Наступила временная — постоянного вообще ничего нет — стабилизация. Каковы бы ни были итоги выборов в Украине, странный мир, сменивший странную войну, будет продолжаться. Внутреннее развитие страны будет идти под воздействием постоянно действующего внешнего фактора, чего Россия, собственно, и добивалась.
В самой России полный консенсус, все довольны жизнью и собой, все стабилизировалось ко всеобщей радости. Элиты консолидировались и будут дальше строить великую империю, статусные либералы будут им помогать и жаловаться на то, что санкции их самих задевают. Уже жалуются и просят их не трогать. И вообще, зачем эти санкции?
Статусные оппозиционеры будут по-прежнему не в ладах с логикой. Они будут говорить о нереалистичности восстановления территориальной целостности Украины, Грузии и Молдовы даже в случае прихода к власти самих оппозиционеров. И будут обещать падение режима в ближайшие месяцы. Все вместе это означает, что они намерены ничего не менять в политике нынешней власти, то есть в той самой политике, результатом которой будет скорое падение этой власти. Но логика несущественна. Главное — как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Русский бунт, которого все боятся, если и будет, то под теми же лозунгами, что у власти с оппозицией, — национализм и популизм. Так что за власть ты или нет, любишь Путина или ненавидишь, никакого значения не имеет. Произошла очень хитрая и очень надежная консолидация общества. Споры — лишь о проявлении и осуществлении мерзости, а не о том, как ее преодолеть.
Для того чтобы это понять, русской интеллигенции придется отказаться от вековых стереотипов, по которым власть всегда была дурна, а ее критики — святы. Сто с лишним лет тому назад авторы сборника «Вехи» попытались это объяснить тогдашней прогрессивной общественности, но ей было проще смотреть на мир привычным взглядом. Именно это и привело к романтизации терроризма и соучастию — даже сопротивлением — в строительстве русского тоталитаризма, который является социокультурной целостностью, включающей в себя как власть, так и ее критиков. И даже порой — тех, кто ведет с ним вооруженную борьбу.
В наше время стадность и ограниченность русской интеллигенции привели ее к поддержке националиста и популиста Навального, а сейчас — к поддержке политики Путина на постсоветском пространстве. Начав поддакивать Ходоронавальному, а значит, Путину, с крымнашем, прогрессивная общественность обрекла себя и на дальнейший «реализм в формулировках». Теперь ей остается лишь подхихикивать при словах «хохлы», «укропы», «грызуны» (из лексикона Навального, так что, считай, — уже), «чурки», «черножопые», «жиды».
Однако политика Путина не сводится к националистической риторике. Чтобы понять перспективы нынешней России, надо внимательно изучить опыт сепаратистских образований, которые совершенно не интересовали и не интересуют прогрессивную общественность. А зря — начиная с Приднестровья, на этих территориях отрабатывается модель будущего России. Насилие как источник власти и права, отсутствие любых свобод, включая экономические, этнические чистки и отсутствие за культурной и интеллектуальной жизни, хоть чуть-чуть выходящей за рамки потребностей власти.
Так что, не сказав сегодня твердое «нет» крымнашу, став реалистами и прагматиками, прогрессивная общественность принимает участие в переустройстве России, в ходе которого будет уничтожена.
Интеллектуалы и либералы во власти и при власти понимают, что все их благополучие зависит от шпаны, которая в любой момент сделает с ними что угодно. И между собой называют вещи своими именами. И смеются над невежественным Путиным, неграмотными и темными топтунами и стукачами, которые вместе с этим завклубом стали властителями судеб. И брезгливо морщатся. И уже давно каждый из них может соскочить и прокормить себя сам. И жить даже лучше, чем он живет сейчас. И не в России, а там, где у них и дети, и деньги.
Но статус, но обаяние власти, но холуйство, которое сменится враждебностью при первых признаках опалы. Но репутация лузера. фрика, юродивого, сумасшедшего, которая будет у них, если они просто уйдут и даже не будут называть вещи своими именами, будут молчать.
То есть главное для них — мнение тех, кто останется, в прежнем статусе. Те, кто не в их кругу, давно перестали быть для них людьми — и соотечественники, и иностранцы. Оказаться рядом с ними, наравне с ними — вот что самое страшное, даже если жить в охраняемом особняке на собственном острове. Нет, никогда. До последнего держаться, держаться. И помогать тем, кого презираешь, тебя же самого гнобить.
