Народ жив только там и тогда, где и когда жив его язык. Или же, говоря словами Стефана I Немани, основателя династии властителей Сербии (ХІІ в.): «Народ, который теряет свои слова, перестанет быть народом». Мы, украинцы, заплатили невероятно высокую цену за право и сегодня, в году 2016-м, после всех варварских попыток царей, «государей и императоров», Генеральных и Первых секретарей ЦК (а разве нынешний «национальный лидер» РФ в чем-то уступает им?) уничтожить, запретить, задушить язык нашего народа — за право с достоинством повторить святые слова Тараса Шевченко из его предисловия к так и не осуществленному изданию «Кобзаря» 1847 года: «У нас народ і слово — і в них (россиян. — И. С.) народ і слово. А чиє краще — нехай вирішують люди». Украина будет жить всегда, если будет жить ее язык.
Именно упомянутые уже слова Стефана Немани вынесли в эпиграф специалисты, которые создали книгу «Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії: спроба державного регулювання. Збірник документів і матеріалів. 1847—1914». Это уникальное, почти 800-страничное издание (Киев, изд-во «Кліо», 2015; низкий поклон руководителю этого издательства, пани Вере Соловьевой за все, что она делает для развития украинской культуры и духовности!) является, очень похоже на то, вообще первым в Украине исследованием такого уровня, где бы системно, с привлечением огромного корпуса документов (их 296!), с использованием современного научного инструментария рассматривался ключевой для нашей истории вопрос: кто, когда, каким образом и с какой целью уничтожал украинский язык в империи Романовых (напомним хронологические рамки изданного тома: 1847 год, то есть от разгрома кирилло-мефодиевцев и ареста Шевченко, — 1914 год, то есть начало Первой мировой войны).
Бесспорно, заслуживают высокой нашей благодарности член-корреспондент НАН Украины, заместитель директора Института истории Украины НАН Украины Геннадий Боряк — составитель издания, сотрудники Центрального государственного исторического архива Украины, без самоотверженного труда которых эта книга не увидела бы свет.
Сборник открывается двумя концептуально важными предисловиями: «Язык как средство формирования национальной идентичности» (автор — доктор исторических наук Валентина Шандра, Институт истории Украины НАН Украины) и «Украинский язык в России ХІХ — начала ХХ вв..: путь утверждения» (автор — доктор филологических наук Павел Гриценко). Оба ученых выказывают рассуждения, действительно важные для осмысления и анализа почти трех сотен документов, сконцентрированных в книге. Так, пани Валентина Шандра, в частности, пишет: «Уже во второй половине ХІХ в. положение языка оказалось показателем социальной картины украинского общества. Только им постоянно пользовались исключительно представители «низших слоев» — казаки, мещане, крестьяне, иногда его могли употреблять члены правительства и литераторы. А если принимать во внимание роль армии, церкви и возможности железнодорожного сообщения, то сегмент его использования должен был и в дальнейшем сокращаться. Русский язык доминировал в государственном управлении, литературе, образовании, охватывая все больше сфер человеческого общения. Примером этого может служить личность известного украинского историка А. М. Лазаревского, влюбленного в старину, киевский кабинет которого украшали украинские ковры, плахты на софе и фотелях, картины Тараса Шевченко. В то же время украинский язык он не использовал, да даже не знал его хорошо. Для большинства крестьян в конце ХІХ и в начале ХХ века язык был показателем их социального положения, которое они расценивали как менее привлекательное по сравнению с собственным панством и видели прямую зависимость между социальным положением и языком общения. А потому многие из них при изменении социального положения пренебрегали своим языком, считая его «мужицким». К словам Валентины Шандры еще хочется добавить: а разве не такая же социально-лингвистическая модель сохранялась и в СССР?
Заслугой украинофилов (60—90-е годы ХІХ в.), подчеркивает В. Шандра, было то, что они с полной ясностью поняли: «социальное положение и язык непосредственно зависят от понимания народом собственных сил и собственной значимости. Одним из средств достижения социального благополучия и суверенности становился язык как фактор, с помощью которого можно было вернуть народу уверенность в собственных силах, уважение к себе и собственной идентичности... В конструировании украинской нации ее творцы считали общность культуры и языка краеугольным камнем, существенным признаком полноценной характеристики народа». Интересно, а теперь, утверждая «украинскую политическую нацию», так считают?
