У каждого города, как и у всякого человека, своя судьба. «Самая европейская из европейских столиц», как назвал Санкт- Петербург Дидро в 1773 г., будучи гостем Екатерины II, возникла «почти как приведение» (этот мотив очень любили обыгрывать русские символисты начала ХХ века!), среди болотистой местности у впадения реки Невы в Финский залив, на территории, только что отвоеванной у шведского короля Карла XII.
Этот город «был рожден» имперской стать столицей» «регулярного государства» Петра I — и стал таки великим, гигантским воплощением европейской правильности, впечатляющей, красивой, расчерченной «продуманности»; но вместе с тем и ее же, империи, азиатского бездушия, холодной бесчеловечности. Русские классики, от Пушкина до Достоевского и Блока, восхищаясь «Северной Пальмирой», очень тонко чувствовали это противоречие. Наши великие соотечественники, в первую очередь Тарас Шевченко, смотрели на «Петрополис» (слово, иногда употребляемое Кобзарем) ясными, зоркими глазами, свободными от пьянящего имперского восторга.
300-летие со дня закладки крепости Санктпитербурх (именно таково было первое историческое название), отмечаемое 27 мая 2003 года по новому стилю или 16 мая по старому (дата весьма условна; некоторые историки до сих пор считают, что реальной датой рождения будущей столицей следует считать конец июня — начало июля 1703 года) — это не просто «дежурный» юбилей всемирного масштаба, но и прекрасная возможность вспомнить, как все происходило три столетия назад. И какова была роль украинцев — от гетмана Мазепы и его окружения до простых казаков...
«ПАРАДИЗ» КРОВАВЫЙ И ВЕЛИКИЙ
Вначале приведем некоторые известные факты. В ходе Северной войны (1700 — 1721) со Швецией, в октябре 1702 года, войска Петра I добились первой ощутимой победы над противником: была взята крепость Нотебург, контроль над которой во многом позволял русским держать «под прицелом» передвижения шведского флота по Финскому заливу. В апреле 1703 г. пала не столь мощная, но также достаточно стратегически важная крепость Ниеншанц. Возник вопрос: не пора ли создавать прочный, долговременный форпост на Балтике и если да, то где выгоднее всего его расположить?
В мае 1703 г., как повествует «Журнал Петра I», «По взятию Ниеншанца отправлен воинский совет, ту ли крепость крепить или другое место искать (понеже оный мал, далеко от моря и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места и по нескольких днях найдено к тому удобное место — остров, называемый Луст-Эланд («Веселый остров» по-шведски. — И.С. ), где в 16 день мая, в неделю пятидесятницы, крепость заложена и именована Санктпитербурх».
Остров этот, заметим, находился у самого разветвления Невы на два рукава и крепость, сооружаемая на нем, могла держать под обстрелом шведов, откуда бы те ни появились. С трех сторон остров был окружен руслом Невы, с четвертой его отделял от соседнего острова (будущей Петербургской стороны) пролив, правда, узкий, но способный служить рубежом обороны. Но это лишь одна, военно-стратегическая сторона проблемы. С каждым месяцем для Петра I все большее значение приобретала сторона политическая.
Дело в том, что в душе царя все более созревало решение: перенести именно во вновь заложенную крепость на берегах Невы столицу создаваемого «регулярного государства», где все было бы подвластно его воле — ибо лишь он, царь, знает, «что добро есть» для подданых (первый признак тоталитаризма). Есть данные, что Петр I окончательно определил для себя, что столицей будет теперь не ненавистная ему Москва, уже в 1704 году. К 1712 году в город на Неве перебрались двор, сенат и все высшее дворянство.
Часто говорят: творение непременно несет на себе печать своего творца. В случае с Петром и его созданием это особенно верно. Новый город возникал по строжайше продуманному плану (продуманному одним человеком!). А Петр I во всех вопросах, касающихся его государства, терпеть не мог анархии, хаоса и беспорядка. И хотя закладка крепости состоялась в отсутствие царя (что и давало повод подвергать «день рождения» Петербурга сомнению) — в дальнейшем царь контролировал все, вплоть до деталей. Уже в 1709 г. создали Концелярию строений, руководившую делом планировки и застройки города. В 1713 — 1716 гг. в новую столицу прибыли известные европейские архитекторы: француз Леблон и итальянец Трезини. Петр абсолютно доверял им. Он писал Меншикову: «Объяви всем архитекторам, чтоб все дела, которые вновь начинать будут, без его, Леблона, подписи на чертежах не строили».
Добиваясь, чтобы «любимое детище» соответствовало европейским (особенно голландским) образцам, Петр требовал, чтобы в петербургском градостроительстве соблюдались следующие правила: необходимо, чтобы улицы были безупречно прямыми и широкими; пересекаясь под прямым углом, они соединяли бы такие же широкие площади, регулярные сады и парки. С этой целью еще в 1714 г. царь издал указ, которым запрещалось строить каменные дома во всем государстве, кроме Петербурга. Улицы новой столицы запрещалось застраивать заборами и конюшнями, а только жилыми зданиями. Самодержец, стремясь лично все контролировать, собственноручно начертил образцы домов для «именитых», «зажиточных» и «подлых» категорий населения. Именно в Петербурге — первом из городов возникающей империи — было заведено уличное освещение фонарями, было начато мощение улиц камнем (ввели даже особый налог: каждый извозчик, въезжая в город, был обязан доставлять на возу по 3 камня!).
