Мысли о назначении исторического письма волнуют Человека, по меньшей мере, со времен античности. Следовательно, историческое исследование воспринимается то как прагматичный советчик, сборник моралистических или воспитательных образцов, более-менее беспристрастная летопись событий прошлого, специфическое и профессиональное чтиво высоколобых интеллектуалов, а то и как разновидность художественного творчества, которая удовлетворяет прихотливые эстетические вкусы или, напротив, отвечает запросам широкой общественности. В конечном итоге, любой исторический труд появляется в глазах читателя как загадочное здание, построенное по какому-то непонятному, временами противоречивому, даже иллюзорному проекту. Ведь такой «план» выглядит как самобытное кружево, сотканное из разнообразных культурных, интеллектуальных, духовных, психологических, иногда идеологических и политических установок, индивидуальных и коллективных стереотипов, сплава авторского опыта, жизненных обстоятельств, личной экспрессии и многих других составляющих. В этом призрачном лабиринте рассуждений, интерпретаций, толкований, мотивов и фактов довольно легко потеряться и потерять ту нить Ариадны, к которой идет творец той или иной истории. Своеобразным указателем или ключом, который поможет читателю понять назначение того или иного проекта на ниве написания истории, является понимание назначения, а точнее направленности той культурной эпохи, в которой работал историк.
Одной из таких культурных эпох была эпоха романтизма и ее украинский представитель Николай Костомаров.
По иронии судьбы, жизнеописание самого выдающегося украинского историка-романтика Н.Костомарова (1817—1885) словно скроено по сценарию бытия романтического героя. Поразительные повороты его биографии и до сих пор интригуют и возбуждают воображение.
Убийство грабителями его отца, когда будущему историку едва-едва исполнилось одиннадцать лет. Сложные жизненные коллизии незаконнорожденного, полукрепостного мальчика, которого в 1832 г. выкупила из неволи у родственников отца его родная мать — бывшая крепостная Татьяна Мыльникова на деньги, которые остались от раздела имущества покойного. Быстротекущая карьера юнкера Кинбурнского драгунского полка, которая вместо служаки-военного взрастила историка. Именно тогда Н.Костомаров подготовил первое историческое произведение — «Описание Острогожского слободского полка» (1837). Написание первой магистерской диссертации «О причинах и характере унии в Западной России» (1841—1842) и ее уничтожение по требованию Министерства народного образования, хотя автору все же позволили подготовить другую квалификационную работу. Арест по делу Кирилло-Мефодиевского братства за два дня до свадьбы. Сложные тюремные переживания в Петропавловской крепости (1847—1848), которые едва не довели историка до безумия. Необычная история любви Н.Костомарова с выпускницей киевского частного пансиона Алиной Крагельской, на которой он женился в 1875 г., то есть через 28 лет после обручения и ареста. Саратовская ссылка 1848—1855 гг. и незаурядная творческая мощь в полуизоляции от академического мира. Триумфальный, даже фантастический успех монографий Н.Костомарова, которого, по выражению русского историка П.Милюкова, «публика вознесла так высоко, как не возносила ни одного историка со времен Н.Карамзина». Тяжелые болезни Н.Костомарова на вершине творческого всплеска, в частности, страшная угроза полностью потерять зрение на склоне жизни.
Наконец, трагический случай 25 января в 1884 г., когда ученого сбил конный грузовой воз на одной из улиц С.-Петербурга.
Недаром фигура Н.Костомарова даже стала прототипом главного персонажа в романе Д.Мордовца «Профессор Ратмиров», публикацию которого прекратили по требованию жены ученого. Однако к образу Н. Костомарова обращались и позже.
В 1929 г. известный украинский историк В.Петров опубликовал роман «Аліна й Костомаров», который отличался острыми провокационными мотивами и самобытными психологическими зарисовками.
Впрочем, историческое письмо Н.Костомарова содержит не менее увлекательные сюжеты и повороты, чем его биография.
