Последний том Грушевский писал в сложных социально-исторических условиях, когда любая попытка определения национальных доминант в литературном развитии была обозначена клеймом «буржуазного национализма». Как известно, VI том увидел свет довольно поздно, не без содействия со стороны диаспоры. В шестом томе автор работал с материалом, который показывал, что украинская культура, в конечном счете, сама украинская нация находилась в центре европейских ориентиров в период барокко, она отражала опыт европейского культурного бытия, а в таком случае разрушалась концепция колыбели трех братских народов.
Следовательно, барочное время в «Історії української літератури» М. Грушевского представлено частично в пятом и шестом томах. Историческое время XVI, XVII, XVIII веков — это время сложных несогласований, конфронтации на религиозной почве, время национально-освободительных движений, это эпоха казатчины, эпоха исторического осмысления себя как полноценной нации, определения национального кода, национальной самобытности. С другой стороны, на фоне социально-исторических процессов Грушевскому удается показать и полилог культур и ментальностей, которые были адаптированы в украинской литературе, перенимавшей опыт на уровне идейно-тематическом, генологическом (жанровом), поэтикальном других литератур, с которыми находилась в тесных отношениях.
Относительно основных вех барочного времени, через который прокладывает свой исследовательский взгляд М. Грушевский, можно назвать такие: «Выступления казатчины в интересах православной церкви»; «Церковно-казацкий союз»; «Плетенецкий и Сагайдачный»; «Организация Киевского братства»; «Связи Киева с Западной Европой в XVI — XVII вв.»; «Мероприятия Плетенецкого к организации культурного центра в Лавре»; «Важнейшие произведения лаврского кружка. Писание Копыстенского»; «Киевское братство и братство Луцкое»; «Братское школярство вообще и киевское в частности»; «Смотрицкий в обороне новой православной иерархии»; «Соймовая кампания 1622 г.»; «Супликация» православной шляхты, «Юстификация» Борецкого»; «Отношение Украины к Москве в начале XVII в.»; «Паренезис» Смотрицкого. Проект украинского патриархата»; «Триумф Могилы и могилянства...» и так далее.
Исследовательская методология Грушевского состоит в выделении в пределах каждого подразделения наиболее выдающихся произведений, в соответствии с историческим критерием, определением контекста по написанию этого произведения, ведь, как мы уже замечали, большинство текстов этой эпохи имеет идеологический ангажемент, они были написаны с конкретной практической целью во время полемики и так далее. Определив причины написания, задачи, которые ставил перед собой автор в произведении и так далее, Грушевский переходит к непосредственному литературному анализу, часто цитируя большие фрагменты из произведений, чтобы так разактуализовать их в новой читательской рецепции, ведь некоторые из цитированных текстов довольно тяжело найти в общем литературном обращении того времени.
М. Грушевский указывает: «Возрождение Киева как культурного и национального центра после стольких веков упадка и провинциального запустения сопровождается живым ощущением его былой славы, связанных с ним исторических событий, политических и культурных достижений и претензий». Грушевский акцентирует внимание на определяющей роли Киева как духовно-религиозного центра, противопоставляя культурное наследие Киева землям Галичины: «Поднимаются мысли о том, что эту традицию былой силы, славы и могущества руського народа и его православной церкви — возрожденную, соответственно продемонстрированную и задокументированную — можно и нужно противопоставить тому натиску польщины и католичества, что таким ужасно быстрым темпом ширились по «руським землям» и вызывали еще так недавно чувство беспомощности в православных кругах. Для тех западноукраинских культурных работников, силами, замыслом, инициативой которых в значительной мере создавалось это движение, это было определенного рода откровением — это непосредственная встреча с памятью земли, которая поднималась им навстречу из киевских руин, бесконечных пещер, урочищ, с их языком о князьях и богатырях, великих страданиях и великих триумфах в борьбе за Русь, за христианский мир против «неприятеля святого Христа«». В Киеве начался новый период борьбы за национальное право, новый расцвет духовной жизни: «Тут констатируем, что оживление исторической традиции в этой киевской эпохе, на киевской почве было одним из секретов этого литературного оживления. Важной приметой его было это интенсивное религиозное посвящение национальной жизни, борьбы за национальное и социальное право. Возрождая историческую традицию на обоснование национальных домогательств данного момента, с ней вместе поднимали тот религиозный элемент, которым была перенята здешняя киевская традиция. Старая киевская литература, пропустив через религиозную призму тогдашние политические и национальные соревнования, — проведя над ними свою церковную цензуру и придав церковную закраску и религиозное усвящение: благословение церкви и христианства всему тому, что через этот церковный контроль прошло, — теперь отдавала на услуги нового момента этот церковно-национальный капитал».
