Этот разговор с Натальей РИМСКОЙ, переводчицей книги «Подорож» Иды Финк, состоялся в Киеве во время довольно большого тура с презентацией этой книги в украинских городах. В частности, на презентацию книги в Збараже на Тернопольщине, а именно там родился автор повести, пришли городской голова, римско-католический и православный священники. Почему такое внимание к книге еврейки, которая родилась в 1921 году на украинской земле, пережила Холокост, писала на польском языке, получив за это несколько значительных польских и израильских литературных наград, и умерла в Тель-Авиве в 2011-м? Об этой прозе, а также об украинско-польском диалоге интервью «Дня» с переводчицей и редактором информационного портала «Culture.pl».
«ЧТОБЫ БОЛЬШЕ УЗНАТЬ О СЕБЕ, ДОЛЖНЫ ЧИТАТЬ»
— На мой взгляд, в последнее время украинский литературный процесс движется к включению в украинскую литературу авторов, которые первоначально к ней не относились только из-за того, что их произведения написаны не на украинском языке. Как ты думаешь, с чем это связано и почему важно таких авторов переводить?
— Это связано с тем, что украинское общество начинает созревать к более адекватной картине мира и к более адекватным знаниям о себе, которых оно сторонилось или даже отталкивало. И я вижу значительные изменения за последние десять лет, особенно в Галичине. Раньше было такое: «Львов только украинский и вечно такой был, и именно украинская культура здесь основная и единственная, а польская, еврейская — это их, не наша. Это проявлялось в том, что определенных издателей трудно было убедить взять в печать, скажем, Анджея Хцюка, который родился в Дрогобыче в 1920-ом году и оставил две замечательные книги воспоминаний о Дрогобыче, Львове, довоенной Галичине. В этих книгах никто не исключен, там все получили голос — и украинцы, и поляки, и евреи. И об этой книге еще один галичанин по рождению Мариан Гемар сказал, что «из книги Хцюка предстают полтора города», что это полупольский, полуеврейский, полу-украинский город Дрогобыч. Но когда я пришла издать эту книгу в дрогобычском издательстве, мне сказали: «А зачем нам поляк? Есть Иван Франко». Прошло десять лет и в 2016-м я получила приглашение на фестиваль Бруно Шульца в Дрогобыче, так как дрогобычский театр сделал спектакль с использованием моего перевода Хцюка, который удалось опубликовать в 2011 в Киеве. Даже во Львове мне не удалось найти издателя, а в Киеве удалось, потому что Киев иначе смотрит на наши галицкие ограничения. А теперь я вижу, что появилась группа молодых людей, которая хочет знать, что делалось в городке до того, как украинцы начали составлять более 90% населения. И то, что было, также начинает трактоваться как наше наследство. История наших городов — это также писатели, которые рассказывают нам о нас. И так с каждым уроженцем любой другой части Украины. Чтобы мы могли больше узнать о себе, мы должны читать.
— Какова судьба твоего перевода повести Иды Франк «Подорож»?
