Недавно Анатолий Криволап был выдвинут Национальным союзом художников на соискание Шевченковской премии. Кроме того, не так давно этот украинский художник в который раз стал сенсацией. Международный аукционный дом Phillips de Pury&Co продал полотно Анатолия Криволапа «Конь. Ночь» за 124,5 тыс. долларов. Это абсолютный рекорд украинского искусства на международном рынке.
Около десяти полотен Анатолия Криволапа находятся в Национальном музее Украины. Одна большая работа есть в Венском музее истории искусств. И даже в доме-музее Пола Маккартни в Ливерпуле есть его картины. В Киеве полотна художника можно увидеть на ART-KYIV Сontemporary в «Мистецькому Арсеналі» до 13 ноября, а еще на его персональной выставке, которая 8 ноября откроется в столичной галерее «Мистецька збірка».
Сам Анатолий Криволап живет за городом и с прессой общается изредка. Но «Дню» он согласился рассказать о своей жизни и художественном становлении, о цвете как философской концепции и о моде, которая сегодня присутствует в искусстве.
Художник родился в Яготине. В начале 60-х поступил в художественное училище. Пошел в армию, а отслужив, поступил на живописный факультет Киевского государственного художественного института. Там он учился у Виктора Пузырькова. А тот исповедовал «тотальный академизм». Анатолий Криволап уже тогда чувствовал, что будет абстракционистом. Признается, что уже не помнит, когда живопись и жизнь стали для него синонимами. Рисует столько, сколько себя помнит. Другого занятия, которое приносило бы ему хотя бы приблизительно такое же удовлетворение, не существует. Это для него и работа, и хобби, и страсть.
— Пан Анатолий, почему здесь, на ART-KYIV Сontemporary, ваши картины стоят просто опертыми на стену, да и рядом нет ни одной подписи?
— У меня здесь, как видите, трудное соседство — рядом огромный проект в виде рекламного стенда «Новопечерских липок», так я решил немного оживить вид бокса. Будто это своеобразная мастерская, чтобы не было официоза избыточного. А подписи нет, потому что я вообще работы не подписываю. Зачем диктовать зрителю то, что он и так увидит и почувствует? Вот здесь — вечерняя вода, похоже?
— Думаю, вполне.
— Так зачем же тавтологию создавать, и так ясно, что это — вечер. Даже если даю название картине, идя навстречу пожеланиям коллекционера или галериста, то с долей иронии.
— Ваши работы абсолютно узнаваемы, их трудно перепутать с кем-то другим благодаря этим эмоциональным и сочным цветам. Чем является для вас цвет?
— Знаете, для меня цвет перестал быть целью, а стал инструментом, с помощью которого я передаю состояние, эмоцию, настроение, в конце концов — мысль. Здесь помогла абстракция, которая, храня изображение, заставляла чувствовать «состояние в самом себе». Постоянная практика открыла новые резервы для передачи ощущений и чувств в пейзаже.
— Как долго вы искали цвет?
— Я отдал этому 15 лет. Начал экспериментировать еще в институте. Меня за эти эксперименты чуть тогда не выгнали. Все годы своего становления я даже не ходил на украинские выставки. Но, в принципе, кроме Николая Глущенко, меня никто и не интересовал. Он был просто гениальный колорист. Еще в юности меня поразила его картина «Парижский пейзаж». И я к творчеству Николая Петровича всегда внимательно присматривался.
— И не хотелось познакомиться?
— Я мог в любой момент подойти. Личность, харизма, влияние, характер, цвет. Это же гипноз. И есть очень большая опасность потерять себя. Причем это касается не только Глущенко, я остерегался сближения с каждым художником, который мне импонировал. Потому что полотна — это одно, смотри, сколько хочешь, присматривайся, анализируй. А вот личное знакомство с художником — это уже совсем другое. Также я часто ездил в Москву и искал там работы Роберта Фалька, ну и, конечно, импрессионистов смотрел. Наставника как такого не имел. Сам искал свой стиль, цвет. По оттенкам, чувствуя настроение, создавал композиции. Это и захватывало, и истощало одновременно. Если разобраться, то цель любого вида искусства (будь то поэзия, музыка, живопись) — выразить одно и то же, только средства у них разные. В поэзии это — слово, а у меня — цвет.
— То есть основная миссия художника — это найти свой инструмент и научиться им владеть?
— Художник создает откровенные фиксации витков своих духовных и интеллектуальных состояний. И в этом заключается его основная цель. Ну и, конечно, владеть своим инструментом. Теперь технических проблем с цветом у меня нет, искания закончены. Но быть точным, откровенным, поймать удачное мгновение... Очень легко ввести себя в заблуждение. Это даже легче, чем кажется. Важно для художника не стать станком для рисования. Здесь полностью следует довериться интуиции, прислушиваться к внутреннему голосу.
