Вранье, овладевшее массами, как ленинское ученье, непобедимо. Искренняя вера в ложь перестает быть пороком и рождает добродетель. А крикнувший из толпы «Король — голый!» является врагом, подрывающим единство страны. Ведь все договорились о красоте и совершенстве облачения монарха. Ордена звенят между позументами на его груди, мантию поддерживают люди из высшего общества, а за кружева со штиблетами заплачены огромные деньги. Король одет. И его дресс-код — предмет веры, сговора, национального согласия и прочих консенсусов, вплоть до гарантии сохранения целостности страны. Иначе разглядим не только властелина без штанов, но и все спрятанное за пышной мантией империи: разруху на 1/8 части земли, запустенье, лихоимство, пьянство... Кому это нужно? Откроется ужас, и увидевший божество в неглиже сам пожелает носить контактные линзы без фокуса. Чтобы свет и тень сливались в одно, не говоря уж о цветах.
Король одет. Вот он сидит на пресс-конференции, ерзая на стуле, что трудно сделать без брюк. Журналисты, словно бабочки, прибитые энтомологическими булавками, — неподвижны, только моргают. Он на них не смотрит — врет. Они тоже на него не смотрят, знают, что врет, и знают, что сами будут врать, только позже. Скованные одной ложью, первая и четвертая власть — работают суфлерами друг у друга. Спектакль общий и аплодисменты достанутся всем. Вранье ветвей передается и стволу. Как влага в засушливый год через листья питает корни, так мифы с кремлевских высот спускаются в толщу народных масс. Теперь, с чего бы не начиналась родина — с картинки в букваре и картинки на ТВ — состоит из коллективно приготовленной «лапши». Она же — национальная духовная пища, идея и скреп. Чем больше лжи хорошей и разной, тем крепче вера. Так Иисус становится русским, на египетских пирамидах появляются мудрые фразы кириллицей, донецкий бандит превращается в Добрыню Никитича и собственные наци вырастают до борцов с фашизмом. Так надо для общего блага.
Сколько ни делали попыток черное назвать черным, а белое — белым, все оканчивалось катастрофой. Царю Николаю II пробовали объяснить, дескать, в одеждах самодержавия и православия долго не проходишь, все обветшало, и императорский неприкрытый зад является предметом насмешек у окружающих и подданных. И как только слово без цензуры проникло в головы подданных, так все пропало. Поэтому в новой империи, построенной на обломках первой, договорились: про голого короля может кричать только новый король. И все было хорошо. Очередной хозяин Кремля замечал наготу сошедшего в гроб предшественника, а уверенная в завтрашнем дне страна знала: теперь у руля стоит вполне одетый человек. Так продолжалось, пока каким-то выскочкам из Политбюро не захотелось потыкать пальцем в срамные места целой колоды королей, намекая на отсутствие не только одежки, но и фиговых листов.
Дотыкались до обрушения державы. В муках пришлось складывать остатки царства в модель третьего тысячелетия, ограничивать число королей до одного, проводить долгую воспитательную работу с любителями высматривать нудистов в рядах правящей элиты. Кое-как слепили. Труды стоили пота. Теперь все знают: видеть голого короля — к распаду страны. Поэтому окажись самодержец отъявленным эксгибиционистом, россияне предпочтут сыграть роль портных из сказки Г. Андерсена или художников из похожей легенды Шарля де Костера, но никак не героев-обличителей. Лучше врать в спокойствии, чем жить в кошмаре правды. И не путайте опыт поколений с политическим назиданием. «Отчего у нас все лгут, все до единого? — озадачился вековой проблемой Федор Михайлович Достоевский. — С недавнего времени меня вдруг осенила мысль, что у нас в России, в классах интеллигентных, даже совсем и не может быть нелгущего человека. Это именно потому, что у нас могут лгать даже совершенно честные люди. Я убежден, что в других нациях, в огромном большинстве, лгут только одни негодяи; лгут из практической выгоды, то есть прямо с преступными целями. Ну а у нас могут лгать совершенно даром самые почтенные люди и с самыми почтенными целями. У нас, в огромном большинстве, лгут из гостеприимства. Хочется произвести эстетическое впечатление в слушателе, доставить удовольствие, ну и лгут, даже, так сказать, жертвуя собою слушателю».
И правда, как сказал поэт, жизнь — обман с чарующей тоскою. Превратить отсутствующую тягу к высоким идеалам в сладостный процесс их торжества — заманчивое дело. «Российским элитам при проведении любой экспансионистской политики требуется убеждение в том, что они защищают правильную идею, — читаем в газете «Известия» размышления современного публициста и политолога. — Это не лицемерие, а искренняя убежденность. Отсюда и жесточайшие репрессии против инакомыслящих. Но отсюда же и известная российская привычка строить на завоеванных территориях школы и больницы и оказывать жителям этих территорий разнообразную помощь. Зачастую в ущерб интересам собственного народа».
От такого неожиданного замеса неукротимого ума и блестящего вымысла у кого угодно дух захватит. Но главное, никто не почувствует себя лишним на карнавале тщеславия, а внезапные прозрения не потревожат общего согласия. Король с обширным гардеробом костюмов, униформ, «прикидов» по случаю езды на конях и санях знает: народ — абсолютно раздет, но, как старый бойцовский петух, готов к сражениям. Монарх не скажет толпе о позоре ее наготы, зная, что последует за обращенными на себя взглядами. Его глашатаи тоже промолчат. Слишком большая цена лжи, чтобы девальвировать ее правдой. Во что люди верят, то и оказывается капиталом, ценностью и силой, — любой политтехнолог подтвердит. Ведь живут же страны, где правда и ложь поменялись местами и население не отличает одну от другой. И кто их осудит за веру в вымысел, а значит, убеждения? Разве что Бог накажет, не найдя в них себя? Голые на подиуме жизни воспринимаются нормально, если зрители и жюри обнажены. И только в стужу, что уже не за горами, мгновенно обнаруживаются отличия.
