которой бы прекращалась власть государства: кесарь считался одновременно и Роntefix Махіmus — верховным жрецом. Принимая христианство, римляне — с их культом государства — по инерции переносили такое понимание роли верховной власти и на христианского императора. Конечно, это отнюдь не согласовывалось с основным христианским принципом разграничения между «кесаревым» и «Божьим». Это хорошо осознавали отцы Церкви, и с тех пор, как христианство стало официальной государственной религией, проповедовали независимость двух властей: светской и духовной.
Теоретически правильной формой отношений Церкви и Государства можно считать хороший и благодатный союз — в виде так называемой симфонии, как это впоследствии было зафиксировано в знаменитом Кодексе Юстиниана I (527—565). Но в реальной жизни интересы императоров и духовных иерархов часто пересекались. Поэтому политика первых христианских владык Римской империи привела фактически к созданию государственной Церкви или же христианского государства. Это, кстати, означало начало государственного преследования людей за «неправильное» духовное мировоззрение.
Распад единой Империи и завоевание Рима германскими племенами привели к тому, что уже с конца V века начинает проявляться различное отношение восточной и западной церквей к императорам. На IV Вселенском Соборе, при явной поддержке (или — по инициативе?) восточного императора, происходит каноническое возвышение константинопольского патриарха — даже с претензией на верховенство. А за подобные вещи приходится дорого платить: способствовать упрочению государственной власти.
Одновременно на Западе римская Церковь получает относительную независимость, поскольку германские завоеватели привнесли новый элемент в организацию общественной жизни: принцип личной или индивидуальной независимости и автономию общин. Попытка Карла Великого реставрировать Римскую империю на Западе потерпела неудачу, и в итоге духовная жизнь западного общества преимущественно осталась независимой от местной государственной власти. Высший духовный иерарх так и остался в Риме.
На Востоке же возрождение могущественного Нового Рима позволило одержать победу над Церковью и подчинить ее императору. Последнюю попытку добиться независимости Восточной Церкви от государственной власти сделал патриарх Фотий в IХ в. — во время княжения Аскольда в Киеве. Но Лев VI Мудрый устранил Фотия, произвел ревизию «Исагоги» — Кодекса законов, и восточная Церковь окончательно попала под контроль светской власти. Это коренным образом повлияло на формирование менталитета византийско-христианского социума. В нем жизнь человека происходит не во многомерном духовно-светском пространстве, а в скучной плоскости — государственной. В византийско-православном обществе человек фактически теряет самое ценное — свободу собственного духовного развития, и в результате передает (добровольно или не совсем) решение всех своих проблем государству.
Интересно, что крещение новых государств на Востоке сопровождалось — по инициативе владык — учреждением собственных патриарших кафедр, вследствие чего владыка рассматривал местных высших иерархов как собственных министров по духовным делам. Так произошло в Болгарии, Сербии, впоследствии то же было и на Руси.
ТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ТРАДИЦИЯ ВЛАДИМИРА
После утверждения на киевском столе князь Владимир стремился взять под свой контроль и духовную жизнь. Он сделал попытку реформировать тогдашнюю веру и дать своим подданным единых богов. Но к успеху это не привело, идею тоталитарной империи легче легализировать в рамках христианства византийского образца. В этом и состоял пресловутый выбор веры! Князь-самодержец выбрал ту религию, в которой высший духовный иерарх подчинялся светскому владыке. А вот независимость римского первосвященника, видимо, мало привлекала киевского князя.
Конечно, в таких условиях у нас никак не мог возникнуть собственный мощный духовный поток, формирующий соответствующую атмосферу в обществе и меняющий ее тогда, когда История бросает свой новый Вызов. Нет независимого от светской власти подвижничества — нет полноценной духовной жизни. Недаром русский исследователь церкви Г.Флоровский спрашивал: «Что значит это многовековое, слишком затяжное русское молчание?.. Как объяснить это запоздалое пробуждение русской мысли?»
А наш выдающийся поэт Василь Стус писал: «Думаю, что первая ошибка — византийский обряд, приобщивший нас, самую восточную часть Запада, к Востоку. Наш индивидуалистически-западный дух, скованный деспотическим византийским православием, так и не смог освободиться от этой двойственности духа, двойственности, сотворившей впоследствии комплекс лицемерия. Дух православия тяжким камнем упал на молодую незрелую душу народа — привел к женственности духа, как атрибуту нашей духовности. Железная дисциплина татаро-монголов оплодотворила русский дух, придав ему агрессивности и пирамидальности строения. Украинский дух так и не смог выбраться из-под этого тяжелого камня». В таких условиях общество может организоваться только в деспотическое государство, что позже ярчайшим образом проявилось в России Ивана Грозного, Петра Великого, Иосифа Сталина.
Но следует отметить, что кризис православного общества — просто неизбежное следствие подавления духовной жизни государственной властью; он отнюдь не связан с недостатком творческих сил в православно-христианской системе. Православие имеет ту же христианскую основу, что и западный католицизм или протестантизм, в нем так же заложен великий духовный потенциал. Когда репрессии власти ослабляются, наблюдается всплеск духовного развития.
Что-то подобное случилось в Украине позже, в литовско-польские времена. Тогда сложилась уникальная ситуация: православие на наших землях не имело государственной поддержки, а, значит, и не чувствовало недремного глаза государственного контроля. Более того, в рамках одного и того же государства, Речи Посполитой, столкнулись две (или, даже три) формы христианства. Сравнение было явно не в пользу православия. Безусловно, это был Вызов Истории. И Украина дала достойный Ответ. Где-то с тех времен, с конца XVI — начала XVII в. начинается украинский Ренессанс — ярчайшая страница в истории украинской духовной жизни.
А упомянутые минусы православия надежно зафиксировались в Русской церкви. Поэтому присоединение украинской церкви к Московскому патриархату в 1686 г. значило по сути окончательную духовную катастрофу украинского народа — как общества с изначальным стремлением к западным образцам организации своего бытия.
Стоит отметить еще один определяющий тезис православия, уходящий корнями в Византию: единая вера — единое государство. Этой идеей, не принятой на Западе, неминуемо заражались и новокрещенные варвары: сначала болгарский князь Симеон, мечтавший об объединении Болгарии и Византии (естественно, видя единую Православную Ойкумену под собственной рукой); а после уже русские цари облюбовали идею «Третьего Рима» — конечно, православного.
Таким образом, принятие христианства в форме православия фактически означало, что духовное начало оказалось под сапогом светской власти. Образно говоря, брамин подчинился кшатрию, и последний начал диктовать свое видение духовной жизни. Этим была подготовлена, или, точнее, укреплена, плодотворная почва для тоталитарного общества.
А методика разрушения стереотипов тоталитарного мировоззрения проста: необходимо переводить общественную жизнь из одномерного мира — пусть и государственнического, в многомерное пространство с духовной координатой. Истина эта известна уже почти две тысячи лет: кесарю — кесарево. Богу — Богово.