— Я очень рада, что книга вышла в «Видавництві Старого Лева». И когда я пришла к Марьяне Савке, перед тем послав фрагменты перевода, Марьяна сказала: «Да, берем. Потому что каждое серьезное издательство в этом регионе рано или поздно должно смиряться с темой Холокоста». Эта цитата для меня показатель, насколько изменилась ситуация по сравнению с 2006 годом. Тема Холокоста в украинской литературе не появилась в украиноязычных текстах, именно поэтому тексты на других языках, которые описывают те события на нашей земле, для нас важны, потому что это о нас и о тех городах, в которых мы живем. Хотя бы такая деталь: Ида Финк родилась в Збараже в 1921 году в образованной еврейской, но уже ассимилируемой семье — родным языком для нее уже был польский. Она училась в Збараже в гимназии, а затем в Львовской консерватории, где она занималась игрой на фортепиано. И здесь такое совпадение: в своем советском детстве я тоже ходила в студию при консерватории и тоже играла на фортепиано. И этот факт, что мы, может, даже играли на одних и тех же инструментах, не мог не остаться без последствий. Я почувствовала обязанность поделиться тем, что прочитала у нее хоть бы о том, как она во время Холокоста приезжает во Львов и говорит себе: «Осторожно, ты жила в этом городе, здесь тебя могут узнать». Наконец, эта проза настолько глубокая, что я и без этих совпадений взялась бы за перевод. В одном интервью Ида Финк сказала, что ее тексты «написаны шепотом». Она начала описывать то, что с ней происходило, когда ей уже за шестьдесят лет — это очень спрессованный, «густой» текст, который действует как сжатая пружина, которая когда распрямляется, то чувствуешь, что тебе недостает воздуха. И надо отложить книгу, подойти к окну, посмотреть на солнце и понять, что ты счастливый человек, потому что ты жива, и ни тебе, ни твоим близким ничего не угрожает. Так эта проза действует, так она влияет на современного человека. Понимаешь, Иде Финк было двадцать лет, когда началась немецко-советская война, а ее младшей сестре шестнадцать. Ида должна была взять ответственность за свою сестру. С каким же грузом этим девушкам нужно было смиряться!
«ТАКИЕ ВЕЩИ РАССКАЗЫВАЮТСЯ ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ»
— Расскажи немного о своей стратегии выбора лексики для перевода, работу с языком этого текста.
— Язык Иды Финк не маркирован какими-то регионализмами. Мне не нужно было ничего выдумывать, а, наоборот, следовало очень себя сдерживать. Там не шла речь о том, чтобы выбирать красивое необычное слово, чтобы оно остановило на себе внимание читателя. Шла речь о том, чтобы читатель на этой красивости не распылялся. Я пыталась выбирать такие слова, которые есть в обиходе и которые не нужно искать в словарях. Потому что не об этом идет речь в этом тексте. Такие вещи простыми словами рассказываются, когда человек уже преодолевает это молчание. Это минимальные средства.
— Поэт Остап Сливинский назвал этот текст «красивым рассказом о Холокосте». Ты согласна?
— Остап очень интересно сформулировал, и я была поражена. Да, он это уловил. Красота реки, около которой родилась и провела детство Ида, это — ключевой момент и в повести, и в рассказах. Потом она ищет эту реку где-то в Германии и не находит. «Подорож» — это путешествие из збаражского гетто с фальшивыми документами, которые должны доказывать гестаповцам и полицаям, что эти девушки польки, а не еврейки. Вдруг они оказываются в каком-то городе, выходят на площадь и видят, что этот город красивый. Они уже без документов, потому что документы у них забрали, опять должны изменять легенды. По повести в 2002 году снят немецко-швейцарский фильм «Последнее убежище», потому что это очень кинематографический текст. Серия микроисторий, которые складываются в путешествие на грани жизни и смерти. Эти девушки образованы, знают языки, знают музыку и литературу, но должны делать вид, что они польские крестьянки. И эта борьба за выживание не исключает потребности в красоте. Это невероятный момент правды о человеке. Что-то в нас живет такое, что даже худшие вещи или испытания не способны уничтожить потребность в красоте. Возможно, именно эта открытость красоте дала возможность девушкам выжить. Потому что, когда ты видишь, что делаются ужасные вещи — массовые убийства, когда евреев убивают только по тому, что они евреи, то возникает вопрос: что это за зверь такой — человек, который способен такие вещи делать своему ближнему?
— У нас складывается целый корпус еврейских историй о событиях, которые имели место в Украине. Что Ида Финк добавляет к этому корпусу?
