В истории о двух музыкантах, что и дала название этому сборнику, перед нами сюжет о Каине и Авеле. По крайней мере, так может показаться на первый взгляд. В действительности же это сюжет о Дьяволе, змее-соблазнителе, который подстерегает людей.
Э. Шмитт будто бы и подталкивает читателя, что вот-вот наступит свет, и мы приблизимся к победе над темнотой, но этого не происходит. Крис не становится праведником, а вот Аксель превращается в монстра. Обида, травма, желание мести в этом мире «притупляют» способность творить прекрасное, способность переживать возвышенное и давать возможность пережить это ощущение другим.
МИР, ГДЕ ПОТРЕБИТЕЛЬСТВО — КЛЮЧЕВАЯ ЧЕРТА
Аксель убивает в себе способность к музыке сфер и превращается в дельца — жестокого и циничного, который живет в мире культов поста, культов энтертейнмента. Э. Шмитт создает пародию на современный мир, показывая его непривлекательный гротесковый образ, в котором потребительство является ключевой чертой человечества.
Но позволю себе еще один вопрос: а почему Бог принимает жертву только у одного из братьев? Не знает ли Бог, что это приведет к убийству? Зачем нужно было обнажать хищную сущность брата? На этот вопрос Библия не дает ответа.
В конечном итоге, как и на тот, что было бы, если бы убил не Каин, а Авель... Возможно, история о Каине и Авеле — это «новелла» о том, что Бог забрал из земли того, кто со временем мог бы стать еще страшнее — Каина... Конечно, такая интерпретация апокрифическая и злодейская, но, кажется, что Э. Шмитт, переиначивая библейский сюжет, развивает его именно в этом направлении.
ПРЕДЕЛЫ СВОБОДЫ В ЧЕЛОВЕКЕ
Герои Э. Шмитта — это трансгрессия в себе, это герои, которые живут в измерениях светотени, которые не являются черными или светлыми, а колеблются, находясь на шатком пределе, который называется «телом». Они едят, чувствуют страсти, рожают других... Имеют свободу.
Э. Шмитт в своеобразном послесловии пишет о том, что для него эти истории — о пределах свободы в человеке. «Эти повествования пробегают извилистыми тропинками существования, побуждая к осмыслению того, куда ведут: к свободе или к детерминизму? Свободны мы или нет? (...) Сознаюсь, что мне более близки сторонники свободы — наподобие Канта и Сартра, — потому что мне кажется, что познание свободы в моей жизни таки было». Подобный философский вопрос затрагивает и украинский писатель Ярослав Мельник. Но у Э. Шмитта предел превращается в червоточину, потому что сам человек червив.
Является ли светлым персонажем Грег, готовый мысленно похоронить ту или другую дочку, готовый, в принципе, прибегнуть к мысленному убийству, чтобы выжили те, кого он любит больше? Не является ли этот сюжет трансформируемой историей о психологическом каннибализме, когда отец пожирает собственных дочек, будто древний жестокий титан? Или же является ли светлым Аксель, который стремится отомстить и неведомо как превращается в темную сторону Дориана Грея (точнее в то, что скрывает в себе демонический портрет)?
В конце, несколько слов о переводе, который приятно читать и которым наслаждаешься и увлекаешься. Э. Шмитт передан максимально доступно, правда, переводчик Иван Рябчий — профессионал, один из лучших творцов украинского тела для современных франкоязычных литератур, — любит употреблять слова из категории «забытых» (например, «трапунок»). Он стремится актуализировать в нашей речи истинно украинские лексемы, которые в свое время были исключены. В целом, перевод художественно одухотворенный, в отличие от того мира, в котором живут герои.
Наибольшее открытие Э. Шмитта, как по мне, в том, что его герои имеют душу. Они живы. Но писатель показывает не черно-белую душу, в ней побеждает ярость, инстинкт самосохранения, похоть, амбиции, одним словом, стремление быть «человеком». В отличие от Ницше, для Э. Шмитта «человеческим, слишком человеческим» являются не те «слабости», «привязанности», которыми мы сковали себя, а только одна привязанность — к Злу. Книжка не оставляет безразличным, она побуждает мыслить, не соглашаться, спорить. «Концерт памяти ангела», прежде всего, побуждает читателя думать о том, кем он не является.
Надеюсь, что таки не является.
