В Украине празднуют 70-летие освобождения от нацистских оккупантов. Кампания началась на Востоке Украины и докатилась до Днепра. Это благоприятный случай еще раз вспомнить о событиях военных лет, в частности в украинских регионах.
Недавно вышла книга «Запорожский счет Великой войне. 1939—1945» (Запорожье: «Просвіта», 2013. 416 с.). Руководителем творческого коллектива этой монографии является доктор исторических наук, профессор Запорожского национального университета Федор Григорьевич Турченко. Предлагаем читателям нашей газеты интервью с ним.
Зиновий Партыко: — Уважаемый Федор Григорьевич, участию Украины во Второй мировой войне у нас посвящено огромное количество исследований. По подсчетам одного из украинских историков, их количество давно превысило 20 тысяч. То есть 1939—1945 годы — своеобразные рекордсмены по популярности среди историков. Зачем еще одна книга?
Федор Турченко: — Это правда. Сегодня изданы горы литературы о событиях Второй мировой войны на украинских землях. Трудно найти такую популярную тему, о которой говорят настолько же интенсивно. И еще труднее найти тему, настолько искалеченную политической конъюнктурой, идеологемами и мифами. В их хитросплетениях даже профессиональным историкам иногда трудно понять, что же в действительности происходило в те трагические годы. Особенно, когда это касается региональной истории. Немало людей, читая вполне достойные труды о военных событиях в Украине, воспринимают их так, словно они касаются кого-то другого, мол, «так, это могло быть, но где-то, не у нас, потому что у нас, на землях запорожского края, все было совсем по-другому».
Поэтому очевидным является отсутствие научных публикаций, построенных на местных материалах, которые бы рядовой читатель мог связать с собственной семейной историей, прошлым своей «малой Родины».
З. П.: — Искажения истории войны, о которых вы вспоминаете, имеют системный характер или являются одиночными, случайными казусами, основывающимися на отдельных штампах?
Ф. Т.: — Да, действительно, в советские времена были созданы идеологические штампы, на основе которых все, кто писал о войне, должны были создавать мифы. В соответствии с этими штампами в любом рассказе о военных событиях надо было указывать на преимущества социалистического строя над капиталистическим, морально-политическое единство советского общества, дружбу народов СССР, руководящую роль Коммунистической партии, талант советских полководцев и массовый героизм рядовых бойцов.
Такие общегосударственные мифы создавали глобальное полотно, увенчанное сакральным словом «Победа». То, что в него не вписывалось — реальные и искусственные трудности войны, миллионы неоправданных жертв и трагедии целых народов, варварское насилие коммунистической власти над собственными гражданами и много другого, «неудобного» — считалось даже не второ-, а третьестепенным, случайным, мелким, не заслуживающим внимания. Главным всегда должно было быть то, что мы — победили.
На изложенных принципах формировались и региональные мифы. Идеологические штампы для них были общими, а разным — только их смысловое наполнение. К этим обязательным общим штампам принадлежали: героическая оборона (или наступление) советских войск, эвакуация и трудовой героизм в советскому тылу, массовая борьба партизан и подпольщиков с оккупантами, после освобождения — самоотверженное восстановление, борьба с националистами и т. п. В истории периода войны в Запорожской области на этих штампах основывались: оборона Запорожья в 1941 г., эвакуация в советский тыл промышленных гигантов первых пятилеток, подвиг запорожанина Алексея Еременко, коммунистическое движение сопротивления во время немецкой оккупации, бои за освобождение края в 1943 — начале 1944 г., восстановление и помощь фронту в 1943—1945 гг. и т. д. Как все происходило в действительности, никого особенно не интересовало. Когда же наш коллектив историков начал вдаваться в детали, то появилась картина, которая никак не вписывалась в рамки официального мифа.
Поэтому искажения истории войны, о которых вы упомянули, имеют не одиночный или локальный, а системный характер.
