Он сделал ошеломляющую карьеру военнослужащего, а также имеет писательский успех, в частности, роман «Зеленые против синих» попал в список бестселлеров от «Нью-Йорк Таймз». Восемь лет в американской армии, в частности служба в Ираке и Афганистане. В качестве военного советника Эллиот Акерман руководил отрядом афганских солдат и отвечал за операции против глав Талибана. Также руководил операцией по ликвидации последствий урагана Катрина в Новом Орлеане. Все это дало незаурядный опыт, к которому Акерман обращается в своей прозе.
В этом году «Зелені проти синіх» вышел на украинском языке в издательстве «Дуліби», и чтобы представить книгу писатель приехал в Киев. «День» расспросил Эллиота Акермана о романе и об агрессии, присущей человеку как виду.
— Как вы решились сменить карьеру военнослужащего на писательскую?
— Моя мать писательница, я вырос среди книг и учился на факультете истории литературы, и для меня было очень естественно писать. Кроме того, есть история военных, которые писали. Когда решил оставить военную службу, именно в этот день я и предпринял первую попытку писательства. Это был рассказ. Но пока удалось написать что-то стоящее, прошло несколько лет.
«РЕЛИГИЯ И ДУХОВНОСТЬ ЧАСТО НЕ ИМЕЮТ НИЧЕГО ОБЩЕГО»
— Когда в Украине началась война, украинские писатели испытали разочарование в том, что культура может как-то влиять на людей, что она может что-то изменить. В чем смысл становиться писателем после войны? Что может изменить литература, может ли она вообще что-то изменить?
— Когда я шел в армию, читал очень много романов, которые написали ветераны войны. И тогда это очень много для меня значило. Когда я вернулся с войны, то перечитал те же книги и совсем иначе их воспринял. То есть я считаю, что когда ты возвращаешься с войны и пишешь об этом, ты становишься человеком, который транслирует память и информацию о той войне, о которой пишешь. Если будет еще одна война и будут молодые ребята, которые захотят на нее пойти, они смогут прочитать эту книгу и принять свое собственное решение, делать это, или нет.
— То есть речь идет об абсолютно прикладной функции писательства после войны, о создании эмоционального учебника. Или, возможно, есть еще какой-то смысл, например терапевтический, чтобы работать с посттравматическим синдромом?
— Мое писательство не является терапией, для терапии есть другие методы. Я чувствую себя автором, у которого есть желание писать, и я пишу о войне. Если бы я не пошел на войну, то все равно бы писал, только о чем-то другом.
— Ваш роман «Зелені проти синіх» начинается эпиграфом из слов пророка Мухаммада «Война — это обман». Какую роль на войне играет религия? Нужна ли религия вообще в мире, где есть много точных знаний об устройстве вселенной, животном мире, человеке и его мозге, то есть где господствует научный взгляд на мир?
— Это очень большой вопрос. С одной стороны, идеология на войне дает причины для борьбы. Всегда есть идеологические причины для войны. Религия может быть одной из них, но также могут навязываться и политические мотивы. Например, раньше украинцы и американцы не любили друг друга по таким мотивам, а теперь все изменилось.
С другой стороны, какую же роль играет религия в мире, если есть наука? Меня воспитали в очень религиозной семье, но сейчас я агностик. Я считаю себя очень духовным человеком, но это отличается от религии, я думаю, религия и духовность часто не имеют ничего общего. Хорошо в литературе то, что она очерчивает определенный вопрос, но не дает ответа на этот вопрос. Есть много места в мире для поиска духовности, но религия, особенно хорошо структурированная религия, в этом плане является не совсем хорошим методом.
«ИСКУССТВО — ЭТО ВСЕГДА ОБ ЭМПАТИИ»
— То есть религия — это часть идеологии?
