«І ревносно
в новій лівреї
заходились царів любить».
Т.Ш.
Подмена высоких значений, подмена смыслов в толковании поэта — самая тяжкая обида, которую можно ему нанести.
Такую обиду испытали Гоголь в 1847 году и Шевченко в 1847 году. Книга «Вибрані місця з листування з приятелями» была безжалостно искажена цензурой. Но еще более искажено ее содержание критикой, которая не увидела в ней искреннего стремления писателя обратить Россию к христианскому покаянию. Ему же вменяли в вину выслуживание перед властью.
Шевченко судили в этом же году, и особенно за «памфлет» на царя и царицу в поэме «Сон». Его обвиняли в неблагодарности. Конечно, изображение царя Николая I и царицы настолько шокировало жандармов, что они меньше обратили внимание на изображение Петра I и Екатерины ІІ. А это было куда важнее в замысле поэта.
«Кати, кати, людоїди!
Наїлись обоє, накралися,
А що взяли на той світ з собою?»
И уже вовсе не обратили внимания на евангельский эпиграф к поэме и ее начальные строфы, которые раскрывают творческий замысел и главный смысл поэмы:
«Дух истины, его же мир не может приятии, яко не видит его, ниже знает его» Иоанна, гл. 14 стих 17.
А тот евангельский ключ является, по сути, ключом ко всей человеческой истории. Здесь главный мотив всех библейских книг пророков и книг исторических.
Красной нитью через все книги ветхого и нового завета проходит отступничество от Бога и идолопоклонничество. Первая и вторая заповеди Моисея касаются того наибольшего человеческого греха: отступничество от правдивого Бога и замена Его идолами. Причем здесь грешное сочетается с праведным: кланяются и Богу, и Мамоне. А в действительности же — только Мамоне.
«Не сотвори себе кумира! Не кланяйся им и не служи им, потому что Я — Господь, Бог твой...», Повторение Закона 5.9.
Для Шевченко, насквозь проникнутого библейским духом, как и Сковорода, как и Гоголь, эти слова были преисполнены самого глубокого смысла.
Для интерпретаторов, начиная от следователя «III отделения канцелярии его Величества» и заканчивая шевченковедами-атеистами, те слова ничего не значили и просто пропускались.
Дух истины оставался по ту сторону сознания, как неприемлемый. В поле сознания попадали только реалии Российской империи, над которой пролетает поэт и объясняет увиденное субъективно, по-своему, «с неслыханной дерзостью».
К теме царей Шевченко возвращается снова и снова. И не только российских царей.
«Бодай кати їх постинали
Отих катів, царів людських
Мов дурень ходиш коло їх
Не знаєш, на яку й ступити...»
Это ирония над кумирами, которые поставили себя выше над людьми и позволили себе переступать всякие границы. Именно за этот непростительный грех поэт развенчивает их беспощадно, не обходя и канонизованных царя Давида, и князя Владимира, которые на старости все же стали на путь истины и добродетели.
С царями российскими у Шевченко был особый счет: они были в его глазах для Украины нелегитимными.
У нас нет никаких оснований думать о его каком-то личном отношении к императору или императрице. Жандармы во время конфирмации упрекали его в неблагодарности и недостаточности благоговейного отношения к своим благотворителям, которые выкупили его из крепостничества.
Возражать жандармам было бы смешно и страшно. Но сам молодой Шевченко, хорошо информированный участниками выкупа, не знал о царских благодеяниях, кроме как участия в розыгрыше лотереи, что было ежегодным придворным ритуалом. Императрица даже не поинтересовалась, кого выкупили. Об этом событии много написано разными исследователями и просто кляузниками. Сам Шевченко с его редкой откровенностью не мог бы замалчивать факты. В те времена даже выгодно было упоминать о какой-либо своей причастности к августейшим.