— Прежде всего, это очень хорошая проза. И она универсальная. Не имеет значения, в каком городе происходили эти события, не имеет значения, как называли тех людей, потому что речь идет о ситуации человека на грани жизни и смерти, ситуации потери дома и целого своего мира. Поэтому эти короткие сжатые эпизоды мне очень напоминают стиль библейских притч, библейских стихотворений. Это культура Книги: Евангелия, Тори.
Сейчас похожая ситуация с внутренними беженцами. Люди теряют дом, и это бездомье очень непростое. Потеря дома, потеря безопасности и потеря близких — это фундаментальные опыты, чтобы их можно было обойти молчанием.
Еще один важный момент — это исключение, когда мы очерчиваем себе круг, в который одних людей включаем, а других не допускаем. Ида Финк показывает это на микроуровне. Речь идет об антисемитизме межвоенного периода, который отразился на поведении поляков и украинцев в отношении к евреям во время Холокоста. У Иды Финк это показано очень минимальными средствами — есть возможность задуматься, как это происходит.
«ГДЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ В ЧЕЛОВЕКЕ?»
— Есть ли ныне в Украине антисемитизм, по твоему мнению?
— Думаю, что на бытовом уровне — есть. На встречах я выбираю два фрагмента из текста, и во время их прочтения просто воцаряется тишина. Люди узнают эти ситуации отмежевания, потому что они возникают и теперь. Однако у Иды Финк не найдем ни оценки, ни показывания пальцем. Она лишь регистрирует то, что делалось с ней и ее сестрой, и словно ставит вопрос: где заканчивается человеческое в человеке?
— Как воспринимается книга Иды Финк в разных регионах Украины?
— В восточных городах приходится делать больше исторических справок. Интересная вещь прозвучала в Харькове о сочетании двух идентичностей — польской и еврейской. Пошел разговор о том, что из-за войны харьковчане, у которых была двойная идентичность, должны были выбирать — украинскую или русскую. С другой стороны, у моего прадеда была польская фамилия. И как украинский филолог, я понимаю, что украинская идентичность появилась когда-то, в каком-то поколении, и потом ее передали мне. Подобные процессы происходят с людьми и ныне. Наконец, а как очертить саму Иду Финк? Польско-израильская писательница, рожденная в Збараже, которая принадлежала к Союзу польскоязычных Авторов Израиля и единственная из неивритоязычных авторов была награждена премией Пинхаса Сапира в 2007 году. Эту израильскую премию присуждают только ивритоязычным писателям. То, что для Иды Финк, которая писала на языке польской диаспоры, было сделано исключение, свидетельствует о значительности ее произведений.
«ПОЛЯКИ РАДЫ, ЧТО УКРАИНЦЫ МОГУТ ЕЗДИТЬ БЕЗ ВИЗ»
— Ныне все очень активно обсуждают безвизовый режим Украины с Европой, а ты живешь в Варшаве и, наверное, знаешь, как это выглядит там. Когда Польша вошла в ЕС, Ежи Гедройц говорил, что эта визовая граница с Шенгенской зоной — новая западная стена. Можно ли сказать, что это стена сейчас упала? Как бы это ты прокомментировала?
— Если мы говорим о комментариях, не могу не процитировать эксперта Центра Восточных Студий в Варшаве Томаша Пехаля. Он отметил, что в первый день безвизового режима украинский Президент и политики почему-то поехали в Словакию, а не в Польшу, чтобы привлечь внимание к важному событию. Томаш прав, потому что правда такова, что на протяжении десятилетий именно Польша больше всего помогла в том, чтобы это стало возможным. И здесь возникает вопрос, как выстраивается украинско-польский диалог. Процитирую заметку Пехаля: «...выбор Словакии как партнера в праздновании отмены визового режима во всей своей красоте изображает кризис в нынешних отношениях между Варшавой и Киевом, все напряжение в польско-украинских отношениях, отсутствие взаимной воли к диалогу». Однако стоит сказать, что много позитивного делается на внеправительственном уровне, и в целом простые поляки рады, что украинцы могут ездить без виз.
