В одном шикарном, особо дорогом продукто-винном маркете можно, и это мгновенно бросается в глаза, встретить и шоуфигурантов первой линии, и элиточку с грубыми грошенятами, и снующих вокруг их удачи персон, привлекающих и к себе фарт. Тут и дамы, готовые к всевозможным жертвоприношениям, у которых из приданого — только богатая биография да парфюм, пахнущий деньгами не ими заработанными, и даже не совсем скромная прислуга, которая тут хоть и эпизодически может отовариться, но все же, купить что-то из того, что видела на столе хозяйки. Такие будут служить мамой, нянькой, золотой рыбкой до первого конфликта, а потом не удержатся и поделятся с публикой всеми подробностями из жизни своих работодателей. Вроде вокруг все просто покупают, но так уж устроен мозг, особенно женский, замечу, даже у дурочек, где конкуренция особо высока среди им подобных, гибко, подвижно, жадно и с аппетитом все, что видят, впитывают. Отмечаю — на площадке с кофейными предложениями любят болтать ведущие модных телеканалов. Они, в отличие от нас, газетно-бумажных СМИ, узнаваемы всеми, и этим всем почему-то в охотку подглядеть, уловить, о чем шепчутся, каков прикид, берут ли сладости, наконец. Одна такая вовсю рассказывала в своей телерубрике о суперпохудении, уверяя, что сидит исключительно, кажется, на чечевице и сельдерее, а я вижу — только что заказала 200-граммовый наполеон. Хотя, какое мне дело до этого, худеют, вроде, все, но больше болтают, иногда сделав свои байки профессией, а у нас, зрителей, своеобразных ловцов примет чужого счастья, от просмотра только возрастает аппетит.
Знаю одного певца с секондрепертуаром, который и бедную любовь сделал своим бизнесом. Правда, сначала он пару месяцев, нет, месяцев восемь-десять, распевался, грустя о «глазах напротив». Покончив с глазами, он начинал жаловаться словами песни, наверное, 70-х годов прошлого столетия, что, мол, не может в день рождения дорогие подарки дарить, но зато в эти ночи весенние (сезон — безлимитный) может о любви говорить. Согласитесь, под хорошую закуску, в ресторане, где он поет, чужая стилизованная бедность кого-то даже очень бодрит. Вот его и держат, рестораторы даже заметили, что под искренние мелодии больше заказывают, активнее едят и дела идут живее. Подумала, может, в память о том времени, когда сами считали каждую копейку, кто знает. Вот такой маркетинговый ход.
Однажды одна бодрая пани, немотивированно уверенная, что у нее все впереди, наконец, дорастив внука до садика, отправилась учить английский, а затем об этой поздней любви к обучению написала в один сочный, с высоким стилем, замечу, явно преувеличенным, материал. Его бы взяли, но попросили кое-что изменить. Вежливо объяснили, что журнал рассчитан на очень обеспеченных женщин, у них есть и няни, и домработницы, и водители, и садовники, они не пашут всю жизнь как молодые кобылицы. Они хвастаются друг перед другом мировыми курортными локациями и даже содержимым косметичек. Успеть бы за всеми этими кремами-пушон, консилерами, пудрой для скульптурирования, тушью, кажется, помпой. Ведь каждый миллиметр их тела жаждет своего, а потом это особое тело надо еще выводить в свет, где, как на круизном судне, как в аквариуме, многое видно без акваланга, хоть и в декорациях роскошного лука и безлимитки. Так, хватит, остановила сама себя, совсем забылась, изображая дерзкое и уверенное перо, слегка, похоже, завистливое, и тут в подтверждение звякнул сигнал в телефоне — сигнал от подруги и новое письмо. Прочитала и удивилась, как же кстати вернула эта маленькая философская картинка меня в реальность. Так, выбора нет — открываю кавычки: «Жила-была девочка. Она мечтала научиться танцевать, но слишком медленно шла к своей цели, потому что ленивая была. Бывало, встанет в 7 утра, детей разбудит, отведет по школам, садикам, посудомойку загрузит, стиралку загрузит, в магазин сбегает, обед приготовит, немного поработает, мужа вечером послушает, уроки проверит, книгу на ночь почитает, пол вытрет. А потом доползет до кровати и сокрушается: так и не потанцевала. Ленивая, что говорить».
Недавно подарила одной очень состоятельной пани, которая могла бы вовсе не работать при ее супербогатом муже, но надо же — любит она свое дело и сама зарабатывает весьма недурно, так вот, зная, что она по знаку Рыба, подарила ей ярко стилизованную подвесную скульптурную рыбку, приносящую, по легенде, деньги. Она переспросила, как мне показалось, с сожалением: деньги? Я тут же затараторила — нет, и удачу, и кураж, и желания, которые не заканчиваются. И только тогда она улыбнулась. Деньги, оказывается, не всеобщее обезболивающее, особенно, когда их более чем, или, во всяком случае, предостаточно. Похоже, им хочется того же — простых и искренних радостей, душевного уюта, на тихом пафосе завершила свой анализ. Иногда очень хочется остановить свое желание постоянно что-то высматривать, анализировать, будучи, к тому же, уверенной, что это незаметно для других.
Как-то, сидя в первом ряду филармонического зала, четко видя весь оркестр, обратила внимание, что один скрипач, переворачивая странички нот, пальцами будто проверял толщину их, похоже, определяя время — сколько еще до антракта. Оркестр звучал прекрасно и скрипач отдавался игре, но он очень хотел позвонить домой, узнать, все ли нормально. Зато, если все ОК, — подтвердил его коллега, — то он, надо добавить, ревнивец страшный, так вот, если жена, как всегда, ждет, отыграет второе отделение виртуозно.
Что интересно, ревнует он как бы впрок, в запас, без всяких поводов. Жена любит его, но обладает таким эротичным и интеллектуальным обаянием — нет, не вульгарным и навязчивым, а органичным, каким-то первозданным, и ему неспокойно. Не хватает главной мужской уверенности: мое — это мое. И он, возможно, грустит — по непрожитой линии жизни, в которой можно не страдать от ревности рядом с любимой яркой женщиной. Он мечтает заработать для нее побольше, чтобы видеть ее улыбку в ответ, он поглощен своими тревогами и даже, похоже, не подозревает, что ему завидуют многие богачи. Ведь его любит такая женщина. Да, но денег маловато, да и до антракта еще далеко. Вот он и торопит время. А зря, если искать все время подвох, его обязательно найдешь.
Можно, конечно, писать о тарифах. Маленьких гонорарах и зарплатах, о ненадежном отоплении, о хилой медицине, но почему-то не хочется. Об этом и без меня напишут, а у меня, нет, у всех, всего одна жизнь.
Играть охота.
