Эффектная новинка прозы этого сезона — роман Марины Гримич «Клавка», который вышел в издательстве «Нора-Друк». Его перипетии разворачиваются в сталинском Киеве 1940-х годов, точнее в тогдашней литературной среде украинской столицы.
ВНИМАНИЕ К ПОЧТИ ИГНОРИРУЕМЫМ ПОСЛЕВОЕННЫМ ГОДАМ
Главная героиня книжки — молодая женщина Клавдия, которая работает секретаршей в Союзе писателей, а следовательно, учитывая свою должность, оказывается более-менее посвященной в немало интриг послевоенной украинской советской литературы. Интриги эти разворачиваются главным образом в двух местах — в самом Союзе и в писательском доме «Ролит» («робітники літератури»).
Поэтому, как видим, Марина Гримич избрала для своего романа довольно нестандартную, как для современной украинской прозы, тему. Когда сегодня идет речь о литературном быте советских времен как материале для художественного творчества, все-таки наиболее «соблазнительное» впечатление производят двадцатые-тридцатые годы с их политическими страстями, экспериментальным изобилием стилей и концепций, пылкими спорами, литературными войнами, самоубийствами, арестами и убийствами. Неопровержимая заслуга писательницы заключается в том, что она привлекла внимание к почти игнорируемым послевоенным годам.
Причины игнорирования в действительности понять несложно. Литература времени зрелого сталинизма была крайне идеологизирована, стилистически достаточно однообразная, а самим литераторам уж и вовсе не положено быть такими эксцентрическими, как в предыдущие десятилетия. Не очень благодарный материал. Но, перефразируя одного из поэтов тех времен, «истории — не обойти». Марина Гримич уверенно доказывает своей книжкой, что даже из таких малодинамических и темных (из нашей сегодняшней перспективы) времен можно делать достойную внимания литературу.
ПОДРОБНОСТИ «ЛИТПРОЦЕССА» И ЖИЗНЬ ПОСЛЕВОЕННОГО КИЕВА
Ключевые действующие лица романа «Клавка» — секретари, корректоры, редакторы, машинистки, малоизвестные теперь писатели, родственники писателей. Благодаря этому Марина Гримич дает возможность читателям посмотреть не на «портреты» наиболее хрестоматийных авторов (хотя и Рыльский с Малышко или Яновский с Бажаном здесь тоже время от времени возникают), а почувствовать саму механику, материю, подробности литературного процесса. Увидеть, как технически готовят знаменитый писательский съезд, на котором состоится очередной «погром» писателей, назначенных неблагонадежными. Потрогать двери, бумажки, печатные машинки. Услышать особенные голоса и особенный язык партийных и литературных чиновников. Кстати, примечательно, что на нынешнем «Книжном Арсенале» совпали и презентация «Клавки», и выставка, посвященная «Ролиту», киевскому дому, в котором проживало немало украинских писателей середины двадцатого века.
В конечном итоге, это ощущение быта, материи касается в «Клавке» не только «литпроцесса». Много и тщательным образом выписано разных реалий будничной и праздничной жизни послевоенного Киева. От Евбаза и коммуналок до наивысших кабинетов и специальных ресторанов, из которых и вкусно, и весело наблюдать, как простое полуголодное население отстраивает разбитый войной город. В этих декорациях реалий сороковых происходит немало драм — от принудительного выселения инвалидов войны (малоизвестная теперь тема, что достойна отдельного разговора) до личной драмы Клавки.
Личная драма заключается в том, что молодая женщина абсолютно неожиданно для себя оказывается в любовном треугольнике. Ей делает недвусмысленные знаки внимания и предложения, с одной стороны, партийное высокопоставленное должностное лицо, а с другой — очень странный молодой писатель: он вернулся из армии, воевал, литературная «тусовка» подозревает его в связях с советскими спецслужбами, но при этом он демонстрирует свободолюбивое поведение, наивно рубит с плеча правду и даже на упомянутом писательском съезде осмеливается выступить против идеологических травлей. Как понять и как выйти из этой ситуации молодой секретарше Союза писателей?
Стилистика «Клавки» — довольно проста и реалистична. Книжка полностью может читаться просто как историческая мелодрама, хотя при этом в тексте заложены и другие проблемные уровни. Например, переосмысливаются формы послевоенной лояльности населения к советской власти, особенности тогдашней гендерной ситуации (в частности, в среде интеллигенции), «стилистические» нюансы тогдашней сексуальности. Этот роман, кажется, также мог бы стать неплохим материалом для экранизации.
