Выпадают же такие деликатесные дни — хрустящие и нежные, соленые и сладкие, тонко-карамельные и странно-пряные, остро стремительные и желанно ласковые. И все это без всякой придуманной артистической изломанности, без замусоленного микса, что и позволило по-своему перелицевать латинское выражение: вместо «друзья, я день потерял», признаться: друзья, я день нашла...
Сама по себе, очень естественно, пошла бесшабашная реакция — радоваться встрече, ощущать себя одновременно и королем, и шутом, и даже, возможно, испытывать не свои эмоции. Впрочем, как их четко идентифицировать: свои — не свои, холодно — горячо? Взрывной эмоциональный коктейль в данном случае не подсказчик. Смешение реального и вымышленного в тот день никак не могло уравновеситься. Все просто: не было ничего вымышленного, потому и уравнение оказалось без неизвестного, но не без удивительного.
Дом, в котором гостила, так отличался от глянцево-сладких да фотогеничных, от домов-каталогов, где главное — нули и все можно купить и заказать в магазинах, что, пожалуй, нужно было срочно обзавестись или настроить некий внутренний путеводитель-пропуск в изысканный мир его хозяев Аллы и Игоря.
«Моя жена — женщина с лопатой», — сразу внес ясность Игорь-врач, как и его половинка, по профессии. Все, что в саду — от инсталляций до зеленых экзотов — ее труд. Сюрпризных людей однозначно не так много. Передо мной в саду своего загородного дома оказались именно они. Алла в этот день была без лопаты, но с восхитительными угощениями. Многое в меню пришло из летнего огорода — получается, от той же дружбы с лопатой. В их усадьбе можно играть в фанты, и города, и даже в столетия, и все равно растеряешься: взлетишь вмиг по причудливой лестнице, закрученной, точно штопор, и окажешься на необычной площадке, в своеобразном, открытом миру домике, как бы между небом и землей. Тут и не присутствовала утилитарная практичность. Создан распахнутый «скворечник» — исключительно для восторженного созерцания, приумножающего желание общаться, шутить, узнавать, одним словом, дарить время себе, непременно оставлять его для себя. Иногда и жизни не хватает для понимания: красотой необходимо дышать...
Конечно, отменный глинтвейн, который мы дегустировали, обострил вихревые эмоции, пейзаж перед глазами то помещался, то ускользал. Все это осеннее великолепие — вид на церковь и какую-то затейливо кучерявую иву в саду над прудиком, которую, оказывается, каждый год подстригают, словно непослушные вьющиеся волосы какой-нибудь озорной панночки, но ее ветви с какими-то танцующими изгибами, уже свободными от выращенных детей-листьев, остаются жить на стенах этого дивного местечка, пожалуй, еще более изобретательного, чем европейские дома на деревьях. Поверьте, мне стоило усилий, чтобы немедленно все не погладить, не дотронуться. Ну, и глупо, нельзя вечно останавливаться за шаг до желаемого...
Внутри дома всем старинным предметам была придана такая четко выверенная композиция, что они не играли в прятки, как бывает в домах, где те, неизвестно зачем, приобретены. Тут они тихо баюкали хозяйскую жизнь, ласкались, утешали и врачевали душу. И все же первое, к чему бросилась стремительней, чем позволяли приличия, — к Аллиным декоративным подушкам. Она так нежно поиграла, так грамотно обошлась с клеткой и полоской, так чисто ощущая пропорции, что белый квадрат с ее мелкой-мелкой вышивкой внутри подушечного сюжета смотрелся так жизнеутверждающе, так задорно, что я, наконец, погладила и одного петушка. Он самоуверенно держал грудь колесом, но, похоже, посматривал на соседнюю подушечку, где в своем квадрате разместилась соблазнительная курочка... И все эти квадраты с деревьями, цветами были непривычными, с каким-то метафорическим, уводящим в свои фантазии флером. К счастью, в них не было ничего заумного да абстрактного, а что-то угадывалось от далекого быта, может, ее бабушки, обостряющего щемящее чувство.
На следующее утро после гостевого воскресенья все вспоминала и вспоминала до мелочей подробности этой встречи. Конечно, если целый день пропорхала в гостях, а не собирала материал, допрашивая хозяев с пристрастием, как годится, то угостить впечатлением можно, как бы прикрывшись анонимностью, да и хозяева вовсе не жаждали, чтобы их гнездо обрело на полосе конкретный адрес. Как-то не любят они мелькать на виду.
Изучив все Аллины букеты из засушенных цветов и трав, вдруг ощутила некое угрызение совести. Ведь тоже, бывало, годами складывала какой-нибудь философский букет, подбирая и подбирая характерные растения, да вот пару лет назад взяла и одного старожила вынесла на лестничную площадку. Надоел, разлюбила ли — не знаю. Он молча как бы снимал угол на сундуке в подъезде, встречал и провожал, когда уходила и приходила, и терпеливо ждал: не может же его хозяйка забыть все, она придет и вернет в дом, вновь проиграет в памяти, как везла, лелеяла каждый стебелек, как гладила да хвасталась их тонкостью. Так что в этот же вечер корзина с букетом из наскучившей снова стала частью интерьера, и я, вытирая пыль, даже попросила прощения. Выходит, чтобы исправить свои ошибки, иногда нужно совсем немного — внезапный толчок. И мой давний букет помог затем не расплескать, не выговорить скороговоркой впечатление перед подчас случайными людьми, может, тебя и не слышащими, а попробовать прикосновением и восхищением парой, умеющей жить в красоте, которую сами же и вплетают в каждый свой день, подарить и другим...
Уверена, если сюда впустить телевизионщиков, то они и уезжать не захотят: уж больно щедра непреходящая натура их семейных затей и в интерьерах, и в обустройстве погребов, где есть и винный, и насыщенный запахами и вкусами лета, упакованного в банки, и в изысканности живописных откровений известных и неизвестных имен, в абсолютно не похожей на прежде увиденное спальне с огромным портретом Аллы и занавесками на всех этажах, работы самой хозяйки. Кстати, старая швейная машинка в ее рабочем кабинете была на почетном месте, но не как экспонат (даже крышка была приоткрыта), а как действующий рабочий инструмент, и в семейных фотографиях, оформленных и развешанных так, что слабое дыхание ушедшей жизни как бы перевоплощалось в светлячки, освещающие сегодняшнее бытие...
Им, конечно, удалось избежать тщательной академичности, правильности, парадности, всех навязчивых чужих брендов да трендов. Для этого надо быть — даже нет, родиться с неким неуемным жизнерадостным задором, и потому все предметы, имеющие определенную историческую ценность, и старая домашняя утварь, которая легко играет по правилам инсталляций, одинаково любимы. Похоже, здесь все забыли, из какого века прибыли. Все — ко двору.
Сейчас вспомнила выражение, которое приберегала для какого-то откровения, оно простое: один плюс один — не всегда два. Если соединить, к примеру, две капельки дождя, уже получится одна большая капля. Не разлей вода. Вместе они уже лет 30, а как вкусно живут!
И все же одна деталь обнажила что-то особое, тихое: во всех изысканных комнатах стояли мисочки для любимых животных — одноглазой собаки и двух кошечек, которым, похоже, позволялось все. Здесь живут, а не любуются приобретениями. И вправду, то был чудесный, светлый день...
