При критических разборах текстов Олеся Ульяненко часто можно услышать мнение, что он слишком сгущал краски. Что концентрация негатива переходит все мыслимые пределы. Что такого не может быть и вообще — эти ненормальные сюжеты писатель выдумывал для пиара собственных произведений. Тем не менее, люди, знавшие Ульяненко близко, отмечают, что писатель сторонился скандальной славы. Искренне переживал и всячески опровергал слухи о том, что запрет его книг как порнографической продукции — это всего лишь пиар-акция, организованная им.
Это последнее интервью Олеся Ульяненко. Оно было записано в августе 2010 года, незадолго до смерти писателя. Тогда неожиданно он рассказал о своей молодости, что раньше делал неохотно. Возможно, это интервью поможет читателю понять неметафорическую действительность писателя.
— Олесь, что можешь вспомнить о детстве?
— Ничего. Я родился в Хороле. Есть такой маленький городок. Это Полтавская область. Мне иногда кажется, что если остановить любого человека на улице, то он подробно расскажет, как живут люди в подобных Хоролах. Таких местечек очень много по Украине, с одинаковыми проблемами, людьми. Кто-то уезжает, кто-то остается, но само место не меняется.
— Как вышел в люди? С чего начинал?
— Грузчиком работал в Николаевском порту. Приходили сухогрузы, мы их разгружали. 10 000 тонн в день. На одного грузчика приходилось примерно по полторы тонны. После таких перегрузок поначалу ощущал невесомость — это когда идешь без мешка на плечах и кажется, что отрываешься от земли. А утром мышцы гудят, встать не можешь, но опять надо идти таскать. Потом привык, конечно. Нормальная работа.
— А первые творческие позывы как проявились?
— Как только писать научился, стал что-то сочинять. Сейчас не помню, конечно. Да, я забыл рассказать: я же в хоре пел. Там же, в Николаеве. Нас человек десять грузчиков заставили записаться в хористы. Шаровары выдали, значит, вышиванки, и мы пели. Смутно помню, что пели, помню только, что после пения мы собирались и пили молдавский портвейн, а уже после него действительно тянуло на пение. Пели Высоцкого, еще что-то. Однажды нас с моим дружком во время пения забрала милиция. Они отправили нас слушать лекцию о вреде портвейна. Лектор, помню, что-то говорит — а ползала блюет в это время. Такой вот хор.
— Самые сильные впечатления детства-юности?
— Я видел, как самолет в небе развалился. Это было под Днепропетровском в 1970-тые годы. Я смотрел в небо и подумал сначала, что это прыгают десантники, потом сообразил, что люди падают без парашютов. Хвост у самолета в воздухе отломился и люди посыпались. Такой вот дождь из мертвых. Реакция людей тогда была не менее страшная: кто-то ржет, кто-то по карманам шарит, ну, конечно, не все так повели себя, но мародеров я видел. После менты по домам ходили и объясняли народу, о чем не надо говорить и писать.
— Как попал в Афганистан? Что можешь вспомнить о том времени?
— Не люблю я об этом вспоминать. Ничего там не было хорошего...
— Ну, может, вспомнишь не про Афганистан, а вообще про армию? Насколько я знаю, ты не сразу оказался в Афганистане.
— Да, я сначала в Германии служил. Наша часть стояла в Веймаре, город Гете. В первую неделю службы я сразу попал под арест. Хотелось посмотреть город. Меня две проститутки сдали, как я потом узнал. Они нашу часть «обслуживали» — ну и стучали особистам, конечно. Вот так вот с ареста и началась моя служба. Дальше тоже не все гладко было, гауптвахта за гауптвахтой. Дальше — больше, дал начальнику одному — гм, по лицу, не спрашивай почему, за дело. Вот меня и упекли выполнять почетный интернациональный долг.
— Откуда такое знание жизни криминального подполья?
— В том-то и дело, что не подполья. Они же легально живут, напоказ. Чуть ли не в прямом эфире рассказывают о своих подвигах...
— Я имел в виду подвиги «бойцов» 1970—1980-х годов...
— Да и тогда сильно не прятались, по крайней мере в Николаеве. Я это описал в романе «Там где Юг». И не бойцы это были, а так — шпана, курили коноплю, пили все что можно. Иногда серьезно нарывались, их отстреливали за это, как собак бездомных. Совсем без мозгов люди.
— Говорят, сценарий фильма «Жмурки» ты написал. Расскажи, как было дело.
— Мы с Володей Тихим написали сценарий. С натуры писали, в одном из кафе на Рейтарской (улица в Киеве), там тогда бандиты собирались. Мы сначала писали сценарий «Сталинки», но в процессе работы увлеклись — слишком живописные образы перед нами мелькали. Сценарий, уже готовый, Володя дал почитать москвичам, те посмотрели и сказали, что тема эта уже устарела. А через год примерно появились «Жмурки», там были почти все фишки, которые я придумал, но сценарист указан другой.
— К примеру, какие фишки?
— Ну, вся сцена, когда Саймон пьет газированную воду из автомата, да много чего из моего сценария. Вспоминать сейчас неохота.
— Есть такие моменты, которые вспоминаешь всегда и с удовольствием?
— Якутию вспоминаю всегда с удовольствием. Я случайно там оказался. Мне было 15 лет, я украл дома 25 рублей и удрал. Доехал до Якутии. Там меня за шамана принимали, я старался не разочаровывать их. Все это на каком-то вербальном уровне, из запоя, к примеру, вывести человека или боль снять. Главное, чтобы поверили тебе.
Еще в Якутии оленей помню. Добрые очень и соль любят. Якуты пописают перед любимым оленем на снег, а те слизывают. Такое вот было начало жизни.