Одним из центров духовной жизни Киева, который стоит в центре концепции М. Грушевского, предстает Лаврский кружок — явление вполне самобытное, которое держалось на наиболее выдающихся духовных личностях своего времени, которые неутомимым трудом и глубокой религиозной верой в благочестивость своего дела поддерживали украинскую духовную культуру. «Блестящий литературный, или лучше скажем, книжный успех лаврской ячейки и с ним возрожденного Киева вообще как культурного центра в значительной мере объясняется тем обстоятельством, что в составе этого кружка с самого начала рядом с таким талантливым организатором, которым был Плетенецкий, нашелся такой выдающийся литературный талант, как Копыстенский. Беринда, Земка, Л. Зизаний, не говоря о других, — это были литературные полезности; только Копыстенский, судя по всему, был великой литературной силой...». Таким образом, в своем концептуальном видении развитию украинской литературы в эпоху барокко Грушевский признает роль личности, которая, в частности, в анализируемом историческом времени силой своего авторитета, интеллекта влияла на развитие духовно-религиозной и культурной жизни, ведь в центре тогдашнего литературного творчества — полемики и дискуссии, противоречия по религиозным и мировоззренческим вопросам, историческим и политическим, именно поэтому большое внимание в этих дискуссиях уделялось отдельным личностям, скажем, Грушевский замечает: «Главные достижения Копыстенского — в полемике и апологетике». «Палинодии» М. Грушевский уделяет особое внимание, возводит этот труд в канон наиболее выдающихся произведений своей эпохи, говоря, в частности, о достижениях Лаврского кружка. В свою очередь, акцентирование на этом труде имело и мировоззренческо-идеологический смысл, оно отображало концептуальные основы истории украинской литературы, принципы отбора текстов, которые составляли центр ее канона.
Важными в содержательном и концептуальном планах для Грушевского являются «Вірші на похорон Сагайдачного», анализ которых вынесен в отдельную главу. Исследователь дает описание структуры книги Саковича, биографию гетмана, композиционные особенности, контекст написания стихотворений, иногда прибегая к эмоционально окрашенным определениям («Потом «предисловие» (что может значить не так предисловие в нашем понимании, как собственно речь, как это слово и употребляется) — «зацне силному войску єго кор. милости Запорозкому: ласки божоє, доброго здоровя и счастливого над неприятелми отчизны звитязтва с несмертельной славы набыванєм автор, от в Троици единого Бога зычит». Это очень интересная похвала и апология казацкой свободы, (подчеркивание наше. — Д. Д.)...»). Ощутимо, что исследователь стремится подать для читателя не только научный историко-литературный комментарий, но и процитировать как можно больше стихотворений, тексты которых тяжело найти в культурном обращении.
Значительное внимание в литературе начала XVII века М. Грушевский, что естественно, уделяет полемической деятельности наиболее выдающихся представителей этой эпохи, в частности М. Смотрицкому (раздел «Смотрицький в огні»).
Говоря о подъеме Киева в духовной жизни, Грушевский указывает: «Старая киевская литература, пропустив через религиозную призму тогдашнюю политическую и национальную борьбу, — проведя над ними свою церковную цензуру и придав церковную закраску и религиозное освящение: благословение церкви и христианства всему тому, что через этот церковный контроль прошло, — теперь отдавала на услуги новому моменту этот церковно-национальный капитал». Таким образом, в главе «Оживление традиции исторической, национальной и государственной» автор «Історії української літератури» стремится сочетать развитие духовно-культурное с национальными тенденциями и стремлениями, утверждением социального компонента, определить религиозную и политическую связь в литературе XVII века.
Кажется, что эта глава в шестом томе «Історії української літератури» является последней, в которой еще не наличиствует русский вектор, ведь из следующего раздела в историческое поле анализа Грушевского входит русский политический компонент, который обуславливает «колебание в киевской ориентации»; московский вектор становится активно присутствующим в историческом плане, в духовно-религиозной и общественной жизни Украины. Грушевский вспоминает суплики И. Косинского к царю, к патриарху; письма Борецкого, Юзефовича; анализируются писания Саковича и Смотрицкого (письмо Смотрицкого к Борецкому по поводу «Апології», «Паренезис», «Екзетезис» Смотрицкого и так далее). Из-за отсутствия места в этой работе мы не можем остановиться на анализе этих глав в «Історії української літератури» Чижевского. Однако мы считаем, что важнее остановиться на фигуре митрополита Петра Могилы.