«Полночных стран краса и диво» (Пушкин) Петербург рос и укреплялся вместе с самодержавным, полицейским «регулярным государством». При этом монарх сплошь и рядом действовал методами государственного террора («Великий Петр был первый большевик», писал М.Волошин), и не в последнюю очередь в отношении Украины...
СТОН ВСЕГО НАРОДА...
Вовсе не случайно (и характерно для методов Петра), что первым губернатором Петербурга стал Александр Меншиков, чьи кровавые «подвиги» при взятии Батурина в 1708 году слишком хорошо известны. Преданный фаворит «Данилыч» докладывал царю 25 июля 1703 года о ходе строительства столицы: «Городовое дело управляется как надлежит. Работные люди из городов уже многие пришли и непрестанно прибавляются. Чаем, милостью божьей, что то предреченное дело будет поспешествовать». Вычурные слова Меншикова требуют расшифровки. Не «приходили» работные люди» — их гнали силой, гнали десятками и сотнями тысяч в болотную местность на верную смерть, болезни и нужду. Это были, по сути, такие же «рекрутские наборы», как и при комплектовании армии; и санкции за их саботаж были жесточайшими (так, по указу 1712 г. за сбежавшего рекрута головой отвечали его родные). Именно о таких «шедеврах» Петра Пушкин вполне справедливо писал, что они «писаны кнутом».
Вот сухие цифры. Как сообщалось в газете «Московские ведомости» 4 октября 1704 г., на работах по сооружению петербургских укреплений ежедневно трудилось двадцать тысяч «работных людей» и солдат. По мнению Д.Дорошенко, из этого числа минимум 40% составляли выходцы из Украины: казаки, крестьяне, ремесленники, «люди подлого звания». Что касается смертности, то точных данных, к огромному сожалению, у нас нет, но располагаем такой (в общем, косвенной) цифрой: только на строительстве Ладожского канала, необходимого, как считал Петр, для укрепления и развития Петербурга, в 1721 — 1725 годах погибло 13 тысяч казаков. Монарх людей не жалел...
Полковник Черняк так описывал в 1722 году ход работ на канале в донесении российскому сенату: «При Ладоге на канальной работе многое число казаков больных и умирающих находится, и с каждым разом все более умножаются болезни тяжкие — всего более укоренилась горячка и опухоль ног, и мрут из-за этого, однако приставленные офицеры, невзирая на такую нужду бедных казаков, по повелению господина бригадира Леонтьева без всякой жалости немилосердно бьют при работе палками — хоть и так они ее не только днем и ночью, а даже и в дни воскресные и праздничные исполняют. Боюсь я, вследствие сего, чтобы казаков тут не погубить, как в прошлом году — а их разве что третья часть в году прошлом домой вернулась...»
Как с полным основанием писали современники, по всей империи стоял «плач, стон и ропот казацтва и всего народа». И выразителем этого «плача и ропота» был, в частности, гетман Павел Полуботок, который, напоминая о верной службе казаков царю, с гневом обращался к Петру в своем письме: «За все это мы заместо благодарности получили одно лишь презрение и обиды, в последнюю неволю попали, платим дань позорную и непереносимую, принуждены копать валы и каналы, сушить болота непроходимые, удобряя их трупами наших покойников, кои целыми тысячами гибнули от усталости, голода и воздуха нездорового; и все те беды и обиды наши теперь еще приумножились при нынешних порядках: начальствуют над нами чиновники московские, не знают прав и обычаев наших и почти безграмотны — знают только, что им все над нами творить можно».
И тут «во весь рост» встает главный вопрос: какова цена петровских реформ, проводимых жесточайшими, по сути террористическими методами? И что они принесли Украине? В сущности, наша страна стала составной частью бюрократическо-абсолютистской империи, частью новой тоталитарной структуры (заметим, что есть основания рассматривать имперство как межцивилизационную доминанту России). Это было бы невозможным, если бы Мазепа, пользовавшийся вплоть до октября 1708 г. почти неограниченным доверием царя, не старался бы изо всех сил «оправдать» это доверие, помогая Петру использовать экономические, военные и духовные ресурсы Украины в чуждых ей целях...
Трагично не только то, что «град Петров» в немалой степени строился на костях украинцев. Трагично то, что наши соотечественники идейно служили верой и правдой петровской державе. Например, Феофан Прокопович вразумлял: «Всякий чин от бога есть... то самое нужнейшее и богу приятное дело. Царь ли еси? Царствуй, убо, наблюдая, да в народе будет беспечалие, а во властях правосудие и како от неприятелей цело сохранити отечество». Создан ясный и трогательный образ царя-отца...
И все же последнее слово — за Шевченко. Его слова звучат как приговор. В поэме «Сон» Павел Полуботок проклинает Петра: «О царю поганий, царю проклятий, лукавий, Аспиде неситий! Що ти зробив з козаками? Болота засипав Благородними костями; Поставив столицю На їх трупах катованих!». Когда читаешь эти строки, то ясно видишь: часто повторяемая мысль о том, что Шевченко — национальный пророк Украины — отнюдь не пустая фраза.
