Языковой закон еще долго будет актуальной темой. Вот позавчера Совбез ООН отказался рассматривать его, хотя того требовала Россия. Лично у меня соответствущие споры привели к разрыву или охлаждению нескольких знакомств. Аналогичный эффект в свое время имел переход на украинский в быту.
Но дело не только в языке.
В последнее время я думаю, что люди моего возрастного диапазона — где-то между 40 и 60 — имеют определенные сантименты — нет, не к СССР, а к поздней России. Точнее, к Москве (и частично Петербургу) 1990-х.
Ведь тогда там веяли ураганы вольницы, помноженные на нефтегазовые миллиарды. Буквально за несколько лет Москва стала казаться капиталистическим мегаполисом из иностранного журнала среди преимущественно все еще советской серости. Куда ехать за классными переводами западной литературы? В Москву. За кассетами и дисками с фильмами на любой вкус? Туда же. Приезды рок-звезд. Гастроли уровня Пины Бауш. Фестивали всех возможных форматов.
Кстати, накачанная шальными деньгами, русская культура как таковая тоже генерировала образ необозримого Клондайка, хотя не была таковым ни дня. И неважно, что последний великий русский кинорежиссер (Тарковский) умер еще в 1986, а писатель (Венедикт Ерофеев) — в 1990. Контраст с полупустыней, царившей на наших просторах, казался слишком ярким. А о том, кем, какими методами и сколько лет создавалось это опустошение, никто особенно не задумывался. Подросшим юношам и девушкам, травмированным тотальным и тоталитарным советским дефицитом, чеховское «В Москву, в Москву!» представлялось лучшим лекарством от скуки. Я, конечно, не говорю обо всех — но о многих из тех, кого знаю, и о себе тоже. Невыразительное слово «постколониализм» именно так и выглядит. Когда ты, как бы отделившись от империи, оставляешь в своей вене капельницу с ее сладким ядом. Хотя и яд этот — даже не мощный галлюциноген, а дешевая имитация.
Когда Украина в 2014 наконец начала реализовывать лозунг «прочь от Москвы», то для многих это оказалось слишком болезненным. О, этот адский синдром отмены! А после закона о языке, который является естественным продолжением изменений в стране, культурная абстиненция постигла даже некоторых из тех, кто казался более-менее вменяемыми. Чего на самом деле хотят эти внезапно обеспокоенные буквой (не духом) прав и свобод субъекты? Возвращения в зону комфорта, конечно. Чтобы здесь вновь была такая себе Россия-лайт, Москва, только без диктатуры и бандитов.
И вот они, исстрадавшиеся по убогой позолоте девяностых, припечатанной двуглавым орлом, идут на выборы. И выбирают то, что выбирают.
Нынешний реванш — это не откат в духе Януковича. Это, если оставить в стороне чисто протестные мотивы, непроизнесенное требование: верните нам нашу инъекцию постколониального фуфла.
Но сейчас не 1990-е, а в 2010-е. И вокруг не Москва, а Украина. И лечиться от зависимости все равно придется.
Это будет больно. Но недолго.
