В конце прошлой недели состоялись два несвязанных одно с другим, но ярких события. Украинский фильм «Племя» получил несколько призов на Каннском фестивале, а в киевском «Мастер-классе» прошел авторский концерт одного из наших лучших композиторов Виктории Полевой.
В целом, концерт прозвучал как целостный музыкальный текст высокой меланхолии, однако трудно было избавиться от впечатления, что ранние пьесы Виктории — такие, как «Пьета» (2006, для сольной скрипки и струнных, посвящение Арво Пярту), «Белое погребение» (2002, для гобоя и струнных, посвящение Андрею Тарковскому), камерная кантата для голоса, фортепиано и струнных «Человек — не остров» (2006, на стихи Джона Донна) — больше отвечали заявленной теме памяти и нынешней ситуации, чем новая пьеса «Мартиролог» для голоса и струнных, в сущности посвященная Небесной Сотне.
Подобное чувство — относительно фильма Слабошпицкого, а также — стихотворений Сергея Жадана, старых и новых, прочитанных им в начале апреля на «Книжном Арсенале» в Киеве: полное эмоциональное соответствие тому, что происходит здесь и сейчас.
И это не конъюнктура. Не художники гнались за трагизмом жизни, а жизнь наконец догнала музыку Виктории, кино Мирослава, поэзию Сергея.
Как писал когда-то великий немецкий культуролог Вальтер Беньямин, вещие сны — привилегия меланхоликов (так же он подчеркивал, что в древности под меланхолией понимали собственно склонность к искусству). Вот почему сетования части профессионального сообщества на нехватку финансирования или на разрушение школы национального кино/писательства/композиторства имеют ровно столько же смыслов, сколько призывы услышать Донбасс. Настоящие творцы не отвечают на вызов времени, а сами бросают его.
Давно замечено, что большие потрясения — революции, войны — отражаются в искусстве небывалыми всплесками производительности: достаточно вспомнить Францию и Германию 1920-х, «красный ренессанс» в Украине тех же лет. Так, социальный взрыв может привести к взрыву культурному — но лишь в том случае, если есть чему, точнее, кому взрываться — ведь, если присмотреться внимательнее, то окажется, что в упомянутых странах уже в начале века существовала достаточно большая прослойка одаренных деятелей искусств почти во всех жанрах. Война и революция просто придали силу их голосам.
И революцию, и войну мы имеем сейчас. Воспользуются ли наши творческие деятели этой самой тяжелой и в то же время самой благодарной привилегией, доступной только им, — и продолжат воплощать свои вещие сны во все лучших и лучших художественных формах?