Отдельное внимание пани Шандра уделяет факторам, которые способствовали принятию печально известного «Валуевского циркуляра» 1863 г. и позорного Эмского указа «царя-освободителя» Александра ІІ в 1876 г., направленных на максимально возможное вытеснение украинского языка едва ли не из всех сфер публичной общественной жизни. Очень показательно, что и Михаил Катков, один из главных инициаторов Валуевского циркуляра, и Михаил Юзефович, по прямому доносу которого царь рассмотрел и одобрил проект Эмского указа, аргументировали свою воинственную украинофобию («Никакого особого малороссийского языка не было, нет и быть не может!») «высшими политическими соображениями»: мол, украинцы и россияне — один народ, так как имеют общее прошлое, общую веру и издавна пользовались одним и тем же языком... Вот из какого «тухлого» имперского источника 150-летней давности черпает свои «аргументы» Путин! Более того, тогдашние царские сановники (как, скажем, киевский генерал-губернатор Анненков) говорили вслух весьма откровенные вещи, которые нынешнему хозяину России произносить откровенно несколько неудобно. А именно: украинофилы, «опираясь на отдельность языка, станут притязать на автономность Малороссии. А там, глядишь, и на большее». Именно так и получилось...
Доктор филологических наук, директор Института украинского языка НАН Украины Павел Гриценко подчеркивает, что с «позиции России как централизованного государства любые идеи, намерения или действия, которые могли грозить ее территориальной целости или имперским амбициям «третьего Рима», или же ставили под сомнение доминирование русского языка как единого и мощного средства интегрирования разноязычных народов империи и языка русской православной церкви, признавались вредными, антигосударственными, а потому подлежали запрету. На это была направлена тщательно проработанная система законов, которые легитимизировали в тогдашнем действующем правовом поле всевозможные формы преследования и карательные меры. Важное значение отводилось идеологическому обоснованию запретных актов (как и сейчас! — И. С.), представлению российскому социуму поступков власти как закономерных, и даже более того — безальтернативных; относительно украинского языка использовалось несколько доминантных постулатов. Утверждалось, что:
— Во-первых, украинский идиом не является языком, а составляет наречие (диалектное территориальное отличие) русского языка; поэтому вопрос о его приравнивании к русскому языку (развитие функций — создание художественной литературы, образование на этом диалекте, переводы с других языков) не имеют под собой реальной почвы.
— Во-вторых, украинский язык является избыточным, поскольку церковная жизнь, государственное управление, армия, образование обеспечены русским языком, который к тому же хорошо понимают украинцы и пользуются им беспрепятственно.
— В-третьих, структурный потенциал языка украинцев является недостаточным для обеспечения потребностей интеллектуальной, научной деятельности и богослужбы; непригоден этот язык и для художественного творчества и для перевода с чужих языков; единственной сферой его использования может оставаться семейное общение».
История, казалось бы, камня на камне не оставила от этого бреда, как он изложен паном Павлом Гриценко. Но реваншистские адепты «русского мира» все стремятся оживить имперский труп...
***
Необходимо еще, несомненно, хотя бы сжато рассказать об огромном наборе документов, проработанных в книге, из которых, собственно, небезразличному читателю и будет видно, кто конкретно, какими методами и почему пытался грубо русифицировать Украину (а также: кто этому отчаянно и мужественно опирался!). Здесь — множество цензурных доносов, грозных писем и циркуляров царских губернаторов, представлений министров, других имперских сановников, «отношений» начальников «Третьего отделения собственного его императорского величества канцелярии» (Шевченко хорошо ознакомился с этой «конторой»! и вообще, в ФСБ были «достойные предшественники») — и все это об одном: нет никакого украинского языка, потому что если мы признаем, что он таки есть, то эти «малороссы»-хохлы незамедлительно начнут выдвигать политические лозунги. Но эти же три сотни документов наглядно свидетельствуют и о другом: невзирая на все «чугунные» притеснения, украинское слово таки проторяло себе свободный путь. Это было исторической необходимостью, но не забываем: лучшие люди ради этого жертвовали здоровьем, семейным благополучием, свободой, бывало — и жизнью. Историческая необходимость (свобода, прежде всего) реализуется, если в обществе жива самоотверженность.
Наша гениальная современница Лина Васильевна Костенко сформулировала такой закон истории: «Народи помирають не від інфаркту. Спочатку їм відбирають мову». Именно о том, почему с украинским народом этого не произошло, — эта книга — памятник, книга-предостережение. Кстати, логическим продолжением этого замечательного издания был бы сборник такого же качества и научного наполнения, посвященный судьбе украинского языка в СССР. Вера Иосифовна Соловьева говорила автору этих строк, что соответствующая работа уже ведется. Ждем с нетерпением!