Н. Костомаров появился на сцене украинской историографии в переходную эпоху, когда остатки позднего просветительского рационализма уступали мощной романтичной волне. С новыми интерпретациями в историческую науку вошел массовый, коллективный герой — народ/нация с множественностью, иррациональностью и мистичностью способов действия и необозримым разнообразием форм своего бытия.
Эпоха романтизма изменяет культурные основы интеллектуальной, литературной и художественной жизни. Теперь самодостаточный культ Разума и натуралистическое Право уступают место мыслям о своеобразии и множественности культурно-национальных укладов жизни, апология неизменности, однообразия жизни общества во времени и пространстве сменяется конфликтами «естественного состояния» с цивилизацией, персонального с коллективным, нового со старым и тому подобное.
Но самое главное — в поле романтичного миропонимания оказывается исторический Человек с разнообразными и уникальными проявлениями национального и социального бытия, индивидуальными и групповыми реакциями. Поэтому нерушимый и монументальный позднепросветительский Космос мира истории в один момент превращается в безудержный романтичный Хаос с множеством эпизодов и фрагментов, разнообразными чувствами, мотивами, действиями персональных и коллективных героев.
Итак, вживание в историческую эпоху, в образы ее ярких и прославленных репрезентантов, их психологию, сознание и даже эмоциональное состояние создает интуитивный, динамичный способ мышления романтиков, ярким представителем которого был Н.Костомаров.
Новые установки для исторического письма молодой ученый уже попробовал представить во второй магистерской диссертации «Об историческом значении русской народной поэзии» (1843). Его размышления о художественной обработке повествования в историческом исследовании наследовали известный тезис И.-Г. Гердера о потребности заимствования историографами таких художественных приемов, которые придадут теневому изображению истории цвет, полноту жизни, в результате чего прошлое предстанет «наполовину романом».
Однако в полной мере творческое кредо Н.Костомарова как историка раскрылось после саратовской ссылки. «Все творение должна проникать главная идея; единство действия должно соединять отдельные явления; краски и тени должны быть наложены в свойственном между собой соотношении, все должно носить образ последовательности и законченности, все должно быть оживлено духом того созерцания, которое изглаживает искусственность и следы работы, и представляет целое сочинение как произведение вдохновения и внезапного творчества», — напишет историк в одной из своих рецензий.
Именно по такому «рецепту» создаются тексты большинства исторических монографий Н.Костомарова, в частности, его самое известное трехтомное исследование «Богдан Хмельницкий».
По свидетельству современника Н. Костомарова, русского литературоведа П. Полевого, эту монографию «читали с увлечением даже и такие люди, которые никогда в своей жизни не раскрыли ни одной книги по русской истории». По признанию М. Грушевского, «таково было очарование его таланта, что при всех своих слабых сторонах его книга на долгие времена осталась не только артистическим образом, но и главным научным трудом о сей эпохе».
Если принять во внимание еще и постоянные упреки Н. Костомарову в отсутствии великодержавного патриотизма, даже в идиосинкразии к Москве, со стороны целого ряда русских историков и публицистов, то успех его трудов и в самом деле выглядит феноменальным.
Впрочем, и ныне с падением идеологических догматов в начале 90-х годов наблюдаем настоящий издательский бум в отношении творческого наследия Н. Костомарова, в частности, в Российской Федерации. Например, стоит вспомнить о нескольких самых известных переизданиях произведений этого историка: 17-ти томный сборник трудов издательства «Чарли» и «Смядынь» (Москва — Смоленск, 1994—1997), 12-ти томное собрание ОАО «Мир книги» (Москва, 2004. Т. 1-12) и др. Более того, только знаменитый труд Н. Костомарова «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» (7 выпусков) полностью или частично переиздавался в течение 1990—2010 гг., по меньшей мере, 12 раз!
Такими достижениями вряд ли может похвастаться любой современный украинский или русский историк. Очевидно, этот феномен Н. Костомарова как ученого, а точнее «тайна» его художественного изложения, заслуживает пристального внимания и нового переосмысления.