— Когда создаете картины, именно этот внутренний голос подсказывает как?
— Никогда не знаешь, куда приведет картина. Бывает, что сделанное сегодня кажется интересным, а завтра приходишь в мастерскую, смотришь и видишь — это просто ужас. Начинаешь переделывать. Возвращаться могу к полотну и месяц, и год... Жду удачного момента. Иногда полотно совершенно почти сразу, уже через полчаса. Я создаю свои картины в счастливые минуты озарения.
— Могут ли слова раскрывать глубину и суть искусства, в частности, вашего? Есть ли в Украине искусствоведы, которые могут хорошо анализировать ваши полотна?
— С этим проблемы у нас серьезные. Искусствоведам желательно проходить стажировку в лучших мировых художественных вузах, читать в оригинале теоретические труды по искусству ХХ века, посещать лично наибольшие значимые художественные форумы, чтобы иметь реальное представление о новом искусстве. Право на собственное суждение имеют все. Но одно дело — искусствоведение, а совсем другое — субъективное мнение.
— Как вы сами определяете жанр, в котором работаете?
— С моей точки зрения, художника не должны волновать направления, жанры. Считаю, что художник должен открывать себя сам. Поэтому я даже не задумывался, в каком жанре работаю. Наверно, пейзаж. Только не совсем обычный... Сам пейзаж исторически начинался как фон для мифологических, религиозных картин, портретов. Барбизонская школа — это живопись на пленере. Импрессионисты привнесли свет, эмоцию. А Кандинский сделал из пейзажа абстракцию. В начале ХХ века пейзаж фактически был вычеркнут из искусства. И вот мне интересно вернуться в тот забытый жанр. Я не могу воспринимать природу как обыденность. Ни один человек не может заинтересовать меня так, как природа. Особенно когда я с ней тет-а-тет.
— А какие места вас вдохновляют, куда вам еще и еще хочется возвращаться?
— Я живу на берегу озера Супий. И там замечательно. Могу сказать, что я именно поэтому там и поселился. А на втором этаже оборудовал мастерскую. Еще я люблю Карпаты, достаточно часто туда езжу. Но пока еще их не раскодировал. Работаю над этим. То, о чем мы говорили, — ожидаю мгновения.
— Ваша дочь Анна тоже художник, влияли ли на ее выбор каким-то образом?
— Нет. Сколько я ее помню, она сидела на полу и рисовала. Словно с самого рождения не выпускала кисть из рук.
— А как относитесь к таким направлениям, как шоу-арт, шизо-арт?
— В искусстве есть мода, и вещи, о каких вы сказали, возможно, кто-то считает интересными... Мне не нравится эпатаж в искусстве — в любом виде. Да, эпатаж нужен, чтобы сделать имя. Но причем здесь искусство? Думаю, что, кроме «шока», профессионал должен предъявить что-то еще. То, что представляет ценность. Таким был для меня художник Александр Гнилицкий. Он всегда очень тонко чувствовал время и реагировал на проблемы. Он имел абсолютный слух на современность, а также колоссальную иронию — и к себе, и к окружающему миру. Пейзажи у него фантастические. И хотя Гнилицкий не был колористом, но его исполнительское мастерство просто завораживает.
— А каким образом ваши работы попадают на такие престижные аукционы?
— Нашелся в Украине человек — дилер Игорь Абрамович, который умеет продвигать украинское искусство на аукционы. Они, в конечном итоге, являются последней инстанцией в ценовой политике работ художника. И все же нам нужно направленное движение, не только случаи... Тогда будет представлена и страна, и уровень искусства в ней в полной мере.
— Считаете ли вы себя патриотом?
— Я думаю, что каждый человек, который живет в определенной, своей, стране, является патриотом. Это как встречаться с девушкой. Зачем, если ее не любишь, с ней встречаться, жить, жениться на ней? Так и здесь. Я не могу долго за пределами Украины жить. Неделя — и все! Я дурею. Это абсолютно физиологический процесс, меня сюда физически тянет.
— В середине 90-х возникло объединение художников «Живописный заповедник». Есть ли у этой группы художников общие проекты, может, выставки?
— Наша группа «Живописный заповедник» выделялась тем, что для нас цвет был всем: и идеей, и целью, и средством. Это не «противовес» кому-то или чему-то... То было объединение художников, которые имели свои устоявшиеся взгляды. На 10-летие группы была выставка в Национальном музее. Когда будет возможность, надеюсь, будет еще. Мы все идем разными, своими дорогами, но могу уверенно сказать — мне всегда интересно наблюдать за творчеством всех моих «одногруппников» — Животкова, Сильваши, Кривенко.