Следовательно, его отношение ко всем императорам было равным: они были врагами Украины, вместо того, чтобы быть союзниками и защитниками согласно Переяславскому договору 1654 года. Об этом знали все украинцы в Петербурге, об этом написано в «Історії Русів», которую почти все читали. Но говорить об этом вслух мог только поэт, одержимый пророческим духом. И этот дух был в первых его произведениях. Особенно в «До Основ’яненка»:
«Обідрана, сиротою
Понад Дніпром плаче;
Тяжко, важко сиротині,
А ніхто не бачить...
Тільки ворог, що сміється...
Смійсь, лютий враже!
Та не дуже, бо все гине -
Слава не поляже;
Не поляже, а розкаже,
Що діялось в світі,
Чия правда, чия кривда
І чиї ми діти».
Конечно, цензура не пропустила, но ведь он отнес это в цензуру!..
Та безоглядная последовательность характерна для гениальности профетического направления. Шевченко не останавливается перед условными запрещениями. «Молітесь Богові одному,// молітесь правді на землі,// а більше на землі нікому// не поклонітесь».
Следовательно, царь и царица попадают в его комедию «Сон» закономерно, как идолы империи — «августійша чета»!
Напомним, что задолго до «Сна» Шевченко был сон Гоголя, вернее, сон кузнеца Вакулы в ночь перед Рождеством. За какие-то грехи черт носил кузнеца Вакулу в те же царские палаты. Только там четы не было. Куклообразная блудливая царица была в окружении фаворитов. Данный в юмористическом ключе, сон Вакули закамуфлирован.
«Выноси меня отсюда», — приказал Вакула черту.
За эту чертовщину на сочельник, проспав заутреню и обедню, Вакула обязался бить по пятьдесят поклонов целый год...
Шевченкова комедия «Сон» — это трагикомедия — «сльози і сльози».
Многим казалось, что глумление автора в царских палатах излишнее.
Кстати, никто не заметил, что за год до написания поэмы «Сон» в Париже в 1843 году вышла книга маркиза де Кюстина «Россия, 1839». То был взрыв бомбы. Французский путешественник описывает царские пиры в реалистичной манере. Но картина в главном настолько похожа, что закрадывается подозрение, не был ли знаком автор поэмы «Сон» с той «скандальной» книгой, которую читали россияне, побывавшие во Франции и тайно пересказывавшие знакомым ее содержание.
Что Россия — то Петербург, а Петербург — то царь, о том знали все. «Здесь, — пишет Кюстин, — можно двигаться, можно дышать не иначе, как только с разрешения или приказа. Лицо Николая I вселяло всем страх...»
По законам жанра комедии здесь «августійша чета» должна была играть центральную роль. А развенчивание величия венчанных — это требование жанра.
Следовательно, задавать вопрос, почему Шевченко изображает царицу, просто наивно:
«За богами, панства, панства
В серебрі та златі
Мов кабани годовані
Пикаті, пузаті
Аж потіють, та товпляться,
Щоб то ближче стати
коло самих...»
Эта картина не столько сатирическая, сколько фотографическая.
Следовательно, Шевченко можно задавать вопрос не о том, почему он так изобразил, а почему он «пропхався у палати». У Кюстина было то оправдание, что его пригласили, не подозревая, что он увидит своим острым взглядом чужестранца гордого идола и рабов, которые перед ним льстиво склоняются.
А о Боге там не думают, даже будучи в церкви, где все взгляды прикованы к августейшему.
Вспомним, что в ночь перед Рождеством кузнец Вакула верхом на черте заехал в позолоченные палаты императрицы, но там даже намека на Рождество не увидел.
Все иконы «в серебрі та златі» были только фоном для живого божества — императорской четы.
А Шевченко в Храме творил свою молитву:
«Тим неситим очам,
Земним богам-царям,
І плуги, й кораблі,
І всі добра земні,
І хвалебні псалми
Тим дрібненьким богам».
Однако главной в его молитве была дума о вечном народе. Дума, заветная и в наше время.
«Роботящим умам.
Роботящим рукам
Перелоги орать.
Думать, сіять, не ждать
І посіяне жать
Роботящим рукам».
А обо всех преемниках империи у него была молитва:
«Злоначинающих спини...»
