Когда в ненастье, при резких порывах ветра, случится оказаться около склепа незаметных в истории Розалии и Ванды Замойских — матери и дочери, трагически погибших в 1902 году, — можно услышать, как в этом герметически закрытом, одном из самых богатых склепов на Лычаковском кладбище во Львове звенят цепи, на которых подвешены гробы. Рассказывают, оконца в гробах хрустальные и сквозь них можно увидеть абсолютно не тронутых тлением Розалию и Ванду Замойских, на щеках которых пробивается живой румянец. Правда, значительно реже рассказывают и другое — несколько десятков лет назад люди в милицейских фуражках открывали гробницу, и останки Замойских были вывезены на перезахоронение. С того времени, как в начале ХVI века на территории современного Лычаковского кладбища во Львове состоялись первые захоронения, насобиралось здесь их ой как много. Никто тогда еще, правда, не знал, что этому кладбищу суждено привлекать внимание прежде всего другим: оно станет одним из наиболее ценных в Европе собраний высокохудожественных некропольных скульптур. Но, в конечном счете, как главный городской погост Лычаковское кладбище предстало позже — в 1783 году, когда Львовский магистрат запретил погребение в городе около церквей. Но тогда уже были легенды, поглощенные неумолимым временем.
Катастрофическим для здешних кладбищенских историй вообще и для современной истории и культуры в частности стала норма Львовского магистрата в середине прошлого века, которая приписывала установление на Лычаковском кладбище камнедробилки. Это изобретение человеческой цивилизации было предназначено для перемалывания памятников и надгробий в мелкие камни, шедшие на утрамбовывание аллей и дорожек. Более того, из этого впоследствии были построены центральные кладбищенские врата и фундаменты под ограждением — каменной стеной. Уничтожению подлежали могилы, за которые никто в течение 25 лет не вносил администрации погоста платы и за которыми никто не ухаживал, а на их месте делались новые погребения. Соответственно, трехсотлетней давности надгробных плит на Лычакове сбереглось не так уж и много, разве что плита с армянской надписью и датой «1675» и еще несколько.
Кстати, существенная характерность Лычаковского некрополя во Львове — надписи на памятниках на разных языках. Встречаются здесь латинский, польский, немецкий, голландский, румынский, греческий и другие языки. А наиболее давняя надпись на украинском есть на могиле выдающегося украинского ученого, историка и этнографа, члена-корреспондента Петербургской академии наук, одного из руководителей Ставропигийского института во Львове Дениса Зубрицкого (1777—1862).
Но помимо распоряжения о камнедробилке в те времена было и другое постановление Львовского магистрата. Талантливый местный специалист по разбивке садов Бауэр проложил дороги и аллеи, высадил деревья. Он сделал из погоста уютный парк, советовал, как лучше располагать погребения. Интересно, что со времени признания Лычакова как главного городского погоста, хоронили здесь в основном людей, которые считались привилегированными — священников, военных, известных политиков, деятелей культуры и других. Традиция эта сохранялась вплоть до времен советской власти, когда погост открыли для массовых погребений на всех полях, сведя таким образом его до уровня обычного кладбища с примитивными унифицированными памятниками из бетона и мраморной крошки.
И потребовалось несколько десятилетий, чтобы превратить Лычаковский некрополь в историко- культурный заказник со всеми соответствующими последствиями в отношении погребения здесь простых смертных. Когда же это произошло — в ноябре 1990 года, — наступило время вспомнить старые предписания местных захоронений. Скажем, совсем не случайно вдоль главной аллеи, где сегодня могилы выдающихся писателя Ивана Франко и певицы Саломеи Крушельницкой, основоположника новой украинской литературы в Галичине, руководителя научного кружка «Руська трійця» Маркияна Шашкевича и одного из ведущих композиторов новой музыки Василия Барвинского и других не менее выдающихся фигур истории и культуры, вдруг — неинтересные с творческой точки зрения памятники практически неизвестным сегодня людям — Францишеку Заребме и Антону Пьерецки. А дело простое: эти обычные солдаты армии Тадеуша Костюшко прославились количеством прожитых лет. Одному досталось их 112, другому немного меньше — 106 лет.
— Иначе говоря, — рассказывает мне влюбленный в Лычаков молодой человек, местный экскурсовод и мой здешний гид Андрей Гузий, который об этом кладбище может говорить часами, — погребения планировались так, чтобы по аллеям погоста было интересно пройтись.