В свое время В. Антонович справедливо отметил, что Н. Костомаров не выбирал обычные сюжеты, а лишь те, которые были исполнены высокого драматизма и духовного напряжения.
Отмеченным требованиям сполна отвечала эпоха Хмельнитчины. Эта эпоха была критической, переломной точкой украинского прошлого в романтичном историческом письме, с которого началось изменение самой духовной формации существования или же перерождение Украины. По выражению Н. Костомарова, Хмельнитчина — это «наш героический век, период рыцарства, доблести, поэзии».
«Богдан Хмельницкий» — самое главное исследование в творческом наследии Н. Костомарова, он перерабатывал и дополнял его почти до конца жизни. Этот труд выдержал четыре прижизненных переиздания.
Именно Б. Хмельницкий и другие герои произведений Н. Костомарова изображены на массивной серебряной крышке памятного альбома, выполненного по эскизам известного художника Н. Ге. Этот альбом с фотографиями известных ученых и писателей поднесли историку в 1873 г. на 35-летие творческой деятельности.
Но наиболее символическим является тот факт, что именно трехтомник «Богдан Хмельницкий» положили к изголовью историка во время прощания с ним 11 апреля 1885 г. в С.-Петербурге.
Обычно творческая лаборатория Н. Костомарова почти полностью закрыта от постороннего глаза, однако его тексты поражают своей динамичностью и экспрессией.
Одним из главных источников такого изложения Н. Костомарова является введение в сюжетную канву массового героя. Именно народ выступает то как единое органическое целое, то как пестрая громадная масса со многими прослойками и множеством оттенков эмоциональных ощущений, переживаний, морально-этических и художественно-эстетичных качеств.
Мастерское оперирование этими разнообразными характеристиками создает имманентное впечатление движения, калейдоскопичности прошлого. Н. Костомаров словно налагает явления и процессы мира истории на коллективного героя, стремится показать его разнообразные реакции и ощущения.
При посредничестве ряда художественно эмоциональных образов он транслирует читательской аудитории Другую, сконструированную автором, субъективность. Собственно, историк стремится очаровать читателя неповторимым колоритом места, времени и действия.
Однако такое погружение в атмосферу прошлого играет еще одну роль — оно готовит читателя к выходу на авансцену истории главного персонального героя — Б. Хмельницкого. Ведь каноны романтического написания истории требуют изображать появление таких фигур в драматические мгновения их судьбы, что полнее всего позволяет воспроизвести изменчивость и противоречивость бытия.
Поэтому на страницах монографии фигура Б. Хмельницкого появляется во времена морального упадка Речи Посполитой, когда польская шляхта окончательно теряет «дух молодечества, предприимчивости, воинственности, страсть к деятельности, порыв к подвигам, увлечение славой, а, следовательно, вместе с тем способность к движению вперед, к переменам».
Однако почти сразу после появления на исторической сцене, Великий гетман вступает в сложные, многогранные и противоречивые взаимоотношения с массовым героем.
Но детальное изложение событий Хмельнитчины бросало автору специфический вызов. Н. Костомаров вынужден подавать все больше колоритных подробностей и бытовых деталей, которые бы заполняли сюжетную канву монографии интересными фактами и позволяли ему удержать высокий динамизм сказа.
По большому счету, перед историком предстала необходимость «оживлять» прошлое, то есть тотально представлять образы известных исторических героев. Конечно, источники не могли полностью удовлетворить ученого, поскольку не содержали такого огромного количества материала из объема художественных зарисовок многих известных личностей прошлого. Как быть?
Н. Костомаров решает этот вопрос довольно просто. Он вкладывает в уста действующих лиц монологи и диалоги, которые могли бы быть высказаны в то время, или, по крайней мере, не противоречили бы известным историческим источникам.
Иначе говоря, такое представление прошлого фактически постулировало принцип возможности как один из ведущих канонов изложения.
