Рио — это город, который с высоты горы Корковаду созерцает Иисус-Искупитель, опустив голову вниз и раскинув птицей руки, будто собираясь нырнуть в этот город. Рио — это причудливый ландшафт с большими и маленькими бухтами, заливами, лагунами, горами, скалами, тоннелями, бело-песчаными пляжами, на которых загорелые бразильские дети из фавелы играют в такой футбол, который не стыдно показать на чемпионате мира. Рио — это город, где растут причудливые растения и фрукты, где живут дивные птицы и животные. Рио — это город, где переплелись карнавальный разгул и глубокая набожность. Рио — это город Веры Вовк. Мне сложно представить Веру Вовк вне Рио, в любой другой стране мира, невзирая на то, что она неразрывно связана, по крайней мере, с еще двумя местами на планете — Украиной, где она родилась и провела детство, и Германией, где прошла ее юность и где она сформировалась как блестящий германист. Однако именно благодаря Рио ее творчество стало тем, чем оно является теперь, — литературным вертоградом, садом ангельских песен...
Ступив в ее жилище, мы также очутились в вертограде, теперь уже материализованном. Раскинув руки, как Иисус на Корковаду, мы с головой нырнули в море цветов, в царство изысканной керамики, дерева, тканей, картин, камушков, ракушек, цветов.
«Живеш тут, наче середньовічна кастелянка серед квітів, килимів і книжок, далека від практичних об’єктів...»1
Да, пани Вера не позволит, чтобы рутинный быт ее проглотил, «как кит Иону».
Мы пришли к госпоже Вере вечером, и, невзирая на то, что ее дом озарял не месяц, а электрический свет, в нашей памяти осталась именно такая картинка:
«Мій кум — срібний місяць
це — кіт домашній:
лазить полицями
й не перекине ні одної книжки.
Фіалки на бальконі
повертають закохані очі,
коли хоч загляне
вікном до світлиці
й розсипле нехотячи
трохи срібла по всіх усюдах.
Тоді навіть чорне піяніно
дістає срібне покривало,
а звисаюча папороть
здається припорошена інеєм.»
...Когда мы фотографировались с пани Верой около елочки в ее жилище, которое напоминает художественный вертоград, она сказала, что празднует Рождество дважды. Один раз — со всеми бразильцами по католическому календарю, второй раз — со свечкой на столе сама себе колядует...
Эти слова мне вспомнились, когда я читала книги Веры Вовк, подаренные ею самой. Путешествуя на самолете во время почти двенадцатичасового перелета из Рио во Франкфурт, а затем почти шестичасового пребывания в немецком аэропорту в ожидании самолета в Киев, я перечитала все, что было издано Верой Вовк за последние годы, — то, что я пропустила во время пребывания в Канаде.
Накануне Рождества меня особенно очаровала ее «Коляда на Щедрий вечір», где к автору ангелами в нимбах спускаются из небесного вертограда все те, кого она когда-то любила и любит до сих пор. Ангелы снимают свои нимбы и ведут с ней тихую, преисполненную нежности, печали и легкого юмора беседу.
Читая Веру Вовк, я обрадовалась, что ее представления о «том свете», по сути, созвучны с моими — с теми, которые я изложила в своем романе «Друге життя». Правда, если у меня ангелы ходят в современных костюмах и галстуках и шутят несколько еретическими шутками, то у Веры Вовк ангелы общаются между собой в форме поэзии. По свидетельству гостей Веры Вовк «с того света», в раю царит «демократический строй, и все имеют право слова, даже без посредников».
Обращаясь к своей подруге, поэтесса спрашивает:
«Що робиш, рідна, в другому
світі?
Може, поливаєш кокосові пальми,
де посуха, росою?
Може, на небеснім верстаті
тчеш веселку в індіянському взорі?
Може, граєш на флейтах
бамбуків
негренятам фавелі,
а вони думають, що то вітер?»
И еще один вопрос она задает еще одной своей небесной гостье:
— Мать Евхаристия, — вспомнилось от нечего делать, — на каком языке молятся ангелы в небе «Богородица-Дева»?
Она загадочно посмотрела на меня, повела белой бровью и молвила:
— Очевидно, на украинском!
Да, прожив столько лет в далекой и причудливой, как тропический цветок, стране, она сохранила чистое хрустальное украинское естество. Она хорошо знает разную Украину — и ту, интеллектуальную, которая царила когда-то в атмосфере Ирпенского дома творчества, когда она с Григорием Кочуром переводила Лорку, и эту — бедную, уставшую от тяжелого крестьянского труда иммигрантскую бразильскую Украину, где появилась своя святыня — Матушка Божья Кораллов:
«Хто та жінка,
від якої б’є світло,
наче від тисячі дзеркал,
що відбивають південне сонце?..
— Це — Його Матір Коралів, покровителька наших емігрантів. Скажи їй усе те, що в тебе раною на дні серця...»
Я перечитала много на своем веку — и гениального, и шарлатанского, поэтому теперь убеждена, что проза должна быть массовой, где нужен «вал», но поэзия должна быть «штучной», поскольку это ювелирная работа, где ценится и сам материал, и его шлифовка, и оправа.
Вообще, коту Веры Вовк (которого я так и не увидела в доме писательницы) ужасно повезло. Образ его навеки запечатлен в произведениях великой украинской поэтессы! Его зовут Куць, но хозяйка называет его и другими именами: пан Коцкий, Самийло Кишка, Lorenco Magnifico, Feirefis, Bem-amado... Он, пользуясь любовью хозяйки, позволяет себе слишком многое. Например, забыв о своем «пролетарском происхождении», имеет смелость лежать у госпожи Веры (самой Веры Вовк!) «среди бокалов на обрусе»!..
И еще одно отличает поэта от непоэта: умение написать о том, что давно уже заеложено масс-медиа и политиками так, чтобы дрогнуло сердце:
«І прийдуть тріє цері
з Іраку, Чечні й Афганістану,
принесуть Ісусові в дарі
те, що залишили бомби й танки...
Написано ювелірно...
...А пишучи про себе, Віра Вовк каже, що не хоче гучної слави.
Єдине, що хочеться,
Написати, щось кругле, мов яблуко...»
1Здесь и далее — цитаты из книги Веры Вовк «Коляда на Щедрий вечір» // Вовк В. Маскарад. — Факт, 2008
