В 20-томном собрании произведений Максима Рыльского его оригинальная поэзия занимает 4 тома, тогда как на переводы понадобилось целых 7. Особенно ценными являются переводы французской и польской классики: Вольтер, Расин, Буало, Корнель, Мольер, Словацкий, Мицкевич благодаря Рыльскому абсолютно свободно чувствуют себя в стихии украинского языка! И даже читая украиноязычную версию пушкинского «Евгения Онегина», поневоле забываешь, что перед тобой — не оригинал!
Впрочем, в настоящий момент речь идет о Рыльском-поэте. Как по мне, важнейшая часть его наследия собрана в 1-м томе 20-томника. Максим Рыльский тогда был молод и внутренне свободен. Его «инициация» в поэта советского состоится позже, в 1931 году, когда автора «Синьої далечіні» арестуют по обвинению в принадлежности к украинской контрреволюционной организации и на 5 месяцев упрячут в Лукьяновскую тюрьму (причем, сделано это будет... в день рождения поэта!) Именно после этого появится «переломный» сборник Рыльского «Знак терезів» (1932).
Однако за 20 предыдущих лет, начиная от первого сборника стихотворений «На білих островах» (1910), Максим Рыльский успел стать неоклассиком. То есть, получить репутацию творца, ориентированного на высокие классические образцы, среди которых значительное место принадлежало античной поэзии. Даже любовная лирика в его исполнении могла уложиться в ритмы гекзаметра!
«Нашу шлюбну постелю
вквітчали троянди пахучі,
Образ Кіпріди її
благословляє з кутка.
Ми принесемо богині
смокви медово-солодкі,
Темний, міцний виноград
і молодих голуб’ят.
Сонце сховається в морі,
троянди запахнуть п’янкіше,
Руки шукатимуть рук,
уст пожадливі уста...
Дай же нам сили, богине,
в коханні вродливими бути
І в заворожену ніч мудрого
сина зачать».
Это был 1921 год. А в следующем году в свет вышел сборник Максима Рыльского «Синя далечінь», одна из наиболее интересных поэтических книг в украинской литературе 20-х гг. Она представила читателям поэта воображения, обладателя поэтического государства, столицей которого был «співучий Ленгедок». Значительная часть стихотворений сборника — это романтичные полеты фантазии мечтательного книжника, влюбленного в антик и Средневековье, в Байрона и Метерлинка, Гайне и Пушкина, Аксакова и Вальтера Скотта. Это поэзия одиночества, которое навеивало ассоциации с чрезвычайно популярным тогда Кнутом Гамсуном. Лирический герой Рыльского — путешественник, которому хорошо в охотничьем домике, в окружении мифологических и литературных героев. Многовековая культурная реальность для поэта была постоянным источником поэтического вдохновения. Причем мир культуры, книг для него — не какая-то кабинетная схоластика, а живая, многоголосая и многоликая, созданная фантазией действительность.
Но кроме далекого Лангедока, у Максима Рыльского была еще и своя Романовка! Романовский мир с его простыми радостями бытия ожил в слове Рыльского, излучая ощущение полноты жизни, мягкую иронию и восторг счастья в то же время.
Важной вехой в творческой биографии М. Рыльского был год 1923, когда, как сам он признавался, «современность заговорила». Поэт возвращался из своего созданного в мечтах «Лангедока» в ту реальность, которая его окружала. Немало времени он уделял переводам, и нужно сказать, что работа над толкованием мировой классики отразилась и на оригинальной поэзии Рыльского. Скажем, в его поэмах 1920-х гг. чувствуется то искусство повествования, которое он находил в «Пане Тадеуше» А. Мицкевича. Прочтите поэму «Чумаки»: в ней есть роскошные зарисовки из жизни «допотопних чумаків»; есть несколько колоритных портретов степных путешественников; есть увлекающиеся ассоциативные кружения пересказчика вокруг разнообразных тем и сюжетов, включая и воспоминания о Романовке, об отце; есть попутные рефлексии о любви, Диогене и Мистрале, Короленко и Пушкине...
Вообще, поэмы М. Рыльского — роскошь для пытливого читателя. Они подзабыты, но, поверьте, тем интереснее и приятней стирать пыль со старых книг! Возьмите в руки хотя бы поэму Рыльского с прозаичным названием «Сіно» (намек на Сенной рынок в Киеве!) — и ее октавы перенесут вас в старый Киев, лирически мемуарный сюжет будет разворачиваться перед вами с неминуемыми «остановками» и ассоциативными полетами мысли, философскими медитациями на тему женской красоты и просто красоты, пересыпанными всевозможными книжными придумками, среди которых всплывают имена Мопассана, Словацкого, Тургенева.
Но мне близка и лирика Максима Рыльского. У него есть чудесные любовные поэзии. Своим друзьям я временами читаю стихотворение «Поцілунок» (1925), поскольку считаю его шедевром — шедевром эротичной поэзии. Вот послушайте:
«У темній гущині її
я наздогнав.
Вона, вже лежачи серед
пахучих трав,
Руками пружними од мене
одбивалась.
Нарешті стишилась —
і дивне диво сталось:
Уста, що і мене, і весь мій
рід кляли,
Мов квітка багряна,
до мене простягли
Свій келих, сповнений
солодкої знемоги.
Натомлені з біги стрункі
та дужі ноги
Біліли мармуром
під місяцем німим, —
І тихим голосом, охриплим
і чудним,
Вона промовила:
«Жорстокий переможче!
Упасти в цім бою для мене
найдорожче».
После завершения сталинской эпохи, Максим Рыльский словно возвратился во времена своей молодости. Его поэзия переживала период «третього цвітіння». В последних своих сборниках поэт явился как улыбающийся, свободный от старческого ворчанья мудрец, как человек, способный понять мятежных молодых поэтов, слушать голоса деревьев, элегически вспоминать пережитое. В моем воображении он таким и живет: украинский мудрец, великий эрудит и трудолюб, человек высокой культуры, любитель всех радостей, которые каждому из нас способна подарить жизнь.
