Выборы в любой стране никогда не бывают сугубо внутренним делом. Особенно такие, как выборы президента Украины, прошедшие в один день с выборами в Европарламент. Об этом напомнил, в частности, Бернар-Анри Леви, полагающий, что именно в Украине сейчас решается судьба Европы. Это чистая правда.
И судьба России — тоже. Так было не раз, ибо внутренних источников развития в моей стране не было и нет. Потому и пишу об Украине, но вовсе не собираюсь объясняться в любви другой стране. Потому что она другая, потому что Украина — не Россия, а начни разводить сантименты, так ведь получится, что косвенно утверждаешь обратное. Об отношении к чужому хорошо сказано у Андрея Битова в «Уроках Армении». Сам ли он это сформулировал или действительно услышал от своего армянского друга, совершенно неважно:
«Если я армянин, — говорит он, — то я армянин, и никто другой. Есть ли у меня основание любить какую-нибудь нацию так же, как свою? Нету. Но тогда есть ли у меня право предпочитать какую-либо нацию другой? Никогда. Нельзя быть армянофилом, если ты не армянин...»
Поэтому и не собираюсь играть в украинофилию — это глупо и фальшиво, а в контексте тех отношений, что сложились между нашими странами, народами и культурами, может оказаться даже и оскорбительным, как снисходительность старшего брата. Но вот о миссии Украины по отношению к России скажу. Именно в контексте этой миссии и следует рассматривать прошедшие выборы.
Накануне 25 мая в агитпропе наметилась новая тенденция. Два человека, известные как неофициальные официальные рупоры агитпропа, — Марат Гельман и Леонид Радзиховский — озвучили одну и ту же вводную. Мол, Украина для Путина — отрезанный ломоть, беспокоить ее он больше не будет
Ни один информированный человек этому не поверит. Рассчитано было на заграницу и на ту часть русской прогрессивной общественности, которая призывает украинцев не сопротивляться во имя светлых идеалов мира и добра. Смута на всем пространстве бывшего СССР и, думаю, за его пределами длилась и будет длиться годами и десятилетиями. Она уже превратилась в рутину, в образ жизни миллионов людей и целых поколений. Вина за это только на России и русских. Это основа их политики, их идентичности, их модус вивенди в мире. Без этого они перестанут быть русскими.
Вывести их из этого состояния может только шок. Вот это и является миссией Украины. Сейчас судьба Украины и России зависит от действий украинских военных. Террористы и нацисты не понимают другого языка. России (никто ж не сомневается, что Россия, а не какие-то ополченцы оккупировали Крым и воюют в Донбассе) должно быть нанесено еще одно поражение — военное. Мирное поражение уже состоялось — это сам факт проведения президентских выборов и их итог.
Но совершенно очевидно, что в Украине многое препятствует выполнению этой миссии. Первое, что поразило еще в воскресенье вечером, это обилие популистских заявлений о том, что новая власть должна быть грушей для битья, что ее нужно терзать и мучить, что необходим перманентный Майдан.
Популизм в условиях агрессии — национальный суицид. Столь же самоубийственна не остановленная вовремя революция. Прямая демократия — путь к тоталитаризму, это давно уже очевидно. Права и свободы граждан обеспечивает лишь институциональная демократия. Она подверглась деформациям при Януковиче и серьезным испытаниям во время Майдана. (В России государство вообще приватизировано.)
Мой друг Дмитрий Петров в книге, посвященной Джону Кеннеди, открыл современному читателю многое из того, что было не так хорошо известно в политической биографии этого деятеля. В своей выпускной работе 1940 года, посвященной Мюнхенскому соглашению, будущий президент США вступил в дискуссию с собственным отцом, послом в Великобритании, который считал европейскую демократию обреченной на уничтожение нацизмом. Кеннеди-младший, вопреки распространенному тогда мнению, утверждал, что демократия может и должна быть сильнее тоталитарных режимов, что ее силовой потенциал недооценен. Десять лет спустя, тоже вопреки господствующим настроениям, Джон Кеннеди выступил за военное присутствие США в Европе.
