Статья «Чья оккупация хуже» в одном из номеров вашей газеты поразила меня и заставила написать об истории, свидетелем которой был мой отец, ветеран войны, ныне покойный Бачинский Станислав Петрович, который добровольно пошел на фронт, был рядовым солдатом, телефонистом 1102-й отдельной кабельной роты и закончил войну в 1945-м в Вене.
Отец не раз мне рассказывал о том, что видел на войне, что чувствовал, эти рассказы разительно отличались от его официальных выступлений в школе, куда его как ветерана и учителя ученики ежегодно приглашали на праздник 9 Мая. С годами отцовские разговоры о том, что происходило в далеком для меня 1945-м, становились более подробными и откровенными. Мне все сложнее было сопоставлять их с учебником по истории, с яркими описаниями освободительной миссии нашей армии писателями советской эпохи.
Я не помню, в каком австрийском городе это случилось, но даже сейчас слышу слова отца: «Заходим в город, ну, такой, как наш Житомир, а он пустой, людей нет. Все жители от страха покинули свои дома, потому что шла молва, что «русские» всех избивают и насилуют». Да, фактов насилия было немало. Когда я была уже студенткой, отец рассказывал мне как будущему учителю истории свою правду об «освободительной миссии» советской армии, не ту, о которой я читала в учебниках, вычищенную до блеска, «белую и пушистую», не о светлой стороне медали, а о черной, куда заглядывать когда-то было нежелательно и опасно.
Конечно, Станислав Петрович не отрицал того, что мы причастны, как никто другой, к освобождению Европы от коричневой чумы, мы оказались сильнее, мы победили, но разделяли ли радость победы над фашистами те, кто во время освобождения был изнасилован и изуродован морально? Наверное, нет. Смогут ли простить семьи тех изнасилованных, посаженых на гильзы мин и убитых немецких женщин, которых отец видел на обочинах дорог, по которым продвигалась наша армия. Отцовская рота занималась обеспечением телефонной связи между военными частями и не могла не заметить «свежие следы» освободителей, они поражали.
Возможно ли будет убедить немецкую девочку и ее дедушку, о которых я хочу рассказать, что советский солдат — это действительно освободитель, приносивший радость победы добра над злом. Если бы за свободу людей пришлось заплатить жизнью, унижением или изнасилованием одного лишь ребенка, многие из нас согласились бы на такое освобождение, если бы расплатиться за него пришлось именно своей дочкой или сыном?
Отец рассказывал, что нашим солдатам часто давали распоряжение прочесывать городские кварталы немецких городов — не притаился ли где вражеский солдат. Они заходили в квартиры многоэтажек, их удивляли добротные интерьеры немецких домов, солдаты, бывало, то ли от злости, то ли от досады, что им и не снился такой уровень жизни, строчили по дорогой посуде, зеркалам, дубовой мебели, каминам.
Было ли желание что-то взять с собой? Конечно, было, но куда? Это уже со временем разрешали отправлять посылки солдатам, а генералам целые вагоны трофеев на родину в качестве компенсации за ограбленную родную землю.
А в начале пребывания в оккупационной зоне, по словам отца, единственное, что хотели при возможности взять с собой наши солдаты, — это часы, одни из которых лежат сейчас передо мной — обычной круглой формы, с серебряным корпусом и серебряной цепочкой карманные часы швейцарского производства с неизвестными инициалами. Они были «подарены» Станиславу Петровичу немецкой девочкой при очень неприятных обстоятельствах.
Группа бойцов, в составе которой был и мой отец, делала очередной обход многоэтажек на окраине австрийского города. Был уже вечер, моросил дождь, все устали, в последний подъезд с отцом зашли только его друг Барышев Иван и малоизвестный парням старшина. Квартиры были пустыми, как и в предыдущих подъездах, и на последнем этаже за плотно закрытой дверью был слышен немецкий язык. Иван постучал, дверь открылась, на пороге еле стоял на ногах старый седой немец, держа за руку девочку лет двенадцати. Старшина вошел первым, не обращая внимания на деда, прошелся «хозяином» по комнатам, бросил взгляд на стену, где висели какие-то картины, фотографии, стал рыться в вещах, лежавших при входе, вывернул из шкафа на пол какую-то старую одежду, и не найдя ничего, грубо выругался, а затем вдруг оттолкнул деда, схватил ребенка, который от испуга дрожал, ища защиты за спиной старика, и потащил в соседнюю комнату. Отец с Иваном не сразу и поняли, что происходит.
Немец понял быстрее, что может случиться с его внучкой, и бросился на обидчика. Солдаты, поняв намерения старшины, пытались остановить его. Иван кричал: «Под трибунал захотел? Отпусти ребенка. Пойдешь под трибунал!» Старшина все не унимался, пронзительный крик девочки заставил отца и Ивана силой оттащить насильника к порогу и вытолкать его за дверь. Вернувшись в комнату, чтобы успокоить старика, отец увидел, как он тихо плакал, обняв внучку. Бросив взгляд на отца, немец вдруг упал на колени, стал обнимать его за ноги и целовать сапоги. Стесняясь, отец поднял с пола старика, похлопал по плечам, будто прося прощения за старшину, и направился к двери. Спускаясь по ступенькам вниз, он услышал еле слышный голос девочки, стоявшей у открытой двери. Она что-то взволнованно говорила. Когда отец обернулся, то увидел в руках девочки часы, которые та своими несмелыми жестами просила взять, повторяя одни и те же слова, глядя в глаза с какой-то особой теплотой и благодарностью.
«Победителей не судят» — все хорошо знают это выражение, но все ли согласны с ним? Я — нет. Жестокость и нечеловеческие поступки, кому бы они ни принадлежали — побежденным или победителям, должны быть осуждены, конечно, не на Нюрнбергском или Токийском процессах, а на суде значительно более высокого уровня, на суде общечеловеческой морали. Зло, как и добро, не имеет границ, национального мундира, политической окраски, Для меня оно любое — красное или коричневое, одинаково ранит и выжигает душу. Только чувство стыда за своих значительно сильнее, потому что это же свои, потому что не ожидала, потому что не верила, потому что считала, что победили наши не только силой оружия, но и потому, что непохожи на врагов своих.
Я буду необъективна, если не упомяну противоположного содержания факт, который зарубцевался в моей памяти из тех многих рассказов о войне покойного отца. Содержание его прячется в маленьком фото, сделанном в 1945 году в Будапеште и подаренном отцу фронтовым другом Анатолием Алексеевым. Анатолий скучал по молодой жене Лизе и маленькой доченьке, в каждом ребенке на войне он видел свою дочь. Как-то уже после победных салютов в конце мая в Будапештском парке, глядя на молодую женщину с ребенком и вспоминая свою семью, он осмелился попросить венгерскую женщину разрешить ему сфотографироваться на память, и та не отказала. Повнимательнее вглядитесь в глаза молодого солдата. Возможно, мы победили благодаря именно таким воинам, я уверена — их было значительно больше, чем тех «других».
