Исторические перемены сжимают время и открывают глаза. Шесть месяцев оказались мгновением. Из декабря 2013-го мы перенеслись в далекое годы еще не ясного завтра. Бросок из тихого времени покорности в жестокий час неповиновения не обошелся без перегрузки. Мы чувствуем ее индивидуально. Одним слегка заложило уши, других затошнило, у третьих выросли крылья за спиной, словно они вошли в резонанс на детских качелях. Происходящее порождает полемику, схожую на ту, что проходила два десятилетия назад. Недавно один из моих друзей, вчерашний студент, спросил: «В 1991 тоже так было?» Он имел в виду бандитский беспредел, галопирующую инфляцию и непредсказуемость дальнейших событий. Я ответил ему, дескать, нет, тогда не было угрозы войны. Но позже, понял, — ошибся. Военные столкновения происходили и тогда: Сумгаит, Вильнюс, Тбилиси... В 90-х Украина избежала крови только по одной причине: у нас, как и в России, Беларуси, Казахстане, смена правящих элит проходила в рамках прежней идеологии. Вообще те времена, несмотря на падение КПСС, были расцветом материализма. Все интересовались экономикой, рыночными отношениями, личным бизнесом, в которых видели выход из коммунистического тупика. Митинги за отмену 6-й статьи Конституции (о руководящей роли КПСС) ушли в историю, как и само государство, утвердившее эту норму. Поэтому в большинстве республик бывшего Союза сохранились идеология и мораль ленинизма, стиль руководства большевиков, Компартии, номенклатура и многое другое из прошлого печального наследия. Развал Союза, по которому до сих пор слышен плач с кремлевских стен, не стал коренным преобразованием жизни. Не революция смела старое имперское здание, приспособленное коммунистами для своих нужд. Оно рухнуло само, подточенное червями бюрократизма, сгнившее от ортодоксальной плесени. Тот крах напоминал банкротство крупной корпорации, когда кризисные менеджеры в панике передавали часть полномочий в филиалы, проводили ребрендинг, то есть определенную маркетинговую стратегию, позволяющую все изменить в интересах собственника.
Союз рухнул в юридическом смысле, но устоял в своей глубинной сути как измененная система правления Москвы на прежде принадлежавших ей территориях. Наверное, иначе и не могло быть. И не только из-за Путина в Кремле и агрессивной политики России, которая правдами и неправдами тянет всех в золотой век своей эры, ставший для многих народов черными днями национальной истории.
В те далекие 90-е правящие элиты увлекались разоблачениями Сталина, раскрывали несостоятельность государственной монополии в экономике, но всячески препятствовали пробуждению национального самосознания, гражданских чувств и достоинства людей. Притеснения обеспечивали гарантию непоколебимости системы. Ей выгоднее было разменять атеистов на верующих, поощрять любой вид заработков и даже создавать видимость демократии, лишь бы множилось число зависимых от власти граждан.
Кроме прибалтийских республик, нигде на постсоветском пространстве человек как творец и содержатель государства не стал вровень с машиной управления. Напротив, уровень патерналистских настроений вырос, вместе с численностью госаппарата, легальными и теневыми доходами чиновников.
В Украине это привело к революции 2013 года, когда граждане из различных слоев общества пошли на штурм созданной коммунистами системы распределения: забираем у всех — даем своим. Спустя 23 года после развала СССР начал рушиться фундамент и несущие стены тоталитарной конструкции. Инициатор демонтажа — мировоззрение. Не партии и экономические требования сформировали массовый уличный, а главное — интеллектуальный протест. Революция произошла в сознании каждого из нас. Именно поэтому невозможно утихомирить, победить или ограничить смену устоев. Именно поэтому она вызывает ужас ее творцов, рабов и сатрапов.
Новые идеалы не совмещаются со старыми заблуждениями так же, как рассматривание звезд в электронный телескоп с верой в плоскую Землю на трех китах. И погребение не предполагает рытья могилы покойником. Почему-то раньше мы этого не чувствовали. Еще совсем недавно я сам был сторонником политического плюрализма, предполагавшего разнообразие мнений. Теперь же глаз замечает несуразность и внутренний диссонанс когда-то привычных вещей. Коммунисты в парламенте, а их идеология не запрещена — это нонсенс, оплаченный огромными жертвами в прошлом и национальным предательством в настоящем. Олигархический клан, создавший партию одного региона и погрузивший его в XIX век, такая же нелепость, почему-то не вызывавшая протест всего лишь несколько месяцев назад. А что говорить о годах конца прошлого века!
Нет, мы бы не смогли изменить свою страну и общество в 1991 году. Недостаточно было украинским трезубом заменить советские гербы, дряхлеющим функционерам КПСС уступить место молодым комсомольским рвачам. Независимость мы приобретаем сегодня в крови, грязи, вранье и одновременно в удивительном духовном родстве, которого я не помню за всю нашу современную историю. Личность и гражданское общество, как прекрасные цветы, вырастают на субстрате заблуждений и ошибок. Мы осознали: рабство не исчезает, если стихия разбивает тюремный забор. Оно живет в привычках людей, в том мире материализма, где ограничители естественны и вещественны, — как ограды, решетки, цензура и «сильная власть». Агрессивным бабушкам с иконами, сепаратистам, и многим политикам этого не объяснишь. Как не мог Джордано Бруно объяснить суду инквизиции, что солнце не одно во Вселенной. Как академик Андрей Сахаров не мог объяснить делегатам партийного съезда причины преступлений советской армии в Афганистане. Как мы не можем объяснить россиянам и некоторым нашим гражданам, что миф о бандеровцах придуман в Кремле.
В этом и заключен главный парадокс рассеянного в пространстве и времени народа. Не все разместились на одной оси. По электоральным полям еще бродят политики с речами «про зарплаты и пенсии», как в заваленных забоях сидят в домах шахтеры, чью судьбу решают обанкротившиеся политики и откровенные проходимцы. Неясен расклад в команде претендентов на власть, и предвыборная агитация смешалась с фронтовыми сводками. Но вектор всех событий и происшествий в стране определяется уже не в одном месте, не одними и теми же людьми с большими финансовыми возможностями. Вмешалось общество и граждане, которых называют разными именами, выдавая за бандеровцев или невидимок «Правого сектора», словом, страшной силы, способной дойти от Межигорья аж до Кремля. Раз он намерен присоединить к себе революцию, то почему бы и нет? Время и убеждения могут все.
