Новинка издательства «Дух і Літера» — документальный труд «Віктор Некрасов. Портрет життя» авторства известного киевского врача и литератора, исследователя истории литературы и медицины, многолетнего автора «Дня» Юрия Виленского.
Книга повествует об одном из главных русских писателей середины и второй половины ХХ в. и при этом уроженца Украины, киевлянина Виктора Некрасова. Этот деятель успел побыть и советским классиком, автором главного канонического текста о Сталинградской битве, и диссидентом, и, в конечном итоге, изгнанником. Высказываясь символично, личность Некрасова можно считать одним из «ключей» к интересному и далеко не во всех читательских кругах хорошо известного слоя высокой русскоязычной культуры Украины. Вероятно, именно это стало толчком для «Духу і Літери» опубликовать книгу Виленского в украинском переводе.
ВОКРУГ ВОЙНЫ
Сюжетным «позвоночником» «Портрета жизни» вполне ожидаемо и оправдано является биография Некрасова — творческая или интеллектуальная биография. Девять разделов и девять выдающихся этапов писательской жизни. Начинается все, понятно, с детства и юности, воспоминаний о Париже и довоенном Киеве. Все это медленно переходит в новую реальность, сосредоточенную в разделе «Сквозь огонь войны». Виктор Некрасов прошел действительно адские места и моменты Второй мировой, достаточно только вспомнить Сталинград. Юрий Виленский тщательно реконструирует реальный боевой путь Некрасова и проводит параллели с военными сюжетами его творчества.
Конечно, прежде всего с книгой «В окопах Сталинграда». Она довольно неожиданно свободно прошла советскую цензуру и стала главным литературным произведением о страшной битве над Волгой. Жесткое, напряженное и в определенном смысле раскованное произведение стало также эталонным примером явления, которое в СССР называли «окопной правдой». Под этим термином подразумевалось не «лакированное», черно-белое, схематизированное изображение в литературе событий войны, а описание более близкое к реальности, со всеми ее противоречиями.
Далее «Портрет жизни» рассказывает, как Виктор Некрасов привыкал к послевоенной, мирной жизни. Эта тема также имела ощутимое отображение в его творчестве. После войны, тем более, конечно, после смерти Сталина, вышел на явь и тот путаный, но неумолимый путь, который вывел публично лояльного к советскому режиму писателя в инакомыслящие и изгнанники.
Чувство справедливости, независимый характер, постоянное желание познавать и развиваться — вот черты, которые, по-видимому, заранее определяли контуры будущего конфликта. Одним из его главных пунктов стало активное участие Виктора Некрасова в почтении памяти жертв Бабьего Яра, выступление на стихийном митинге по этому поводу вместе с Иваном Дзюбой.
КАК ВИКТОР ПЛАТОНОВИЧ ПОССОРИЛСЯ С СОВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ
Сегодня, когда пророссийские, проимперские, просоветские силы давно и последовательно взяли на вооружение мемориальную риторику, посвященную жертвам нацизма (и, конечно, его только украинских и балтийских коллаборантов), это может казаться странным. Но в советские времена тема Бабьего Яра и многих других мест массовых убийств гитлеровцами местного населения (особенно евреев) вовсе не педалировалась. А наоборот, нередко оказывалась под запретом со всеми последствиями.
На мемориальных местах часто не только не обустраивали хотя бы минимальные памятные знаки, но и стремились всячески перечеркнуть, застроить, перекопать упоминание о них. Бабий Яр и метафорическое последствие его «перечеркивания» — трагедия на Куреневке — является здесь абсолютно хрестоматийным примером. Участие Некрасова в несанкционированных, «народных» памятных мероприятиях, конечно, не осталось незаметным. А еще же дружба с еще менее благонадежными людьми. А еще же самиздат...
Забегая наперед, скажу, что, как показывает Юрий Виленский в последнем разделе, посвященному парижскому изгнанию Виктора Некрасова, на склоне жизни писатель анализировал историю своего расхождения с советской властью. И из сегодняшней перспективы, и из перспективы эмигранта 1980-х годов, наверное, даже более важны здесь не причины расхождения, а причины предыдущего понимания. Некрасов говорил о своей наивности, вере в утопию, вере в смягчение Сталина и режима после 1945 года, информационную блокаду («мы столько всего не знали!»), элементарные страх и пассивность — «Я не всегда голосовал «за», однако я и не голосовал «против».
Эту тему не назовешь самой главной в книге о Викторе Некрасове, но она важна для сегодняшней Украины. Чем была вызвана лояльность широких и пестрых масс населения к советской власти? Ведь был не только испуг и верноподданные маски. У многих, даже скептически и оппозиционно настроенных людей, было и восприятие советской реальности и советского режима как явлений органических, своих. Без понимания и осмысления этого трудно говорить об истории Украины ХХ в. А достаточно распространенные сегодня попытки новой черно-белой мифологизации советского тоталитаризма как оккупации, которая держалась исключительно на штыках, такое понимание и осмысление только заиливает.
УКРАИНСКО-РОССИЙСКИЕ НЮАНСЫ
На этапе холодной войны Некрасова из, как тогда говорили, «советской действительностью», когда об изгнании или аресте еще не шла речь, писатель стал одним из «столпов» действующего и поныне культа другого русского писателя-киевлянина — Михаила Булгакова. Ведь именно Некрасов с коллегами разыскал дом на Андреевском спуске, где проживал когда-то Булгаков, дом, который был прототипом того, в котором жили герои его «Белой Гвардии». Да и потом приложил немало усилий для популяризации этого писателя. Булгаковская тема в «Портрете жизни» представлена широко. Очевидно, она тоже актуальна для нас сейчас, когда время от времени появляются дискуссии, как быть с русскоязычным или русскоцентричным культурным наследием Украины, и возникает искушение не сильной самодостаточной позиции кооптации, втягивания в украинскую орбиту, а слабого и наивного отрицания.
Интересным, кстати, является украинский мотив книги, весьма эпизодический, но красноречивый. Так, в одном месте Юрий Виленский приводит воспоминание Ивана Дзюбы о том, что вначале их знакомства Некрасов искренне удивлялся национальным, языковым и культурным протестам украинских шестидесятников, будущих диссидентов. Разве, мол, есть какая-то проблема со всем украинским? Ведь вон «Кобзарь» можно купить на каждом шагу.
Очень показательное свидетельство: человек, далекий от украинского протестного движения, но совсем ему не враждебный, абсолютно дружественный, мог на полном серьезе не осознавать тех притеснений, которые испытывали украинский язык и культура. Впрочем, как уже говорилось, Виктор Некрасов любил и умел учиться. И уже скоро, очевидно, сориентировался в ситуации. А в годы парижской эмиграции даже четко заявлял, что поддерживает идею независимости Украины, если ее поддерживает украинский народ. Согласитесь, небанальная позиция для тогдашнего русского писателя.
В Париже, где Некрасов провел значительную часть детства, он и умер в 1987 году. Нужно признать, что изгнание было весьма гуманной формой репрессий относительно писателя инакомыслящего, если сравнить ее с тем, что выпало на долю многих других. В Париже заканчивается и «Портрет жизни». Юрий Виленский описывает последние годы творчества Виктора Некрасова, грусть по родине и радость открытия свободного мира, подведение итогов.
Несмотря на откровенно сырой украинский перевод, книга «Віктор Некрасов. Портрет життя» — бесспорно, одно из самых интересных нон-фикшн изданий по истории литературы в этом сезоне. Это тот тип субъективных текстов, с которым интересно даже спорить и не соглашаться.
