Андрей КОКОТЮХА
Мы победим. Мы уже начали побеждать, но плохая новость — все произойдет не завтра и даже не послезавтра. Главный плюс в том, что Система, наконец, начала шататься — упасть может лишь расшатанное. Это как вырывать больной зуб самостоятельно, с минимумом лекарственных средств. А средств таки, действительно, минимум: так называемая власть упирается. Агония может длиться очень долго, к этому тоже следует готовиться. Она уже началась — но смертельно раненный зверь в безумной агонии может покалечить еще очень многих охотников и просто небезразличных зрителей.
Аналогий у меня несколько. В первую очередь — начало 1917 года. Еще в январе, даже в начале февраля власть императора Николая ІІ и не думала сдавать позиции. Наоборот, считала себя очень сильной. Агония ее наблюдалась после начала Первой мировой войны, точку невозвращения проходила весь 1916 год. Кто тогда мог подумать, что в конце февраля начнется буржуазная революция, а царь отречется от престола? Николай Романов был слабым, управляемым, но не глупым человеком. В настоящий момент происходит новая буржуазная революция: на майданах — образованные люди, на антимайданах и среди «титушек» — маргиналы. Важно, чтобы потом все это не переросло в революцию пролетарскую. Через этого мы уже проходили.
Другая аналогия — начало 1945 года. Красная армия и западные союзники у ворот Берлина. Гитлер и его клика понимают — «хана». Ищут пути для отхода. И при этом фашистская государственная машина работает четко, согласованно, на полную «катушку».
Обращаю внимание — за несколько месяцев до прогнозируемого краха. То же самое мои ровесники и старшие люди наблюдали еще 16 августа 1991 года: Советский Союз, который качало и штормило, все же держался, и репрессивные механизмы не ржавели. Но уже 24 августа, то есть через восемь дней, советской власти не было.
Убежден: такое же будущее у нынешней так называемой власти. Если бы это поняла оппозиция, было бы хорошо. Ведь присоединяться к этой Системе после 1 декабря 2013 года, а тем более — после 19 января 2014 года, значит обречь себя на такое же позорное поражение.
Тарас ПРОХАСЬКО
После наиболее активных боев Майдан изменился: он как будто перестал выполнять ту свою ведущую роль, которую выполнял все это время. И очень сложным является это продолжение, когда все откладывается, затягивается, нет конкретных действий, сдвигов. Теперь Майдан выступает в роли аргумента. Так, в 1970—1980-х существовал фактор ядерного сдерживания, и все, кто осуществлял переговоры, принимал решения (информационные или экономические), знали и помнили о нем. Именно таким аргументом выглядит теперь Майдан.
Также мне это немного напоминает события Первой мировой войны, когда длительное время происходили такие противостояния. Тогда погибали люди, они страдали от этого присутствия в шанцах и на позициях, но их нельзя было забрать ни с одной, ни с другой стороны. Никто не был готов к тому, чтобы отвести войска, но главные решения и достижения происходили в этой позиционной войне в каких-то других местах, на каких-то других уровнях. Майдан мне напоминает такой позиционный фронт, который нельзя ни ликвидировать, ни применить в военных действиях.
Я верю в то, что положение вещей не может оставаться таким, каким оно есть. Невозможно и возвращение к тому, что было в ноябре-декабре 2013 года. Но сказать, как будут развиваться события и можно ли вообще говорить о какой-то победе, — я не могу и думаю, что никто не скажет. Но я знаю, что все это было не напрасно, и я верю, что после всех этих усилий... разойтись, успокоиться и невозмутимо ждать 2015 года уже не удастся.
Марьяна САВКА
Мы ищем исторические параллели для Майдана. Внешне он похож на Запорожскую Сечь. Другое дело, современная украинская Сечь, расположенная в центре современного мегаполиса, что является, скорее, символом. Описать этот феномен непросто, потому что он уникальный. Ведь с одной стороны — этот символический форпост протеста превратился в объект ведения хозяйства. По законам литературного жанра он больше всего вписывается, на мой взгляд, в жанр утопии — создание идеального общества в отдельном локусе, своего рода это — пилотная модель идеального государства, которого у нас никогда не было. Эта модель базируется на простых и понятных принципах: равенство, справедливость, взаимопомощь, дисциплина, что в обществе реальном должно обеспечивать верховенство права. В этом мини-государстве есть политическая элита, но она жестко контролируется низами, есть своя армия, своя служба безопасности, здесь происходит четкая работа разных хозяйственных ведомств, которые обеспечивают жизнедеятельность всего организма. И что отрадно, здесь есть и образование, и культура. Другое дело, Майдан стал моделью государства, которое имеет внешнего врага. И этим внешним врагом, как не парадоксально это звучит, является антиутопический Антимайдан. Его олицетворяет власть на всех уровнях, пытающаяся уничтожить Майдан как общественную модель, которая несет угрозу Системе. Очевидным является то, что в этой борьбе не может быть ничьей. Либо Система уничтожит Майдан, а вместе с ним закопает на многие годы надежду на правовое гражданское общество, либо Майдан победит нынешнюю Систему (читай режим), развалит ее до самого основания и создаст новое государство на основе собственной модели. У нас есть уникальный шанс имплементации такой модели в масштабах целой страны. Но не будем прибегать к жанровым определениям — нам нужен счастливый финал этого неожиданного и непредсказуемого романа.