Впрочем, непосредственно с развитием сюжетной линии, на страницах «Богдана Хмельницкого» его употребление становится действительно массовым. Следовательно, возможное, в восприятии Н. Костомарова часто опережает действительное (то, что было в истории по свидетельству достоверных, по мнению автора, источников), но не противоречит ему!
Признание возможного открывало перед ученым определенное пространство для творческого воображения и стилизации прошлого. Ведь возможно нужно было представить в духе соответствующей эпохи, адаптировать к требованиям исторического контекста.
Более того, элементы стилизации историк переносит и на географически естественную среду, в частности, в описание известных битв, военных походов, дипломатических переговоров и тому подобное. Именно поэтому Н. Костомаров стремился лично посещать исторические места, связанные, в частности, с Хмельнитчиной.
Еще одним источником стилизации прошлого в авторском изложении является этнографический материал. Последний предназначался для представления художественного колорита украинского прошлого и осознание духовной сущности национального бытия.
Похоже, стилизация была естественной чертой Н. Костомарова как творческой личности. По воспоминаниям современников, историк достаточно часто подражал языку и мнимой манере поведения известных фигур прошлого в своих выступлениях и разговорах. Иногда он настолько увлекался, что в полемичном экстазе, как вспоминает поэт-романтик А. Корсун, часто разрывал зубами «ни в чем не провинившийся носовик».
В то же время изложение Н. Костомарова опирается на исчисление психологических зарисовок, которые временами перерастают в экспрессивный подъем, или, напротив, — в меланхоличные размышления.
Такой быстрый переход главного персонального героя от одного духовного состояния к другому является довольно характерным для творческой манеры Н. Костомарова. Тем более что развитие сюжетного действа представляет не только апологию славного прошлого, но и способ ее осознания. Следовательно, именно морально-этические, духовные характеристики персонального героя на протяжении его бытия и составляют тот объяснительный ряд, который раскрывает читателю общую перспективу движения, которое происходит на авансцене истории.
В конечном итоге, из-под пера историка Б. Хмельницкий выступает то величественным, мудрым политиком и дипломатом, славным гетманом с незаурядной военной смекалкой и рассудительностью, то безудержным в своем гневе властелином, склонным к пьянству и набожности, то простым, лишенным аристократических черт, казацким вожаком, близким к простонародью.
Такое представление образа Б. Хмельницкого не только создает эффект калейдоскопичности, но и ореол загадочности, который очаровывает, привлекает читателя, возбуждает его воображение.
Иногда автор прибегает к эмпатии (сопереживанию), которая является попыткой историка проникнуть во внутренний мир Великого гетмана. Этот способ является довольно распространенным на ниве романтичного описания истории. Например, довольно специфически он описывает состояние Б. Хмельницкого после избрания польского короля Яна II Казимира, поскольку уважает отношение казацкого проводника к нему самым загадочным обстоятельством в те времена.
«А сам гетман стал грустен; что-то странное явилось в его характере: он то постился и молился, долго лежал перед образами в храме; то советовался с колдуньями, которых держал при себе три, и пьяный пел думы своего сочинения; то был ласков и ровен в обращении со всеми, то суров и надменен; казачество все прощало ему», — пишет Н. Костомаров.
Попутно авторские поиски выражения внутренней сущности народа приводят к наделению его антропоморфными чертами, то есть качествами, присущими конкретному человеку. Это позволяет историку сравнивать, сопоставлять духовные ощущения коллективного и индивидуального героев, которые отныне становятся соизмеримыми.
Таким способом он демонстрирует противоречия в фигуре Великого гетмана, в частности, намечает линии его будущего конфликта с народной массой.
Впрочем, со Зборовским миром (1649 г.) завершается и быстротечная «эпоха славы и освобождения», исчезает дух той всесословной вольности, который господствовал на большей части украинских земель. Всенародная преданность и любовь к Великому гетману быстро сменяется отчуждением.
Простой люд созерцает беспросветность повседневного бытия, картину сплошного разрушения и татарских грабежей. В то же время, быстро появляется старшинский «военный класс» землевладельцев, которых наделяют ранговыми имениями.
