История не всегда бывает вполне справедливой в своих оценках; история беспощадно бросает в Реку Забвения людей, которые искренне, честно и вдохновенно служили родному народу едва ли не всю жизнь. Однако тем большим является долг (в конечном счете, моральный долг!) историков, филологов, журналистов, всех специалистов гуманитарного профиля воскресить в сознании общества память об этих подвижниках, дать им духовную вторую жизнь.
Личность, о которой далее пойдет речь, казалось бы, хорошо известна знатокам и поклонникам украинской истории и культуры, а не только узкому кругу специалистов. Евгений Павлович Гребинка (1812— 1848) остался в украинской и русской литературе как талантливый, самобытный поэт-лирик, автор блестящих басен, которые по праву вошли в «золотой фонд» нашей литературы, признанный мастер прозы: им создано более сорока романов, повестей, очерков и рассказов самых разнообразных жанров (исторический, а конкретнее — драматические страницы истории Украины, именно об этом речь идет в романе «Чайковский», рассказе «Нежинский полковник Золотаренко»; социально-психологический: здесь и нравы российского чиновничества, и своеволие помещиков, и гибель «маленького человека» во враждебной, антигуманной среде, и художественный анализ и осмысление возникновения российской буржуазии). И все же будем откровенными: если о Гребинке что-то и помнит «широкий читатель» — прежде всего из школьной программы — то в первую очередь как о творце «Медвежьего суда», «Рыбака», «Пшеницы», «Грешника» и других знаменитых басен. Так и получается, что прекрасный мастер слова, который, прожив только 36 лет, половину из них отдал литературе. Уже не одно десятилетие находится, по существу, на периферии общественного внимания (хотя справедливость требует признать, что в советские времена Гребинку достаточно широко издавали, однако — нечего греха таить — несколько упрощено интерпретировали, о чем — немного далее). Но ведь для справедливого представления о масштабах заслуг Евгения Павловича перед Украиной достаточно, по-видимому, будет вспомнить только о том, что именно благодаря в первую очередь его инициативе, его усилиям появилось на свет первое издание шевченковского «Кобзаря» (1840 г.), книги, которая составила эпоху в духовной жизни Украины. Следовательно, речь идет отнюдь не о «мелкомасштабном», рядовом человеке!
Кроме всего прочего, как судьба, жизнь, так и духовно-интеллектуальный мир Евгения Гребинки позволяют прояснить очень интересную и до сих пор не во всем освещенную проблему: противоречивости и коллизии в сознании образованного, патриотически настроенного украинского интеллигента первой половины ХІХ в. (но, справедливости ради, стоит признать, что этот патриотизм имел, во всяком случае в собственном восприятии его носителей, не политический, а территориально-этнографический характер — иначе и быть не могло).
Итак, родился Евгений Павлович Гребинка 2 февраля (21 января) 1812 года в имении «Убежище» вблизи Пырятина на Полтавщине в семье мелкого помещика — отставного офицера. Отец писателя воевал с турками еще во времена царицы Екатерины II («своей саблей врывался во главе храбрых гусар в турецкие колонны», как вспоминал Евгений Павлович в значительной степени автобиографической повести «Записки студента», а позднее «казаковал в Отечественную войну» 1812 года), мать была потомком отчаянного запорожского рода Чайковских, и именно на основе семейных рассказов этого рода в значительной степени создавался известный исторический роман Евгения Павловича «Чайковский» (1843). Действительно, «украинские корни», украинское мировоззрение в творчестве Гребинки не нужно долго искать — все это было для него абсолютно органичным.
Выпускник Нежинской гимназии высших наук, будущего лицея князя Безбородько, где тогда учились Николай Гоголь, Нестор Кукольник, Виктор Забила (1825— 1831 гг.), Гребинка, прослужив несколько лет в восьмом малороссийском казачьем полку, вышел в 1834 году в отставку и переехал в Петербург, где и прожил остаток своей жизни, только эпизодически посещая Украину. В столице Российской империи Евгений Павлович работал чиновником в комиссии духовных училищ, впоследствии преподавал русскую словесность и минералогию в военных учебных заведениях и в Институте корпуса горных инженеров. Занимая достаточно скромную строку в общегосударственной чиновнической «Табели о рангах» (он был коллежским советником, имел звание «учителя 3-го разряда»; только за два месяца до смерти, в сентябре 1848 года, неизлечимо больной чахоткой Гребинка был представлен к «высочайшей награде» за десять лет безупречной службы — однако так и не дождался ее... Несмотря на все это Гребинка принимал очень активное участие в литературно-художественной жизни Петербурга 30—40-х годов ХІХ века, организовал известный в ту пору салон, где бывали выдающиеся деятели украинской и русской культуры. Он был лично знаком с Александром Пушкиным, Иваном Крыловым, Владимиром Далем, Федором Толстым (это тот Толстой, который в значительной степени содействовал освобождению Тараса Григорьевича Шевченко из далекой каспийской ссылки), Иваном Панаевым, поддерживал активную переписку, дружеские связи с Григорием Квиткой-Основьяненко, Петром Гулаком-Артемовским, Левком Боровиковским, другими украинскими писателями.