Хотя с распадом СССР этот общегосударственный миф стал развеиваться, однако за последние годы из его обломков в запорожском крае, похоже, опять стали лепить новый, локальный, аналогичный по содержанию своему предшественнику.
З. П.: — Какой же была реакция на выход книги ее первых читателей?
Ф. Т.: — В целом, позитивной. Однако некоторые читатели говорят: «Вы переписываете историю!» Да нет, мы ее не переписываем. Мы ее или исправляем, если была искажена истина, или пишем полностью заново, когда что-то вообще замалчивали. Почему? А потому, что эта история с самого начала была написана заидеологизировано, неправдиво, на тех штампах, о которых я сказал выше.
И это не только мнение нас — творческого коллектива историков — как научных работников. Вот мнение некоторых всемирно известных участников тех событий, которые уже во время войны чувствовали эту фальшь: «Есть две правды, — писал 18 ноября 1942 г. в своем «Дневнике» Александр Довженко. — Одна действительная, реальная правда. Вторая — вымышленная, несуществующая, такая, какой хотели бы ее видеть. Она будет считаться действительной, а действительная — враждебной клеветой». Как точно сказано! Кстати, напомню еще одно высказывание того же А. Довженко: «Народ, не знающий своей истории, — это народ слепцов».
Чтобы читатели почувствовали, почему надо менять парадигму войны, приведу позицию, если можно так выразиться, «из самой среды» творцов этих штампов и мифов, а именно позицию начальника Главного политуправления Советской армии Алексея Епишева, который в 70-е годы прошлого века на предложение давать о войне больше правдивой информации ответил: «Кому нужна ваша правда, если она мешает нам жить?» Как можно воспринимать эти высказывания не только научному работнику, но и любому нормальному человеку вообще?
Следовательно, это не мы придумали, что советская история советско-германской войны искажена. Это сами авторы советской концепции сознательно утверждают, что их концепция противоречит истине, то есть, что черное — это белое, а белое — это черное.
З. П.: — В курсе новейшей истории Украины Вторая мировая война часто является камнем преткновения, не вписывающимся в общую канву отечественной истории. Например, читаешь об ужасающем голодоморе-геноциде населения Украины в 1930 годы, а через несколько страниц — о массовом героизме этого же населения в Великой Отечественной войне. Еще через несколько страниц — опять о голодоморе этого населения в 1946—1947 гг., «ждановщине» и пр. Как вы подаете эти противоречивые явления в вашей монографии?
Ф. Т.: — Этот вопрос не давал покоя нашему коллективу. Противоречие очевидно, ведь нельзя одновременно по вине власти умирать от голода и здесь же самоотверженно ее защищать. Это требовало объяснения, поскольку просто не укладывается в человеческий инстинкт самосохранения.
Поэтому мы решили начать анализ не с 1941 г., а с 1939 г., когда была создана Запорожская область, то есть начали с широкого экскурса в предыдущий период. Это дало возможность сформировать картину настоящих настроений жителей региона, с которыми они встречали начало советско-германской войны.
Как оказалось, в тот период подавляющее большинство населения края жило повседневными заботами: изменить свою жизнь к лучшему, преодолеть дефицит и остановить репрессии. Многолетняя политика сталинского режима, направленная на ликвидацию всех форм самоорганизации населения, превратила его в массу отдельных хорошо контролируемых индивидов. Как следствие, сторонники и откровенные противники существующих в СССР порядков находились на противоположных полюсах общественно-политических настроений. В частности, сторонников строя было относительно немного, где-то до 10%. Поэтому лояльность местного населения к советской власти, о которой нужно было говорить на митингах и собраниях довоенных лет, была основана на запугивании, поэтому мнимой, внешней. Следовательно, можно ли утверждать, что это государство (СССР), которое раздирали внутренние, коренные противоречия, было крепким? Разумеется, нет. В таком состоянии эта страна и вошла в войну.
З. П.: — Сохранились ли эти противоречия и во время военных действий?