Военное противостояние с Польской Короной начинается под знаком потери «моральной силы», которая неминуемо вела казацкого лидера к поражению. Ее самобытным предсказателем стала гибель брацлавского полковника Д. Нечая, которую историк изображает в духе «убийственного предчувствия» народом будущей трагедии.
Другим «знамением», своеобразным предупреждением читателя, является авторское толкование семейной драмы Б. Хмельницкого, связанной с изменой его второй жены Матроны Чаплинской.
Н. Костомаров считал этот эпизод ключевым для понимания судьбы Великого гетмана и его эпохи, в частности, того трагического поворота, который имел место в «духовной жизни Богдана».
Так, шаг за шагом историк расставляет сюжетные вехи, которые проторяют путь к будущей Берестецкой катастрофе 1651 года. Они и составляют его иррациональную, идеалистичную стратегию объяснения, которая представлена в авторском развертывании сюжетного действа.
Берестецкое поражение в корне изменило и личное положение Б. Хмельницкого, и духовное состояние коллективного героя. Следовательно, в авторских зарисовках тогдашней Украины доминирует тема тотального разрушения, массовой трагедии и общего хаоса.
Ее своеобразным символом является страшный киевский пожар 6/16 августа 1651 года, который Н. Костомаров сравнивает с уничтожением библейских городов Содом и Гоморра.
В соответствии последующим сценарием историка, казачество быстро теряло роль всенародного и всесословного репрезентанта. Следовательно, поднималась его духовная сущность защитника и защитника от религиозного и национального притеснения.
Собственно, отмеченные сюжетные элементы и образуют то переломное состояние, которое предшествует московскому выбору Великого гетмана.
В конечном итоге, в свете авторского изображения событий, союз Б.Хмельницкого с Москвой в 1654 году выглядит не столько как естественное соединение с единоверцами, сколько как попытка найти выход из крайне тяжелого положения.
В конце Н. Костомаров приписывает то ли Б. Хмельницкому, то ли народу авторство аллегорического поэтического образа о бедной чайке, обиженной двумя птицами, с которыми связывает горькую судьбу Южной Руси — Украины.
Но, очевидно, самую откровенную оценку фигуры и деятельности Б. Хмельницкого историк представил все-таки не в своей трехтомной монографии, а в рецензии на студию харьковского историка П. Буцинского.
«Если Хмельницкий оказал услуги России, то совершенно против своей воли. Он никогда не думал искренно и навеки соединиться с московским государством... Со всеми одинаково хитрил Хмельницкий, всех равно обманывал, преследуя свою заветную цель — дать своей Украине полную независимость, хотя не мог сам отрешиться от усвоенного с юности идеала шляхетского строя, ненавистного для украинского народа», — напишет историк в 1882 году.
Так или иначе, художественное представление украинского прошлого, доведенное Н. Костомаровым до крайнего, практически максимального предела, который позволяли тогдашние каноны научного труда. Прошлое конструируется наподобие драмы, которая выявляет конечность и безграничность исторического бытия, связывает прошлое, современное и будущее, в частности, героическое и трагическое, в единое сюжетное действо.
Таково интуитивное представление прошлого, несмотря на многочисленные недостатки (апология героико-легендарных мотивов, психологический редукционизм, идеализация коллективного героя, фактографические перекручивания, скрытые апокрифы и пр.), вплотную приближало Н. Костомарова к проблеме Иной субъективности, осознание которой происходило на ниве исследовательских практик ХХ ст.
Но этим не исчерпываются достижения автора монографии «Богдан Хмельницкий», которые Д. Дорошенко и другие историки часто называют романом или «драматической хроникой».
Н. Костомаров в первый раз выдвинул, сформулировал и попытался ответить на кардинальный вопрос: в какой мере Великий гетман был сотворцом украинской истории? После этой монографии ни один историк, который писал о Хмельнитчине, уже не мог уйти от того или иного ответа на этот вопрос.