Вспомнил я об этом, потому что украинская демократия, доказавшая свою жизнеспособность на прошедших выборах, призвана доказать и свою силу — остановить Россию, заставить ее отказаться от подрывной деятельности, от угроз миру и человечеству.
Сделать это очень трудно в нынешней ситуации, которая все больше напоминает атмосферу Мюнхена в Европе и американское пораженчество. Особенно тревожны итоги выборов в Европарламент, постепенное усиление кремлевского фашинтерна в Европе.
При этом сторонники перманентного Майдана говорят о том, что вполне естественная консолидация вокруг власти, мобилизация национального потенциала в условиях агрессии — это следование русской тоталитарной модели. Что ж с ними спорить? Раз в Гимне Украины поется про казацкий род, то пусть Гоголь им напомнит, во что превращалась вольница с началом войны:
«Все тут же опоясывалось и вооружалось. Кошевой вырос на целый аршин. Это уже не был тот робкий исполнитель ветреных желаний вольного народа; это был неограниченный повелитель. Это был деспот, умевший только повелевать. Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли в рядах, почтительно опустив головы, не смея поднять глаз, когда кошевой раздавал повеления; раздавал он их тихо, не вскрикивая, не торопясь, но с расстановкою, как старый, глубоко опытный в деле козак, приводивший не в первый раз в исполненье разумно задуманные предприятия».
И я не думаю, что в армии Петлюры и в УПА не было дисциплины и единоначалия.
Другая напасть — недооценка противника. И в Украине, и в России есть достаточно людей, полагающих, что нынешний режим вот-вот рухнет, что это агония империи. К сожалению, все гораздо хуже. Это не безумие и не временная реставрация. Это вечное движение по кругу. Русская империя не может прекратить свое существование, как прекратили другие, оставив после себя культурное и цивилизационное наследство, потому что она в головах и душах, а не на политической карте.
Историческая роль империй вовсе не всегда была негативной и разрушительной. Империя Александра Македонского трансформировала греческую культуру в эллинистическую цивилизацию, не стоит даже и говорить о наследии Римской империи, а в новейшее время — о британском содружестве, культурно-цивилизационных последствиях французского колониализма. Украинцам не надо объяснять историческое значение Австро-Венгерской империи. Но наследницу Орды и Византии Семен Липкин не зря назвал случайной империей.
Случайной, но укорененной в душах не одних русских. Уже как-то писал о недооценке интеграции украинской политической элиты в элиту советскую, о реальной ценностной и бытовой общности части украинцев с русскими. Когда приходят сообщения, что украинские пограничники и милиционеры оказывают содействие террористам, за этим стоит то, что русская власть им ближе собственной нации. Они хотят править так же, как правит элита в России.
Поддерживают террористов люди, которым комфортно в имперском безразличии к собственной истории, к человеческому и национальному достоинству, свыкшиеся с определенным образом жизни. Его изменение не менее важно, чем военная победа над терроризмом. Недаром советская пропаганда так боялась «западного образа жизни». А про нынешнее культурно-бытовое единство России хорошо сказал один мой френд по «Фейсбуку»:
«Для того, чтобы «народу и партии» быть едиными, им не обязательно носить одни и те же адидасы или петь хором. Вполне достаточно иметь один и тот же бытовой уклад, пусть и на разных уровнях обеспеченности. В Кремле живут точно так, как вокзальные бомжи или вузовская интеллигенция. Только одни ходят на золотые унитазы, другие — на толчок, а третьи — на фарфоровые. Одно и то же представление о деньгах, только количество имеют разное. Одно и то же — о собственности. И так далее, и так далее».
Преодоление бытовой имперской унификации — часть того процесса, начало которому было положено на Майдане. Выборы стали еще одним шагом в сторону от формирования единого неототалитарного пространства на востоке Европы. Преодоление неототалитарного тренда, уход от такой перспективы требует обновления как властных институтов, так и повседневной жизни.