На мой взгляд, стоит выводить на первый план серых кардиналов — олигархов, которые, руководствуясь законом равновесия и инстинктом самосохранения, должны стать на сторону революции и прибавить себе к своим увесистым бумажникам еще и плюсики в карму. Олигархи должны получить от народного оппозиционного правительства определенные четкие гарантии сохранения своих состояний, а затем твердо поддержать митингующих и тем самым пригрозить президенту с его аппаратом чиновников, силовиков и криминалитета, что их денег вместе с решимостью радикалов хватит для того, чтобы устроить всем Армагедон. После этого следует переформатировать парламентское большинство и принять законы, которые восстановят подорванную Конституцию. Конечно, олигархи внесут некоторый диссонанс в эту идеальную модель, напомнят всем, что на абсолютную справедливость нечего надеяться. Но ради справедливости они могут пообещать сделать свой вклад в развитие образования, науки и культуры — тогда народ успокоится и разойдется по домам, а в Межигорье поселят всех прежних президентов.
Олеся МАМЧИЧ
Образ Майдана постепенно трансформировался, в связи с нарастанием опасности, страха, насилия — с одной стороны, и решительности — с другой. Я до сих пор не видела столько людей, готовых всерьез терять что-то существенное ради идеи. До огней на Грушевского никто не верил, что в Киеве возможно что-то подобное.
В первые же дни Майдана мне приснился интересный сон, который я считаю определенным символом. Снится, будто я в третий раз беременна, и уже на таком сроке, что сегодня-завтра должен родить. И рекомендуют мне все друзья лучшего врача-акушера — Юрия Андруховича. Поэтому я и иду к нему, он осматривает меня и говорит: «На этот раз будет трудно рожать, очень трудно!..»
Когда произошло первое избиение студентов, я очень горько его осмысливала. Сейчас на кровь реагирую значительно спокойнее. Но общая картина мира вследствие этого искривляется и приобретает признаки кошмара. Мы с каждым «этапом» Майдана все сильнее врастаем в ситуацию — так, что вернуться в мирную жизнь, не предав близких людей, уже нереально. Возможно, это и к лучшему.
Обратная сторона этого уплотнения социальных связей — невероятная солидарность. После ареста моего мужа (из-за участия в Автомайдане. — Ред.) я получила невероятное количество сообщений, звонков, поддержки. Думаю, в мирное время такая высокая волна взаимопомощи не поднялась бы.
Аналогии провожу с революционными событиями начала ХХ век. Как-то на сцене майдановского свободного университета было одно литературное чтение. Формат таков: каждый молодой поэт сначала озвучивал текст из «Расстрелянного возрождения», а потом — свой. Меня пронимала дрожь от того, что тексты просто сливались в сплошное полотно. Давние прочитывались так, будто их написал кто-то из «двухысячников». Было ощущение, будто за сто лет ничего, по сути, не изменилось, и мы проживаем те же круги, которые не разорвали в свое время наши расстрелянные ровесники. Надеюсь, конечно, что мои аналогии притянуты за уши, и у нас в любом случае не дойдет до ситуации, похожей на гражданскую войну. Но немало моментов, типичных для тех времен — разделение семей и друзей на разные стороны баррикад, насилие, месть и прощение — мы теперь понимаем по-настоящему.
Реальный и идеальный в то же время выход из ситуации — дожать до победы. Иначе ничего хорошего не будет. Давайте не тешить себя иллюзией, мы не сможем просто вернуть себе прежний стиль жизни, будто ничего за эти несколько недель не случилось. Теперь все будет иначе. Верю в то, что потенциал победы у всех нас есть. Столько красоты, любви, солидарности, творчества — так просто не угаснет.
Мой личный опыт борьбы повлиял на глубинные вещи, которые впоследствии могут возвращаться в тексты. Я узнала, что такое полагаться на Бога. Что такое благодарить за боль. Что такое верить и не верить людям. Что такое терять, и какую внутреннюю свободу дает готовность потерять во имя идеи. Много интересных вещей. Думаю над ними сейчас.