Ф. Т.: — С самого начала и до конца войны для жителей региона проблема выживания значила значительно больше, чем любые сталинские призывы отдать жизнь за сохранение социалистического строя. Немало современных читателей, возможно, не совсем четко осознают, какие требования выдвигала советская верхушка к местному населению. Так, с одной стороны, власть требовала от населения наносить противнику максимальный вред, несмотря на возможные потери как среди военных, так и среди гражданских. Примером такого бездушного отношения к людям стали подрыв советскими минерами ДнепроГЭСа и других объектов в областном центре, а также окружение и поражение 9-ой и 18-ой армий в Приазовье. Потери немцев от этих действий были минимальными, потери же среди бойцов Красной армии и мирных жителей — на порядок выше (более 100 тыс. человек). С другой стороны, от этого же населения, которое оставалось на оккупированной территории, требовали уничтожить все запасы товаров и продовольствия и вести беспощадную борьбу с «новым порядком». Как при этом брошенные на произвол судьбы люди и их семьи будут выживать, сталинский режим вообще не волновало.
Поняв, что советская власть оставляет их на голодную смерть, люди не стали уничтожать все то, к чему призывала советская власть, а начали разбирать колхозное имущество, магазины, склады с продовольствием и промышленными товарами. Таким образом местное население своими самовольными действиями сорвало приказ Сталина от 3 июля 1941 г. о тактике «выжженной земли».
Другой индикатор общественных настроений — это Движение Сопротивления во время оккупации. Хорошо понимая негативное отношение к советской власти рядовых граждан, большинство руководителей, назначенных формировать партизанские и подпольные группы, покинуло область вместе с отступающей Красной армией. Из трех сотен подпольщиков и более 800 партизан в оккупированной области осталось всего... 30 человек. Но и среди них начать подрывную деятельность осмелились только единицы.
З. П.: — Традиционно у нас выделяют два течения Движения Сопротивления — советское и независимое, национальное.
Ф. Г.: — Практически нигде на оккупированных территориях сопротивление нацистской власти не было идейно монолитным. При монополии в СССР коммунистической идеологии это закономерно. Соответственно, в условиях Запорожья (как и всей УССР) можно говорить даже не о дух, а о трех течениях: просоветском, освободительном и внеполитическом.
Советское течение было только одним из трех. Его пытались сформировать на советской территории в начале войны и контролировать из-за линии фронта через эвакуированные партийные комитеты и созданные штабы партизанского движения. Второе течение выдвигало лозунги национального освобождения, создания независимой Украины. В него входили представители местных групп революционной ОУН и их симпатики. Течения враждовали друг с другом. Правда, в 1943 г. в Мелитополе была попытка наладить сотрудничество обеих групп в борьбе с общим врагом, однако коммунистическое руководство эти попытки остановило еще на начальной стадии.
Между прочим, надо отметить, что по возвращении советской власти не только националисты, но и значительная часть коммунистов, которые с 1941 по 1943 гг. оставались на оккупированной территории, были репрессированы.
Поскольку основная часть запорожан крайне негативно относилась к сталинскому террору и репрессиям, то на начальной стадии оккупации она, соответственно, не имела политических мотивов для борьбы с нацистами, поскольку надеялась на то, что нацисты будут «лучше». Поэтому как советское, так и освободительное течения сопротивления мобилизовали на борьбу с нацизмом сравнительно небольшую часть населения — только по несколько сотен человек.
Вместе с тем в той конкретной исторической ситуации настроениям наших земляков больше всего отвечала неполитическая борьба с нацистским тоталитаризмом. Эта борьба не имела организационных центров и была, в значительной мере, стихийной и основывалась на принципах общечеловеческой и религиозной морали. Поэтому для запорожан солдаты вермахта, полицаи, старосты были «хорошими» или «плохими», «сочувствующими» или «бесстыдными», «умными» или «глупыми» в зависимости от их оценки с позиции общечеловеческой и религиозной морали. Причем так же, как и советские солдаты, колхозные функционеры, компартийные работники. Подобное отношение зафиксировано в десятках интервью очевидцев войны, записанных этнографической экспедицией исторического факультета нашего Запорожского национального университета.
