Игнаций Карпович (1976) — один из самых ярких современных писателей Польши. Лауреат премии «Паспорт «Политики» (2010) за роман «Балладины и романсы», четырехкратный финалист конкурса на главную литературную премию Польши NIKE — за романы «Жесты» (2009), «Балладины и романсы» (2011), «Кости» (2014) и «Сонька» (2015). Последний роман уже переведен на несколько европейских языков, а недавно он появился у нас в переводе Остапа Сливинского, в издательстве «Комора». Именно по такому случаю Игнаций Карпович посещал нынешний «Книжный Арсенал». В центре сюжета «Соньки» — судьба девушки из польско-белорусского приграничного поселка, одного из уголков Подляшья (рассказанная «столичному» драматургу Игорю, который на самом деле оказывается родом из того же Белостока): в оккупированном гитлеровской армией селе Сонька влюбляется в немецкого офицера, и за эту короткую взаимную любовь ей приходится платить всю жизнь. «День» решил поговорить о польских «границах», забытой любви Второй мировой войны и частной истории.
— Откуда возникла идея рассказать такую историю польско-белорусского приграничья?
— От своего дяди, художника Леона Тарасевича, я услышал, что «у нас в селе была такая женщина, у которой был во время войны роман с немцем», это и было начало истории «Соньки». С прототипом я не познакомился, не хотел почти перед смертью спрашивать ее о прошлом, мне это показалось неэтичным. Поскольку я сам рос в селе, то хорошо знаю, как реагируют малые сообщества на любое отступление от общих норм. Я был удивлен, что Соньке позволили дожить до старости. И тогда я задумался, как могла выглядеть ее жизнь. Кроме того, меня захватывает польско-белорусское пограничье и срединная форма идентичности людей — например, мои дедушки-бабушки не чувствуют себя ни поляками, ни белорусами, а о себе говорят, что они «тутейші», «свої», или «звідси».
— В вашей книжке характерно очерчена тема «дикого Востока» — хаотической природы, магии, обычаев восточного польского приграничья. Очевидно, это не новая тема для польской литературы, но интересно услышать, что вы об этом думаете.
— У нас иногда издают романы, в которых речь идет о Подляшье, например, замечательная книжка «Півонія. Німота. Голоси» Кшиштофа Гедройца, но они не пробиваются в литературный мэйнстрим. Практически это удалось лет десять тому назад Редлинскому и его книге «Конопелька», поэтому «восточность» моей «Соньки» в контекстах упоминаний о ней в главных медиа стала чем-то абсолютно новым и свежим.
— Вторую мировую войну вы показали на популярной в настоящий момент волне «частной истории». Может ли частная история, на ваш взгляд, решить проблемные исторические вопросы, недоразумения?
— Нет. Такие проблемы невозможно решить снизу, с перспективы отдельно взятого человека. Однако такие «частные истории» имеют смысл, потому что показывают абсурдность каждой войны, пусть даже и «справедливой». Любое насилие является взломом, и это понятно не на основе статистики (сколько человек погибло), а именно на уровне отдельных людей, единиц.
— Какой была реакция на вашу книжку польских критиков? На что они обратили внимание в первую очередь?
— В целом роман восприняли положительно, иногда даже с энтузиазмом, например, профессор Ришард Козелек написал такое по-настоящему огромное оптимистическое эссе к журналу Ksiazki, наибольшему польскому литературному журналу. Конечно, медиа правой ориентации возмутились по поводу не-польскости главной героини и по поводу того, что автор не клеймит ее роман с врагом. Некоторых польских белорусов возмутила недостаточная белорусскость той же героини.
— В своем вступлении от переводчика Остап Сливинский пишет о табуированной теме — самосудах над женщинами, у которых были отношения с нацистами. Как это было в Польше? Как эта тема давалась во время написания книги?
— В Польше, или, точнее, в польской литературе, тема «черного романа», как это у нас называется, не слишком распространена, что не означает, будто историй о романах с врагом не было. Просто они чаще касались более давних времен, например, какого-то из польских восстаний. Интересным получился репортаж Ирины Моравской «Как я похитила Эмилию из Калабрии от злой пани». Там внебрачный ребенок войны, злая пани из названия книжки, униженная и невостребованная, сама становится чудовищем, которое обижает других людей.
— Иногда мне кажется, что «Сонька» это роман-эпитафия, история, которая приносит облегчение для героини, для читателей. Возможно, была какая-то реакция от читателей, которые знали подобные истории? Вообще интересно было бы узнать об отзывах.
— После выхода «Соньки» у меня было много авторских встреч, часто после завершения ко мне подходили читатели и рассказывали о «своей Соньке» — женщине, жившей с оккупантом. Оказывается, по всей Польше были такие «Соньки», и благодаря моей, подляшской, каким-то образом они были упомянуты. Конечно, эти разговоры были чрезвычайно трогательными.
— Недавно вы побывали в Украине, в Киеве. Как вам здесь? Что удивило, порадовало, возмутило? Подтвердило или разрушило стереотипы о нашей стране и городе?
— Киев меня поразил, хоть я и немного успел увидеть, но, вероятно, еще сюда вернусь. Восхитила Киево-Печерская лавра, архитектурно гениальная гостиница «Салют», в которой мы жили, но наибольшее впечатление на меня произвела монументальная социалистическая архитектура. Оказывается, она может быть красивой, и течение времени делает ее еще интереснее. Ну, и конечно Киев поразил меня зеленью.
