В Санкт-Петербурге поставили оперу о спасителе. Не Христе, а Путине, новом символе веры «народа-мученика». Светочь совершил чудо — «вернул Крым», и ему, как полагается, поют осанну.
Не так уж далеко от прорубленного Петром I окна в Европу, можно сказать, под самим этим окошком, рядом с Брюсселем, нидерландский ди-джей Hardwell, и с ним весь многотысячный фестиваль Tomorrowland, тоже поют. Произведение уже стало классикой и называется «Путин — ху@ло!» Закручивается сюжет похлеще, чем в рок-опере моей юности Jesus Christ Superstar, о которой так много спорили в религиозных и светских кругах. Тогда авторов Эндрю Уэббера и Тима Райса упрекали в приземлении божественного до простонародного. А тут — действующий спаситель из города на Неве, вдруг на берегах реки Рупель низвергается ниже Иуды. Кошмар! Библейский сюжет не закручивается. Такого расхождения в понимании добра и зла христианская Европа отродясь не знала. Даже когда большевики ставили оперу «Ленин в Октябре», белогвардейцы, которым он насолил больше, чем Путин любителям электронной музыки, не распевали в Париже «Ильич — ху@ло!». Что же случилось с миром, где один и тот же человек от Курил до Курска — святой, а от Курска до Курил, если и дальше двигаться по солнцу, — «ху@ло!»?
Наверное, время меняет смыслы, рождая неологизмы, переиначивая слова до неузнаваемости и сбивая нас, грешных, с избранных ориентиров. Идем к светлому будущему, а приходим к темному прошлому. Создаем кумира — получаем вампира. Хорошо, если смысловые перемены происходят постепенно, как в длинной Love story. Незнакомые становятся друзьями, потом — любовниками, супругами, а уж потом — врагами и снова незнакомыми. Можно успеть подготовиться. Говоря «превознести», наши дальние предки имели в виду подъем на высоту, потом ближние назвали это — подчеркиванием заслуг, а мы, кроме лести и откровенного подхалимажа, ничего в превозношение не вкладываем. За триста лет номиналы слов изменились до неузнаваемости. Но, бывает, значения слов ведут себя, как стрелка компаса в магнитную бурю. Не сориентируешься.
Всего полгода назад словом «фашист» пользовались для обозначения палачей, убийц, расистов. Теперь — для характеристики вполне приличных людей. Например, у россиян фашисты — Э.Рязанов, Л.Ахеджакова, А.Макаревич, Л.Улицкая, Б.Акунин (Г.Чхартишвили), ну и далее по списку, который все знают. Выходит, дети, стремящиеся походить на упомянутых граждан, читают их книги, смотрят фильмы и поют песни, тянутся к коричневой чуме? Тогда нам ничего не остается, кроме борьбы за полное торжество фашизма на планете с моральным обликом О.Басилашвили, Б.Немцова, К.Хабенского... Непривычно, конечно, но что делать, если так теперь называется гуманизм. Вот с «русскими витязями» из ДНР история более запутанная. С одной стороны, они — «ополченцы», а с другой — террористы. Причем история знает разные виды того и другого. Народное ополчение, государственное, стихийное, племенное. То же с терроризмом: государственным, международным, религиозным. Наверное, процесс их идентификации будет идти вместе с судебным.
Вот что делают с нами неопределенные слова и сочетания.
Толковый словарь русского языка агрессором называет того, «кто осуществляет агрессию, ведет себя как захватчик, первым нападая на окружающих». А вот Государственная дума РФ вводит совершенно иное определение, оно расписано на все лады в виде нового закона. Кто такой агрессор по-думски? Оказывается «государство, вводящее санкции в отношении Российской Федерации, граждан РФ и российских юридических лиц», — цитирую по газете «Известия». Это поворот круче, чем от гуманизма к фашизму, представленному несколькими сотнями порядочных интеллектуалов. В случае новой думской семантики весь мир становится агрессором, кроме стран, захвативших чужие территории.
Но, несмотря на впечатляющие этимологические перемены в сознании, есть кое-что, не охваченное новой практикой толкования. Имею в виду странную надпись на медали в честь аннексии части территории Украины. Она называется «За возвращение Крыма». Не буду говорить, что после медалей «за взятие», «за освобождение», «за победу», что выпускались и выпускаются в разных странах, эта терминология далека от героизма. Более того — формулировка настораживает. Поэтому обращаюсь к академическому словарю русского языка. А тот объясняет, мол, возвращение — термин многозначный, но, в основном, означает появление предмета в том же месте, где он и находился. Ниже приведены значения по областям знаний, скажем, в мифологии и религии это притчи вроде «Возвращения блудного сына», в философии — теория Ф.Ницше о «возвращении того же самого», в юриспруденции — упрощенная процедура выдачи преступника, и так далее, вплоть до всяких там репараций, репатриаций и реституций. Я это к тому, что медалью «За возвращение» можно пользоваться очень широко: давать покупателям, вернувшим товар, уставшим от приключений на стороне супругам, то есть всем приходящим к исходному состоянию. А значит, следующая надпись «За возвращение Крыма» должна быть на тюркском языке, потом — сделана руническим и киевским письмом, арамейской мовой... Крым не менял географических координат. Он менял исторические. И прецедент с неуклюжей надписью «за возвращение» указывает не на объект, а на время. Хотите вернуться в 1863-й — вот вам медаль. Надо глубже? Сейчас мы высечем из камня.
Разумеется, семантика — предмет не политики, а лингвистики. Но велико искушение поставить и языкознание на службу родине и партии. Пусть то, что у всех — преступление, будет у нас подвигом. Имеем право как суверенная нация все называть по-своему. Чехи же говорят на духи — «вонявки», а болгары мотают головой в знак согласия, вот и мы так будем делать, рассуждают сейчас в России, переворачивая с ног на голову все смыслы послевоенного мира.
Говорят, как лодку назовешь, так она и поплывет. Но никакое имя не придаст гире плавучесть. Поэтому сколько бы ни писали опер, кантат и од в честь создателя очередной российской деспотии, в остальном мире будут петь «Путин — ху@ло!» Люди могут не знать секретов этимологии в далекой от них стране, но способны отличать добрых людей от злых, и понимать суть их поступков.
Тем не менее, даже временная потеря смыслов оставляет свой след, и однозначная характеристика «фашист» теперь требует пояснения: хороший или плохой.