Это третье течение сопротивления приобрело действительно массовый характер. Внеполитическое сопротивление для населения, дезорганизованное тоталитарными режимами, лишенное своих социальных и культурных элит, было естественным.
З. П.: — Наличие Движения Сопротивления свидетельствует о неудовлетворении населения «новым порядком», установленным нацистами. Имел ли он какую-то региональную специфику?
Ф. Т.: — Для ответа на этот вопрос важно понять сущность режима, установленного нацистами. Дело в том, что их целью была максимальная эксплуатация материальных и трудовых ресурсов края в интересах Третьего Рейха, превращение его в колонию с покорным населением. Но реализовать в условиях войны в полной мере эти намерения они не могли, поэтому в некоторых сферах шли местному населению на уступки. Поэтому существовало минимальное продовольственное снабжение, так же минимально функционировала медицина, образование, культурные заведения. Даже все распоряжения немецкой власти обнародовались на украинском языке. Стимулировалось возрождение религиозных общин.
Однако в ключевых вопросах нацистское построение государства мало чем отличалось от сталинского. Такая похожесть в идеологии привела к тому, что нацисты целыми блоками оставляли действующей нормативную базу советской системы управления и, соответственно, оставляли функционировать в неизменном состоянии колхозы, МТС, потребительскую кооперацию, государственные профсоюзы, нормы выработки и т. п. Причиной этого было то, что оба режима рассматривали Украину как колонию, из которой пытались «выжать» для метрополии как можно больше ресурсов. Но, отмечу, голода во время оккупационного, нацистского режима (без каких-либо сомнений) все же не было. Земли, кстати, для собственных потребностей крестьянам разрешалось иметь больше чем при советской власти.
Но дело здесь не в том, что нацисты были вынуждены в определенных рамках «толерантно» относиться к местному населению. Совсем нет (их цели — превратить захваченные земли в колонии — хорошо известны и описаны в научных трудах). Дело в том, что и предыдущий, сталинский, режим относился к местным жителям «толерантно» настолько же, как и нацистский. А потому молчать об этом нам, историкам, — такое же преступление, как и забывать о зверствах нацистов.
З. П.: — А как население встретило возвращение советской власти, которая по своей сути тоже была оккупационной?
Ф. Т.: — В первую очередь скажу о «чернопиджачниках». Это жители области, которых сразу же после освобождения территории от немцев мобилизовали в ряды Красной армии так называемые «полевые военкоматы». При этом «чернопиджачникам» не выдавали ни обмундирования, ни оружия и немедленно бросали в бой на немецкие пулеметы или минные поля. Кроме того, их даже не учитывали как воинов Красной армии, что давало командному составу возможность не отвечать за человеческие потери. И здесь речь идет о десятках тысяч наших земляков — запорожанах. Но так было не только у нас, так было по всей Украине.
А что касается «чернопиджачников» в целом, то о них маршал Г. Жуков в 1943 г. говорил так: «Зачем мы здесь, друзья, головы морочим? На хрена обмундировывать и вооружать этих хохлов. Все они предатели! Чем больше в Днепре перетопим, тем меньше придется в Сибирь после войны ссылать». Так режим, который уже чувствовал победу в войне, мстил тем, кто сумел во время оккупации выжить. В чем была их вина? На наш взгляд, они заслуживают того, чтобы им поставить памятник под названием «Выстрел в спину».
Реакцию местного населения опишу двумя воспоминаниями. Первый (М. Евтушенко, с. Малая Белозерка): «...Как закричат все: «Ой, наши, наши!!!» Мы пошли с папкой туда. Тоже наших пришло девяти человек, разведка. Им кто яблоко, кто булочку, кто кружку молока несет, все плачут, все радуются, все обнимаются — наши пришли». Второе воспоминание (П. Сергеева, с. Скельки): «...А тогда, как красные заступили, мы вернулись [из немецкой оккупации]. И у нас сразу лошадей забрали. Коровы были. Наши забрали. Наши... [А немцы] Тогда же они ланки делили. И вот люди содержали. А тогда, как возвращались, наши — забирали».