Писатель, который практически все прозаические произведения (и значительную часть поэтических!) публиковал на русском языке, Гребинка, казалось бы, вполне растворился в «океане» великой русской словесности. И советская критика не раз с удовлетворением отмечала, что «обращение Гребинки и в целом украинских писателей тех времен к русскому языку свидетельствовало об их сознательном стремлении включиться в общероссийский литературный процесс, было воистину делом благородным и исторически значимым». Но эта критика почему-то обходила своим вниманием... ну хотя бы такой отрывок из письма Евгения Павловича к одному из друзей в 1840 году (документ вполне частный и интимный, здесь отражаются не «нужные» и показные, а настоящие чувства): «Я теперь едва поднялся на ноги и сегодня же уезжаю в Малороссию, чтобы не умереть между кацапами...» А вот другое признание, сделанное несколько раньше, также в письме — к родным в Убежище: «Вечно болен, вечно скучен — грустно за Малороссию!» Это теперь, с высоты нынешнего знания, мы можем говорить о борьбе «малоросса» и «сознательного украинца» в душе Гребинки (характерный пример: свои первые русские произведения он подписывал так: Е. Гребенкин, но скоро восстановил свою оригинальную украинскую фамилию), однако самому писателю было очень нелегко. Кто же победил в этой борьбе?
И здесь мы подходим к очень интересной и малоисследованной теме, а именно: Гребинка и Тарас Шевченко, точнее, роль и место Евгения Павловича в «шевченковском круге». Есть весомые основания считать, что эта роль была особой. Обратимся лишь к достоверным фактам. Именно Евгений Гребинка (рядом с Иваном Сошенко, Григоровичем-Барским, Мокрицким) был среди тех украинцев, без конкретной, самоотверженной помощи которых было бы невозможным освобождение великого Кобзаря из крепостничества — как раз эти люди дали здесь первый толчок, привлекли к делу влиятельных русских «партнеров»: Жуковского, Брюллова, Венецианова. Именно Гребинка (и это известно из воспоминаний людей, которые знали молодого Тараса) настойчиво заботился о том, чтобы ввести вчерашнего крепостного, гениально одаренного художника в общество образованных людей Санкт-Петербурга, стремился о максимально благоприятных условиях, в которых бы мог лучшим образом развиваться его талант. В письме Гребинки к Григорию Квитке-Основяненко от 13 января 1839 года читаем: «У меня здесь есть чудесный помощник — Шевченко, человек удивительный!» (кстати, именно Евгений Павлович познакомил заочно Шевченко с автором «Конотопской ведьмы», «Маруси» и «Пана Халявского»). К этому же времени относится и настоятельный совет Гребинки, адресованный Ивану Сошенко: «Давать Тарасу книги, больше книг!».
Если бы Гребинка ничего бы больше не сделал для украинской литературы, а только подготовил и издал знаменитый альманах «Ластівка» (1841 год; это было выдающееся событие в становлении нашего родного слова — под одной обложкой встретились произведения Шевченко, Квитки, Кулиша, Котляревского, самого Гребинки, Боровиковского, Забилы...) — то и тогда бы его имя заслуживало бы благодарную память потомков. Но ведь самая большая победа «украинца» Гребинкой-малоросом — это, бесспорно, его роль в рождении первого издания шевченковского «Кобзаря».
Существует (позаимствованная из воспоминаний украинского помещика Петра Мартоса, который, собственно, дал средства на издание Великой Книги) то ли легенда, то ли быль о том, как он, Мартос, позировал Шевченко для своего портрета и случайно заметил, что где-то в углу у молодого поэта лежат кипы каких-то неизвестных бумаг, заинтересовался ими, увидел, что это стихотворения, выяснил, кто их автор (оказалось — художник, который перед ним стоит!), попросил их домой почитать (несмотря на возражение Шевченко: Чур его! Оно не стоит труда!»), показал на следующий день Гребинке, тот увлекся, кое-что поправил, и общими усилиями — Мартос выступил спонсором, Гребинка «преодолевал» цензуру — «Кобзарь» увидел свет. Есть основания думать, что участие Гребинки было значительно более существенным — хотя бы потому, что наш писатель был уже знаком с произведениями Шевченко (это вряд ли было для него уж таким открытием) и речь идет не об организационных, а о чисто творческих контактах и взаимодействии.
Гребинка был спутником Шевченко в первой его поездке по Украине после 14-летней разлуки с родной землей (1843 год; сам этот факт о многом свидетельствует!). Наконец, готовя последнее прижизненное издание своего романа «Чайковский» (1848 год), Гребинка оставил без изменений все эпиграфы, подобранные к отдельным главам произведения. А эпиграфами этими были... отрывки из стихотворений Шевченко, в то время осужденного и репрессированного режимом царя Николая I. Евгений Павлович Гребинка, скромный, мягкий, деликатный человек, мог быть защитником своих принципов! И одним из главных принципов для него было свободное развитие родного украинского слова, родной культуры в общем на гуманистических, высоких моральных основах.