Ответственность всех, кто двадцать лет ностальгировал по советским временам, очевидна. Не столь ясна еще ответственность той части журналистов, которые сделали слово «публицистика» бранным, как это принято в субкультуре «Коммерсанта» и глянца. Они внушали себе и другим, что у журналистики нет никакой миссии. Хотя она есть, и очень простая — содействие осуществлению конституционных прав граждан на свободу получения и распространения информации. Они провели дезаксиологизацию журналистики, не допуская в свою продукцию прямую защиту ценностей, без утверждения которых миссия журналистики невыполнима. Это, пожалуй, самый главный парадокс русской журналистики в короткий период ее свободного развития. Она сама подготовила свое уничтожение.
Во все времена историческая память имеет одну особенность — наименьшее внимание уделяется тому, что было совсем недавно. Последние двадцать пять лет истории народов бывшего СССР толком не изучаются и не осмысливаются. Если что-то и исследуется, то борьба за власть, макроэкономика, отношения с внешним миром.
Между тем в сепаратистских новообразованиях отрабатывалось и вызревало то, что сейчас оказалось в центре глобальной политики. И то, к чему шаг за шагом идет Россия. Процесс этот не был линейным, в разное время в него вовлекались разные силы. Клише о всесильном ЧКГБ не позволяет адекватно оценить рост влияния армии в процессе становления сепаратистского пояса на постсоветском пространстве. Далеко не всегда Кремль был от этого в восторге, достаточно вспомнить то, как доместицировали Александра Лебедя, гибель которого, как и смерть многих других, самых разных заметных людей, так и останется тайной. Его политический подъем начался с Приднестровья.
А в Абхазии русские военные вырастили Шамиля Басаева и многих других чеченских боевиков, с которыми потом им самим пришлось воевать. Но чеченская история — это все-таки иное. Там не было использования сепаратизма для ослабления новой государственности в странах, входивших прежде в СССР. При этом на де-факто отторгнутых территориях складывались бизнес-сообщества, рубившиеся друг с другом и ведшие постоянную внутреннюю борьбу.
Это бизнес особого рода — криминальный и паразитический. В его тонкостях можно разбираться бесконечно, но общий принцип везде один: чем хуже, тем лучше. При этом тамошние правящие элиты паразитируют на всем: на России, на собственном населении, на экономике тех стран, от которых они отделились. Вот и сейчас некоторые украинские политики призывают не разрывать связи с Крымом и обеспечить социальную поддержку населению Донбасса. Создается новая конфигурация: странная война приводит к странному миру. Украина становится не совсем Украиной, сепаратисты — не совсем сепаратистами, а Россия — не совсем агрессором.
Кто придумал, будто с Путиным наступила новая эпоха? Приднестровье, Крым и Абхазия начались с первых дней существования РФ. Точнее, продолжились. То же и в массовой культуре. Только раньше все крушил и всех убивал ублюдок Данила Багров из «Брата» и «Брата-2», покоривший Америку и отомстивший украинцам за Севастополь, да работники утюга и паяльника из телесериала «Бригада». О том, что начинали они как садисты и палачи, в сериале скромно умалчивалось. А теперь на кино— и телеэкранах, в сериалах и информационных программах все крушат, всех убивают, а случается, что и открыто пытают люди в самых разных погонах.
Но ведь это все ненадолго — так говорят многие в Украине и России. СССР развалился, а он был больше и сильнее нынешней РФ. Все империи разваливаются.
Во-первых, это, в принципе, не аргумент в пользу развала РФ, как и бессмысленное «все империи разваливаются». Во-вторых, РФ сильнее покойного Советского Союза, а противоположное утверждение — типичный пример линейной логики. Больше вовсе не значит сильнее. Именно наличие еще четырнадцати республик делало тоталитарное русское образование в государственной оболочке гораздо слабее нынешнего аналогичного образования. Другое дело, что имперское расширение губит империи, но для начала им надо возникнуть. Русская империя только начала складываться. Разваливаться пока нечему. Все ее реальные и возможные проблемы — трудности роста, а не признак умирания. Правда, и они могут оказаться смертельными, но это не меняет их природы.
Что же до санкций, на которые жалуются статусные либералы, то они отражаются на экономике России, но это не значит, что они ослабляют режим. Людям во власти на Россию плевать. И действуют они без оглядки на такие пустяки, как интересы страны и ее экономики, не говоря уже о положении населения.
Давно известный парадокс: войны сближают народы больше, чем мир. Вот и сейчас Украина, как ни странно, сблизилась с Россией в странной стабилизации, ведущей обе страны к конвергенции. Но для Украины это сближение с растущей, усиливающейся империей и деградирующей нацией. Такое сближение и навязывала Россия, напав на Украину. В нем империя видит источник своего усиления и роста. Теперь выбор за украинской нацией.
Дмитрий ШУШАРИН, историк, публицист; Москва, специально для «Дня»
