На лужайке у белого дома жила тень. Настоящая, плотная, а еще недавно ловушкой для летнего солнца была 20-метровая старая акация с ее все еще молодой, жизнерадостной кроной. Она, похоже, осознавая свою важность, раскинула ветви столь необузданно и изобретательно, к тому же так далеко от ствола, что солнце запутывалось в них, лихорадочно ища выход на свой открытый простор и, находя его, снова начинало немилосердно печь да выпекать и эта золотая солнечная игра стояла в воздухе практически не оседая. Да случилось так, что я изменила акации, найдя новое местечко на нашей зеленой подстриженной лужайке перед белым садовым душем. Тут, в новой тени, блаженное созерцание приобрело другое течение, защищая надежнее, чем весь легкий, непредсказуемый, слегка диковатый сад, где так красиво уживаются выносливые деревья, кусты, цветы, создавая яркий живой мир. Впрочем, акация тут жила еще до них. Сейчас ствол обвивает крученный паныч, придавая игривости и затушевывая раны на коре, а я знаю, связанная тысячами нитей воспоминаний, как умеет это дерево врачевать, не создавая никакой конкуренции в саду, где много чудесных уголков, но вблизи именно этой акации дресс-код свой — сплошная естественность. Почему-то особо запомнился мне один майский день, вернее, последний день мая. Внезапно старая наша акация, под которой расположилась деревянная терраса, вмиг сбросила все цветы, покрыв и меня, и полупрозрачную крышу белым ароматным ковром. Цветы все продолжали сыпаться сверху, нахально шурша по крыше, покрывая ее как танцующими веснушками, горячие солнца ступеньки тоже стали белыми. Попрыгав по ним, припудренным сверху как сахарной пудрой цветами, ощутив босыми ногами их горячий массаж, улыбнулась благодарно дереву как близкому другу. И помню, пообещала — не забуду.
Теперь же быль: уже долго, выпрашивая отсрочку, откидывая тревожные сигналы, особенно во время гроз, сильного ветра, когда огромные ветви бьют по террасе, а ветер гудит и пугает, поняла — стучали ветви и достучались. Стало понятно, что такая высота прямо над головой становится опасной, и я под натиском семьи предала зеленого друга и согласилась на снос. Затуманивала себя, убеждая очевидное — климат наш стал нелогичным, давно утратил надежную предсказуемость, ураганы сначала робко заглянули, но как бы обещали навещать, и больше не получалось убеждать себя, что нас это не коснется. Правда, чтобы не видеть казни дерева быстро умотала в город. Все, что происходило в саду, куда приехал черкасский арборист Юрий Гаврилец с напарником, знаю от сына и из разговора по телефону с альпинистом, которого, уточняю, подчеркивая его уровень, вызывают тогда, когда от сложного случая уже отказались все — и коллеги, и техника. Он соглашается не всегда, но если ему почему-то интересно, то всегда. Как же однако, моей акации повезло, что приехал своеобразный зеленый хирург, а решил проблему, как вдумчивый терапевт, признав дерево здоровым, хоть в третьем или четвертом возрасте (правда, напомнил, что ствол нужно обработать от грибка), да и ветви обязательно нужно уменьшитьи — те уже действительно ненадежные, но, смоделировав зеленую шапочку, проблему можно убрать, а дереву подарить долгую жизнь.
Разговаривая с Юрием, поблагодарила, что он сохранил и мою перспективу болтать и секретничать и дальше с акацией, и продолжать любить одно это дерево как целый сад.
«Кстати, слово арборист узнала от вас, — добавила. — К тому же не простой — вы спортсмен и альпинист, настоящий скажу своими словами горно-скальный, яхтсмен, серфер, умеющий летать на одном крыле, а в основное время работающий на фондовой бирже современно-дистанционно и в тишине». Пересказ, правда, звучит как справка, но какая яркая, а первый свой шаг мальчик Юра сделал еще в школе, соорудив чуть ли не из пенопласта первую свою доску под парусом. «Повторюсь, что этот арборист-спец по особо интригующим случаям, когда и сложность и опасность обрушения налицо и имея самое надежное техническое обеспечение, — добавил он, — позволяю себе поиграть с деревом в гляделки. Вот смотрю на акацию и раздеваю ее взглядом, понимая, что тут, к примеру, нужен большой выстрел тонкой веревкой, чтобы связать ветви в тюльпан или букет, потом может понадобиться еще один — уже более мощным тросом, а затем я стану работать внутри этого огромного цветка». «Как Дюймовочка», — зачем-то уточнила, — и услышав смех в ответ, мол, переборщили, хоть и умею, пользуясь разными приемами как бы уменьшать свой вес на высоте, работая в четверть веса. На высоте все это особо важно. Еще узнала, что эта диагностика и вмешательства очень вовремя, так как акация склонна раскалываться пополам, серьезно угрожая окружающим — и людям, и строениям. «Да и доверять бездумно веткам да сучкам не стоит — ветка может казаться большой и плотной, а на деле режется как огурец, а сучок надежный внешне — трухлявый в середине. Так в прошлом году погиб черкасский арборист. Он уже спускаясь вниз, отстегнулся раньше времени, понадеявшись на крепкий сучок, а тот и обломился. Поэтому у меня две точки страховки никогда не бездействуют — кошки — гафы и трос, соединяющий меня с деревом как парным наручником. Конечно, слежу за всеми новинками, за передовыми технологиями, но это не значит, что спешу все приобретать. У меня все есть, но главное — опыт истинного альпиниста и любимое, родное снаряжение которое ценю и которому доверяю. Как вы своей акации».
Все же не удержусь и спрошу, решила — эйфория случается от того, что такой спец, что нет ошибок, что все получается. Вы же экстремал без всякого знака вопроса. «Почему же бывает. В прошлом году, взбираясь по отвесной скале над морем в Греции, испытал настоящий восторг, но это совсем не эйфория. Экстремал, говорите. Нет, я очень осторожный человек. Ведь страстно и ненасытно жажду все новых впечатлений и побед, а для этого нужна отличная физическая форма. Да и карму иногда нужно очищать, — признался он, — по нашему впечатлению, вечный мальчишка. Что ж, все правильно — наша жизнь — это наши желания».
Тут мое старое дерево, будто вздохнуло, заигравшись с ветром, и осыпало меня осенними листочками. Не зло, так мягко и ласково.
Простило.
Людмила ЗАСЕДА, специально для «Дня»
