Вышла из печати книга воспоминаний Ирины Жиленко, одной из главных героинь литературного шестидесятничества, интересной, лирической поэтессы настроения. Довольно большой том называется «Homo feriens».
Воспоминания Ирины Жиленко, несомненно, достойны долгого разговора, и сегодня он только начинается. Также они достойны внимательного прочтения — и как документ внутренней жизни поэтессы, и как своеобразная история шестидесятничества. История не в смысле совокупности общественных событий, тенденций, дат издания книг, причин и подробностей общественных акций, арестов, а история частная, история чувств, впечатлений, разговоров, эмоций, пейзажей.
Текст «Homo feriens» состоит из эпизодов личного дневника поэтессы со времен ее юности до наших дней, из современных обобщений и комментариев, а также стихотворений. Послевоенное детство в Киеве, в котором еще преобладали маленькие домики и коллективный мещанский дворовый быт; взрыв «оттепели», когда столько всего хотелось увидеть, услышать, прочитать, сделать; мертвенная брежневская стабильность, которая для активных людей нередко оборачивалась притеснениями или даже репрессиями; Чернобыльская катастрофа, ее всеобъемлющая паника; медленное развертывание борьбы за независимость и национальное возрождение; упадок девяностых, более поздние события — все это читатель проходит вместе с Ириной Жиленко, воспринимает через призму ее чувств. И именно этот субъективизм, непринужденность в таком масштабном тексте — наибольшее преимущество книги.
Думаю, каждый читатель отметит основополагающую непафосность «Homo feriens». Ее герои — живые люди. Это важно, ведь о шестидесятниках очень уж часто говорят и пишут или слишком торжественно, или слишком недоброжелательно. У Жиленко мы увидим не титанов и не антигероев, а веселых, интересных, влюбленных молодых людей, которые взрослеют и изменяются, каждый по-своему, в не слишком благоприятных (кое-кто — в совершенно невыносимых) жизненных обстоятельствах.
Книга непафосная, зато чрезвычайно сентиментальная. Эмоции часто бьют через край, поэтому с чтением «Homo feriens» стоит быть осторожным. Жиленко приготовила талантливую, но крепкую смесь умиления, отчаяния, горя, радости, юмора и печали. В конце концов, нечто подобное можно сказать и о многих ее стихотворениях.
Воспоминания Ирины Жиленко достаточно самокритичны как на уровне личном, так и на уровне поколения. Поэтесса довольно скромно относится к своему таланту, везде подчеркивает, что не принимала особо активного участия в общественной борьбе. Что же касается шестидесятничества в целом, то ему автор ставит в вину замкнутость, склонность к раздору и черно-белой логике «свой — чужой», попытки намертво подчинить искусство политическим потребностям. Претензии эти высказываются не в концентрированно-обличительном виде — просто автор не избегает и не замалчивает такие моменты, а называет вещи своими именами, как она их понимает.
Недостатки и проблемы шестидесятничества, уверена Ирина Жиленко, вырастают из обстоятельств появления на свет этого явления и этого поколения. Ибо в культуру, в общественную жизнь они пришли из зачищенных, выжженных сталинских лет. Все то, что было для их сверстников не только на Западе, но даже во многом в России очевидными, общеизвестными вещами, обязательным контекстом, им приходилось искать, узнавать с нуля. Целые пласты культуры, истории были запрещены, вычеркнуты, забыты из страха самими украинцами.
Поэтому одна из главных заслуг шестидесятников — именно возвращение или начало возвращения забытых писателей и художников, замалчиваемых исторических событий, попытка открыть то, что делается и делалось по ту сторону железного занавеса. В конечном итоге — постановка вопроса о человеческом, гражданском, национальном достоинстве.
Важный вопрос для Жиленко — художественные достижения ее поколения. Книга «Homo feriens» переполнена художественными впечатлениями, читая ее, легко понять, что слушали, смотрели, читали в те годы. Ирина Жиленко дружила со многими художниками — от Аллы Горской до Валерия Шевчука, ее мужем был прозаик Владимир Дрозд. В своих воспоминаниях Ирина Жиленко предстает сторонницей самодостаточности литературы, ее права на независимость от «злобы дня». Далеко не все шестидесятники разделяли и разделяют такую позицию, но это и неудивительно: потребность заполнять пробелы далеко не всегда способствует свободному полету, а исторические обстоятельства порой требуют именно публицистичности. Впрочем, «Homo feriens» свидетельствует, по крайней мере, о неоднородности шестидесятничества в этом вопросе. Это существенно, ведь сплошная публицистическая заангажированность творчества — один из главных негативных стереотипов о шестидесятниках.
Так или иначе, именно они впервые за многие годы стали обсуждать возможность свободной литературы, а некоторые из них начали ее воплощать. Поэтому шестидесятники определенным образом заложили психологическую почву для более позднего внецензурного развития, для нынешнего более или менее мирного сосуществования всего со всем. Но это не уберегло шестидесятников от конфликта с литературными «детьми» и «внуками». Его отголоски можно найти и в «Homo feriens». Это — взаимные обиды и взаимное непонимание.
Не знаю, насколько интересными для читателей будут кое-где немотивированно напряженные отношения литературных поколений, но, в любом случае, книга воспоминаний Ирины Жиленко в целом поможет понять и почувствовать шестидесятников — тем, конечно, кто этого действительно желает.
