Дебальцево — больше, чем Крым, сегодня. Крым вчера был нарушением правил игры при повсеместной вере в то, что эти правила действуют. Поэтому Крым по этим правилам вызвал отторжение, санкции и повсеместное возмущение.
Дебальцево сегодня происходит при столь же повсеместном понимании, что нарушать больше нечего, нарушитель, по большому счету, безнаказан, и ресурс санкций, смотревшийся довольно условным с самого начала, фатально иссякает. Право Путина демонстрировать преимущества меньшего зла — продолжения войны внутри Донбасса, перед большим — переносом ее за его пределы, признано в Минске Меркель и Олландом и теперь освящено и Могерини, и Совбезом ООН.
Никто не виноват, сколько ни вспоминай о Мюнхене и прочих ошибках, больших, чем преступление. Дебальцево — диагноз и констатация, а больной не виновен в истории своей болезни. А о вине Москвы говорить и вовсе бессмысленно, она такова, какова есть, и дело не в этом, а в том, что кто-то думал иначе. Отчего все так удивились год назад и почти не удивились сегодня.
Минск-2 не рухнул, по крайней мере не в Дебальцево. Просто в Минске-2 фактически договорились о том, что пока правил нет, придется жить по тем понятиям, в которых Москва сведуща. Это не мир. Это статус-кво, чем и интересен.
Собственно говоря, весь год Москва билась за новые права. Она добилась того, что размышления о характере войны или участии в ней Кремля — уже почти трюизм и потому моветон. Ну да, участвует, и с этим уже ничего не поделаешь. Как с Крымом. Москва год спрашивает Запад: вы со своей демократией, обратной политической связью и торжествующим консьюмеризмом готовы платить за Украину такую цену, которую легко можем заплатить мы — ни у кого не спрашивая и, вообще, ничем не будучи связаны или ограничены? Вопрос, как все понимают, риторический. У кого что закончится раньше: у Запада рычаги давления и запас нервной энергии, или у Москвы фонд национального благосостояния и валютный запас?
И самое главное, о чем может спросить Москва: что для вас Украина? Правильно: периферия восточной Европы, и даже если вы видите в ней призрак будущей глобальной катастрофы, это не сегодня и не завтра. А Москва в этом вопросе готова идти до конца. Хотя, конечно, готова обсуждать с Западом границы этого наступления.
И это самая неприятная для всех часть вопроса. Потому что и это согласие дается с неповторимой улыбкой российского лидера, готового поделиться с миром новой шуткой. Ведь все явочным порядком и без громких коммюнике признали еще одну реальность: от Москвы не стоит ждать никаких гарантий. Она их не может дать. Не только в силу отношения к международным договоренностям как к разновидности общения реальных пацанов с лохами. Запад знает свои риски и соотносит с ними свои требования и пожелания. Москва о том, что захочет и что сможет себе позволить послезавтра, узнает только завтра, поэтому ее гарантии, данные сегодня вечером, действуют только до сегодняшнего вечера. Минск-2 отличается от Минска-1 одной принципиальной деталью: во втором Минске Москва о своем праве нарушить еще неподписанное перемирие заявила сразу, как об одном из тезисов этого перемирия, и с тем, что в Дебальцево случится, были вынуждены заранее согласиться все стороны.
Освобождение Москвы от предоставления гарантий и Запада от требования их предоставления круче, чем Крым, потому что оно международно признано. Дебальцево — это не нарушение Минских договоренностей. Наоборот, это их имплементация в новую практику международных отношений с Россией. И из этой формулы, возможно, имеются следствия.
У Запада есть сегодня только один способ спасения от России — максимальное дистанцирование, потому что полная ампутация от этой цивилизации, признанной опасно инфекционной, невозможна. Вопрос в границах того, на что мир готов ради самосохранения и карантина махнуть рукой. Он бы, возможно, с удовольствием забыл про Донбасс, но он тоже заложник сакральной территориальной целостности, и пускаться в эксперимент, который совсем уж безгранично разнообразит косовскую практику, ему сегодня уж точно не с руки. Не говоря о том, что получать неподалеку от центра Европы ни перед кем и ни за что не отвечающих, но зато вполне подконтрольных Москве людей, со временем грозящих превратиться в аналог какого-нибудь ИГИЛа местного значения, — воплощение самой скверной футурологии. Поэтому Запад втянут в донбасское миротворчество, которым ему меньше всего хотелось бы заниматься, но надо.
Поэтому Дебальцево вместе с Минском — это и сигнал Киеву: ресурс западного участия близок к признакам исчерпания. Если он хочет всерьез оставаться в системе западных ставок в его противостоянии, желательно больше не залезать ни в какие котлы и вообще избегать тех ошибок и бед, в которые он попадает исключительно по собственной инициативе и в силу неизжитой политической традиции.
Участие Запада в событиях в Украине — материя еще более эфемерная, чем минский мир. За пророчествами на тему апокалипсиса, который случится в случае срыва Минских договоренностей, рефлексия всех его участников по поводу непонимания, что делать в следующий раз, завтра, когда Москва убедится, что может себе позволить следующий шаг. Запад пытается выиграть время, чтобы сформулировать для себя устройство новой реальности. Москва пытается понять, как и где она, не будучи отключенной от SWIFTa, может успеть за это время самоутвердиться. Это единственное и очень узкое пространство компромисса.
Минск-2 — это гамбургский счет, а не мюнхенский, и Дебальцево — не Судеты, как хочется представить любителям исторических аналогий. Мюнхен — он Мюнхен только в первый раз. А сегодня Мюнхеном было бы признание российским Крыма — то есть, как и тогда, попытка притягивания ситуации к правилам игры, которые вскоре были опрокинуты. По этому пути ситуация на этот раз не пошла. Она пошла по минскому: за год после Крыма от всех правил игры остались только развалины Дебальцево, что и было признано и торжественно подписано. Безо всяких, между прочим, секретных протоколов.
Вадим ДУБНОВ, Москва, специально для «Дня»