В шестом томе Грушевский обстоятельно останавливается на анализе молдавско-украинских связей первой половины XVII века, борьбе Могилы за хозяйство, на связи с польским и украинским магнатством. Поданы также и биографические данные о роде Могил, о самом митрополите Петре Могиле. Исследователь определяет великую историческую миссию в украинской культуре П. Могилы, который занимает центральное место в «пантеоне» наиболее выдающихся имен, замечая: «Наконец-то приходит очередь поговорить об этой излюбленной традицией фигуре, которая надолго закрыла для потомства, можно сказать, все культурное киевское, даже всю украинскую жизнь XVII века. Для людей, которые стояли под влиянием киево-могилянских традиций (а эти традиции захватывали очень широкий круг исследователей и писателей XIX века), все, что перед Могилой, — это были только скромные предтечи, что после него — эпигоны, что и в сравнение не могли идти с ним». Отмечено особое место Петра Могилы, который был «человеком необычным и чужим». Но причина такой чужести, по мнению Грушевского, кроется отнюдь не в молдавском происхождении. «Важнее, что был он человеком не демократического, а великопанского происхождения, это одно; второе, что семейные связи связывали его с целым рядом великопанских домов украинских и польских, а семейные традиции воспитали в чувствах благодарности и пиетизма к Польше, ее королям и гетманам (и тем он действительно отличался резко от широких кругов украинского духовенства), к шляхетской Речи Посполитой и к ее правительству, настроенному оппозиционно, а часто и сильно озлобленно и ненавистно».
В дальнейшем разделе «Триумф Могилы и могилянства. Писания, ему посвященные» М. Грушевский останавливается на том периоде, когда на митрополичий престол был избран неприятель Могилы Исайя Копинский. Именно в это время, по мнению исследователя, «...сколько было сознательного желания выбить оружие из рук противников, заявив себя горячим сторонником аскетических традиций печерских, балканских, святогорских (есть серия святогорских повестей среди агиографических записок этих лет) и старого православного благочестия — не худшим, чем какие-либо его сторонники. И сколько было здесь подсознательного стремления в этой напряженной и неуверенной борьбе найти в повышенных религиозных настроениях свое, внутреннее оправдание для похода вразрез с желаниями и настроениями гражданства, в конфликтах с санкционированными каноническими формами, которые ему приходилось поднимать в своей борьбе за власть».
«17 июля Могила въехал торжественно в сопровождении духовенства, шляхты и дворян своих к своей кафедре...» Этот тезис является последним в анализе эпохи первой половины XVII века в шестом томе М. Грушевского. Это издание задумывалось как первая часть шестого тома, но, как уже было отмечено, другие издания, которые бы развивали этот период, так и не были найдены. В таком случае этой исторической датой ограничивается концепция барочной литературы в «Історії української літератури» М. Грушевского.
НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ...
Концепция барокко в «Історії української литератури» М. Грушевского является важной составляющей в метаисторической системе украинской истории и культуры. Она делает наглядной модель духовного развития, конструирует исторический образ Украины как самобытного государства, которое всегда стремилось к независимости или даже автономии в условиях имперского господства; которое имеет свою культурно-историческую ментальность. Барочная украинская литература в концепции М. Грушевского предстает в связи с социально-религиозными процессами в Украине конца XVI — XVII веков. Анализируя барочные тексты, исследователь обращает внимание на панорамное освещение контекста их появления, анализирует композицию, отмечает стремление к осложнению барочной литературы, синтетичность ее художественной природы. Указано на субъективность барочных текстов, артикулирована связь с полемическими процессами. Стиль этой литературы часто предстает антиномичным. Духовная составляющая преобладает в барочном мышлении, что находит свое отражение в художественных текстах. Природа барочной образности питается с античной, средневековой культурной матрицы, но образы получают чисто барочное прочтение.
Говоря о цели, которую ставил перед собой Грушевский, работая над «Історією української літератури», можно сказать, что речь шла о просмотре и перепрочтении того, что осталось в силу различных причин вне поля зрения, что не получило надлежащей оценки и своего места в каноне украинской литературы на фоне мирового культурного развития. «...Когда я писал эту книгу, я не имел намерения дать учебник, компендиум, собрание точно установленных фактов и подробно сформулированных выводов, которые надо только выучить...
Стараясь сам как можно яснее представить себе наше литературное творчество, с помощью культурно-исторического исследования и индукции, я желал этой работой ввести и других в круг пометок — своих собственных и чужих, опытов и исследований нашей духовной жизни и этой ее функции — словесного искусства, в самые широкие круги нашего общества. Хотел дать им почувствовать и понять все то богатство чувств и мысли, красоты и силы, которое вложено и скрыто в нашем литературном наследии. Ибо мы владеем в этом наследии средствами намного большими, чем кто-нибудь думает — и чем думаем мы сами. Мир не оценил их до сих пор соответственно — и это не удивительно, если мы сами не осознаем их собственную цену и меру». Наконец, в конце «предисловия» М. Грушевский признает нациоутверждающий характер этого труда, который должен привести к объединению украинской нации: «В тяжелую эпоху, когда большой политический и социальный кризис развел и разрознил так глубоко разные части украинского общества, культура этого тысячелетнего нашего наследия является той нивой, на которой сходятся и будут сходиться разные группы нашего культурного слоя, — над трудом, который сто лет назад вывел наш народ из национальной летаргии — и на страже около них поставлю слово!
Малым вкладом в это дело пусть будет этот труд».
