В декабре 1828 года 19-летний Николай Гоголь, покинув родной
дом, прибыл в Санкт-Петербург. Город неприятно поразил юного провинциала
своей бесцветностью, прозаичностью, казенно-деловой суматохой, но удивил
тем, что в столице «всех» занимает «все малороссийское». Поэтому в письмах
домой он просит собирать для него описания полного наряда сельских жителей,
«до последней ленты», анекдоты, «смешные, грустные, ужасные», колядки об
Иване Купале, о русалках, а также искать старопечатные книги, записки,
рукописи о временах гетманщины.
На следующий год родные узнали о его замысле написать историю
Украины. «Историю Малороссии я пишу всю от начала до конца. Она будет или
в шести малых, или в четырех больших томах», — писал он Михаилу Максимовичу.
А в «Отчете Санкт-Петербургского округа за 1835 год» он сообщал, что два
тома истории Украины «уже готовы», но «автор не торопится издавать до тех
пор, пока обстоятельства не позволят ему осмотреть многие места, где проходили
некоторые события».
В январе 1834 года в газете «Северная пчела» появляется
его объявление об издании истории малороссийских казаков, в котором Гоголь,
сообщая о своей работе над историей Украины, обратился с просьбой к «образованным
соотечественникам» знакомить его с «материалами, записками, летописями,
песнями, деловыми актами, относящимися особенно к первичной Малороссии»,
и присылать их «если не в оригиналах, то в копиях».
Его «Взгляд на составление Малороссии» свидетельствует
о том, что это была заявка на обстоятельное освещение истории родного края.
Запоминается описание его географического положения, могучих лесов, плодородных
степей, животного мира, великого и полноводного Днепра, знаменитых порогов.
Но всюду, куда не кинь глазом, поле, «равнина, со всех сторон открытое
место». Хоть бы с «одной стороны естественная граница из гор или моря —
и народ, поселившийся здесь, удержал бы политическое бытие свое, составил
бы отдельное государство».
Своей родине Гоголь предрекает большое будущее. В статье
«Шлецер, Миллер и Гердер» он приводит строки из произведения Гердера, запавшие
ему в душу: «Украина станет новой Грецией. Прекрасное небо, простирающееся
над этим народом, его веселый нрав, музыкальность, плодородные нивы и т.
д. когда-нибудь очнутся ото сна. И со множества малых и диких народов возникнет
цивилизованная нация». Но Гердер говорил о всемирной исторической роли
Украины и близких к ней регионов в будущем, а Гоголь считал ее уже реальным,
осуществимым фактом.
Активно исследовать историю родного края Гоголя побуждала
и возможность переехать жить в Киев. «Бросьте, на самом деле, кацапию и
едьте на гетманщину. Я думаю то же самое сделать и на следующий год гайнуть
отсюда, — уговаривал он Максимовича в июле 1833 года. — Дураки мы действительно,
если рассудить хорошенько. Для чего и для кого мы жертвуем всем. Едем!
Сколько там мы насобираем всякой всячины».
Он с огромным удовольствием встретил предложение, сделанное
ему Максимовичем, который собирался работать в университете святого Владимира,
заняться преподавательской работой в этом учебном заведении. «Благодарю
тебя за все: за письмо, за мысли в нем, за новости и т. д., — восторженно
писал он своему другу в декабре 1833 года. —Представь, я также думаю: туда!
Туда! В Киев! В древний, прекрасный Киев! Он наш, он не ихний! Неправда!
Там или вокруг него делались дела старины нашей. Я работаю, я всеми силами
пытаюсь, но на меня находит ужас: возможно, я не успею! Да, это славно
будет, если мы займем с тобой киевские кафедры: много можно будет сделать
добра. Но меня беспокоит, что это не осуществится. Говорят, что очень много
назначено туда каких-то немцев. Это также не очень приятно. Хоть бы для
святого Владимира побольше славян».
Идея переселиться в Киев, да еще и работать в университете,
завладела его душой. «Я увлекаюсь загодя, когда представляю, как закипят
труды мои в Киеве. Там я вытяну на свет много вещей, которые я не все еще
читал вам, — писал он Пушкину в декабре 1833 года. — Там закончу я историю
Украины и Юга России и напишу Общую историю, которой, в настоящем виде
ее, до сих пор, к сожалению, не только на Руси, но даже в Европе нет. А
сколько насобираю там преданий, поверий, песен и тому подобного».
Почти в каждом письме к Максимовичу он напоминает ему об
этой радужной перспективе. При условии, «как только в Киев —лень к черту,
чтобы и дух ее не пах! Да преобразуется он в русские Афины, богом хранимый
наш город!». Окончательное и вполне четкое подтверждение его намерений
можно найти в письме к Максимовичу в марте 1834 года: «Молодец! Меня подбил
ехать в Киев, а сам сидит и в мыслях не держит». А между тем «я чуть ли
не на выезде. Что ж, едешь или нет? Влюбился в эту старую бабу Москву,
от которой, кроме щей и матерщины, ничего не услышишь».
Гоголь был очень встревожен, когда узнал, что на место
на кафедре общей истории университета, на которое он рассчитывал, был назначен
профессор с Харьковского университета. Он отказался от предложения преподавать
русскую историю в этом учебном заведении. «Черт побери, если бы я не согласился
взять поскорее ботанику или же патологию, чем русскую историю, — писал
он Максимовичу в июне 1834 года, — если бы это было в Петербурге, я бы,
возможно, два раза в неделю два часа позволил бы себе скучать».
В конечном итоге Гоголь вынужден был согласиться работать
адъюнктом общей истории в Санкт-Петербургском университете. В письме к
Максимовичу в августе 1834 года он разъяснил, что, принимая это предложение,
он все еще надеялся перевестись в Киев. «При этом от меня зависит снискать
имя, которое может заставить быть снисходительнее в отношении ко мне и
не считать меня несчастным просителем, который привык по длинным прихожим
и лакейским пробираться к месту».
Тем не менее к преподавательской работе в Санкт-Петербургском
университете Гоголь приступил охотно. Его первая вступительная лекция «О
средних веках» вызвала восторг у студентов. «Не знаю, прошло ли пять минут,
как Гоголь уже овладел аудиторией, — писал один из них. — Невозможно было
следить за его мыслью, история летела и загибалась как молния, освещая
непрерывно картину за картиной в этой темноте средневековой истории». «Я
сбросил с себя лишнее бремя, отказался от других занятий, — писал он матери
в августе 1834 года. — Я сейчас только профессор здешнего университета
и больше не имею никакой должности, потому что и не имею желания занять,
и нет времени».
Но в столичном университете он не нашел сочувствия, поддержки,
понимания среди коллег и студентов. Еще год пытался побороть себя, остаться
на преподавательской работе. Но ничего не получалось. Интерес к ней вовсе
пропал, и в декабре 1835 года тому же Погодину с сожалением сообщает, что
он «расплевался с университетом».
«Теперь я вышел на свежий воздух. Это освежение необходимо
в жизни, как цветам дождь, как тому, кто засиделся в кабинете, прогулка.
Смеяться давай теперь побольше. Да здравствует комедия!» Таким радостным
возгласом он известил всех о завершении работы над бессмертным «Ревизором».