Между тем современника привлекает и другое: похороненные здесь общеизвестные люди. Владимир Ивасюк и Елена Кульчицкая, Иван Крипьякевич и Ирина Вильде, Павел Ковжун и Станислав Людкевич, Владимир Гжицкий и Михаил Яцкив и сотни известных людей, которые нашли покой на 42-х гектарах кладбищенской площади, где около трехсот тысяч погребений, свыше двух тысяч гробниц, добрые полтысячи уникальных скульптур и рельефов.
Собственно, эти скульптуры и рельефы, будучи самостоятельными творческими произведениями, замечательно вписались бы в любой парк, являются тем явлением, которое хранит внутренние чары ушедших в вечность, и таким, что провоцирует познание и легенды. Появившись на Лычаковском кладбище еще в конце ХVIII века благодаря выпускнику Венской академии искусств, скульптору Гартману Витверу, такие памятники рассказывают об усопших языком символов и аллегорий. Именно они, кстати, и пробуждают человеческое воображение.
Наверное, наибольшей популярностью на Лычаковском погосте, с точки зрения мифического ореола, пользуется сегодня могила епископа украинской греко-католической церкви Николая Чарнецкого, который, считают, был чудотворцем. В этом году исполнилось сорок лет со дня его смерти. Ежедневно приходят сюда десятки верующих различных конфессий и различных религиозных течений, и даже атеисты, в надежде, что дух этого человека им поможет. Андрей Гузий рассказал мне, что видел, как мать на руках несла к могиле Николая Чарнецкого уже большого, неизлечимо больного ребенка. Другая мать вела к святому месту своего перестарка-сына в надежде, что, может, Николай Чарнецкий подтолкнет-таки ее сына к мысли когда-то вступить в брак. Много людей приходят сюда потому, что убеждены — именно Чарнецкий помог в тяжелую минуту их знакомым. Верит в посмертную чудодейственность епископа и молодежь. В период школьных экзаменов и студенческих сессий могилу приходится дополнительно подсыпать землей, поскольку каждый пытается горсточку унести с собой.
Завораживающий магнетизм излучает фигура в натуральную величину молодой спящей женщины, волосы которой рассыпались по подушке и с которой непринужденно во время сна сползла простыня. С ней связывают несколько историй. Одни говорят, что женщина, которую звали Барбарой, будучи замужней, влюбилась в молодого парня, а когда узнала, что он — ловелас, выпила яд. Другие — что изображенная талантливым скульптором Юлианом Марковским молодая особа работала актрисой и так вошла в роль, что умерла тогда, когда по сценарию спектакля должна умереть ее героиня. Памятник, правда, сегодня неполный: в изголовье женщины стоял когда-то в человеческий рост каменный ангел с лицом, закрытым рукой, но сегодня посетителей Лычакова задерживает около себя только эта непринужденная фигура женщины.
Тоскливой романтикой овеян памятник художнику Артуру Гротгеру (1837—1867), построенный его любимой Вандой Монне. Некрасивый, измученный чахоткой Артур Гротгер умер во французских Пиренеях от туберкулеза в возрасте тридцати лет. С безумно влюбленной в него Вандой Монне они так и не успели обручиться, но еще раньше, гуляя вместе по Лычакову, Артур поделился с невестой, что именно здесь хотел бы быть когда-то похороненным. Ванда сделала все, чтобы тело Гротгера с французского погоста было перевезено во Львов. Интересно, что, зная о силе чувств между молодыми людьми, известный скульптор — итальянец Парис Филиппи не взял денег с Ванды Монне за скульптурный памятник на могиле молодого коллеги. Более того, портрет жениха Ванда Монне сделала на памятнике, наполненном различными символами, самостоятельно. Известно, что через какое-то время она вышла замуж, родила дочку, но до конца жизни ее часто видели около могилы Артура, погруженную в свою память и щемящую тоску. Влюбленные пары рассказывают, что на кладбищенском безлюдье им иногда мерещатся молодой человек и женщина, которые идут улыбающиеся навстречу, но через несколько шагов словно тают в воздухе. Говорят, это Артур и Ванда приходят поздравить настоящую любовь ныне живущих.
— Каждый, правда, имеет долю лжи, как, в конечном счете, и каждая ложь имеет долю правды, — подытоживает наше блуждание Андрей Гузий. — И человек сам выбирает, по какому принципу ему жить.