По возвращении советской власти некоторые национальности, представители которых компактно проживали в Запорожской области, вообще получали ярлыки «народов-предателей», что означало откровенный геноцид наших земляков — этнических немцев, болгар, крымских татар.
И еще об одном, о чем говорить долгое время считалось крамолой, посягательством на святая святых, то есть на мифическую «правду войны». Так, в газете «Червоне Запоріжжя» за 1944 г. любой может прочитать о тысячах пудов хлеба, сданных жителями нашего края во время хлебозаготовок в 1943—1944 г., о купленных на деньги местного населения танковой колонне и эскадрилье стоимостью в миллионы рублей. Возникает вопрос: а откуда сразу же после прихода советской власти у населения взялись эти достаточно большие ресурсы, если жить под оккупантами, согласно советской версии войны, было так плохо? Следовательно, одно из двух: или советская власть опять, как во времена голодомора, выжимали из запорожских крестьян все до последнего зернышка, или во время оккупации запорожане смогли хотя бы частично отжить и что-то накопить...
З. П.: — В книге описывается история с действующим лицом на широко известном плакате, который получил название «Комбат»? Прототипом этого комбата считали реального человека, запорожанина. Эту личность посмертно даже выдвигали на присвоение звания Героя Украины. Действительно ли прототипом был тот человек, память о котором ныне увековечена на мемориале в Запорожье?
Ф. Т.: — Пример плаката «Комбат» — это иллюстрация мифотворчества на тему Великой Отечественной войны. Имея среди запорожан дефицит исторически доказанных примеров героизма, местная номенклатура попробовала создать их на основе фотографии, послужившей основой плаката. О соответствии мифа реальным событиям эта номенклатура не заботилась.
Сейчас в Запорожье на Аллее Славы можно увидеть монумент с изображением «Комбата» и надписью, утверждающейт, что на стеле изображен наш земляк Алексей Еременко. На самом же деле Алексей Еременко не имеет отношения к этой фотографии. Вероятно, фотография является постановочной и изображен на ней, разумеется, не Алексей Еременко. Но в эти осенние юбилейные дни, когда отмечают освобождение Украины от немецкой оккупации, по рекомендациям власти каждый день учеников запорожских школ приводят на аллею, где рассказывают о подвиге героя-земляка. Думаю, что здесь действующей запорожской власти следовало бы внести в свои действия соответствующие коррективы.
З. П.: — В названии и по тексту книги неоднократно фигурирует словосочетание «Великая война»? Какое содержание вы в него вкладываете?
Ф. Т.: — Это словосочетание нам кажется более точным, если речь идет об описании тех событий, которые происходили на нашей земле в 1939—1945 гг. Ведь война — это не только атаки и отступления, подвиги и предательства, хотя и они крайне важны. Война — это общество в экстремальных условиях деформированной экономики, политики, социальных отношений, искаженной морали. Это картина того, как в условиях оккупационного «нового порядка» и советского режима военных лет жили и уходили в вечность простые люди — мужчины и женщины, дети и старики, здоровые и больные, украинцы и немцы, россияне и болгары, татары и поляки... Война — это стратегия выживания людей в нечеловеческих, аморальных условиях.
Предыдущий термин — «Великая Отечественная война» — сразу привязывает к определенной точке зрения, заставляет говорить о советских штампах. В отличие от него предложенный термин «Великая война» оставляет пространство для мысли и для более спокойного взвешенного анализа, без которого выяснить истину невозможно. Не надо бояться, что от этого будут презренны те, кто отдавал свою жизнь на поле боя, оберегал свои семьи, бескорыстно протягивал руку помощи ближним во время трагических 1941—1945 гг. От правды страдают не настоящие герои, а только мифические.