— В этих войнах — да. Например, и в Ираке, и в Сирии мусульмане убивают друг друга. Одни суниты, другие шииты. И они убивают друг друга и отличаются во взглядах только по вопросу, кто является преемником пророка Мухаммада. То есть должна быть всегда какая-то теория, идеология, почему мы идем на войну. И очень часто она потом оказывается какой-то ошибочной. Когда американцы воевали во Вьетнаме, им всегда внушали, что это для того, чтобы Вьетнам не стал коммунистическим. А на самом деле они не знали, что вьетнамцы были националистами и просто хотели быть независимыми. В итоге десять лет провоевали, пятьдесят пять тысяч человек погибло, и в конечном итоге поняли, что они и не хотели быть коммунистами, а просто хотели быть независимыми.
— Рецензенты вашей книги ее хорошей чертой считают то, что наррация ведется от имени афганца. Как вы решились озвучить голос афганца — человека, которым вы не являетесь?
— Я думаю, что способность эмпатии позволяет понимать разных людей. Искусство — это всегда об эмпатии, о том, как мы чувствуем других людей. И когда я писал книгу, я хотел рассказать о той стороне, о которой не рассказывают, о видении самими афганцами этой войны.
Когда начинал писать, главным героем был американец, которого я потом убрал из книги. По первичному замыслу Азиз, который сейчас есть в книге, рассказывал свою историю американцу. И первый издатель, прочитав рукопись, сказал: «Очень классная книга, но я не уверен в этом американском персонаже, зачем он здесь?»
И я сам себя спросил, зачем я так структурировал свою книгу, что Азиз рассказывает свою историю этому американцу. И понял, что мне не хватало смелости рассказать эту историю от имени афганца Азиза и я должен забрать оттуда этого американского персонажа.
Вы зацепили тонкую для американцев тему, которая называется культурная апроприация (принятие или использование элементов одной культуры носителями другой культуры). Художник, который что-то рисует, передает свои чувства на полотно, и когда вы смотрите на это полотно, если ему удалось, получаете невероятные эмоции. Так же и режиссер, когда снимает фильм, закладывает в него свои эмоции, а когда вы будете смотреть этот фильм, то можете заплакать. Возможно, когда вы будете читать книгу, то она вас затронет. Я называю это передачей эмоций. И это то, что делает искусство. Разве не удивительно?! Считаю, что люди, которые налагают на искусство правила: «делайте так и не делайте так», в действительности не знают, для чего оно создано. Если бы мы их слушали, то не было бы «Венецианского купца», «Отелло» Шекспира, не было бы Элвиса Прессли, «Ролинг Стоунз». Мастера творят со своей перспективы, миксуют культурные опыты.
— Прочитал ли кто-нибудь из афганцев ваш роман и выразил ли вам свое мнение о нем?
— Кое-кто читал, и отзывы были позитивными. Но таких было не очень много, потому что книга не переведена ни на пушту, ни на другие языки, на которых там читают. Отзывы в прессе были позитивными, и это для меня много значит. У меня брали интервью на афганском телевидении.
«ВОЙНЫ ПРИСУЩИ ЛЮДЯМ»
— Агрессия — это одна из особенностей всего животного мира. Как можно еще работать с агрессией, кроме как направлять ее на войну?
— Я хочу, чтобы было меньше войн, но считаю их чем-то присущим людям. Войны будут всегда, к сожалению. Как говорят, быть против войны это все равно, что быть против ураганов. Ни в одном, ни в другом случае невозможно ничего сделать.
— Человек вместе с бонобо и шимпанзе происходит от общего предка. Шимпанзе решают проблему стресса, направляя свою агрессию на насилие, бонобо направляют агрессию на секс. Люди в этом находятся где-то посередине. Агрессия — это видовое качество человека. Люди не избавятся от агрессии, но могут ее направлять...
— Почему секс лучше войны?
— Потому что от секса люди рождаются, а от войны умирают.
— Думаю, что вы склоняете меня к ответу на вопрос, что лучше, секс или агрессия, и я отвечу, что конечно секс. Но если серьезно, я понимаю, что у людей всегда будет агрессия, и наверное они всегда будут сбрасывать ее путем войны. Я не пропагандирую агрессию, но кажется, что люди будут решать это именно так.
