Этот известный — и весьма поучительный — эпизод европейской истории до сих пор окутан туманной дымкой то ли полулегенды, то ли назидательной притчи, то ли мистического «ясновидения». Трудно сказать, так ли все было на самом деле. Однако даже если перед нами притча, сочиненная, а потом отредактированная спустя два-три десятилетия после описываемых драматических событий — все равно эта притча заставляет задуматься над непостижимыми законами судьбы, над безжалостностью провидения, которое всем рано или поздно воздает по заслугам, а свой карающий меч опускает медленно, но неотвратимо, особенно зорко различая при этом «счастливчиков», баловней судьбы (и даже порой отдавая им предпочтение!).
Итак, события происходили весной 1788 года в Париже. Одна из самых блестящих французских аристократок той эпохи герцогиня Мария де Граммон устраивала званый бал, на который были приглашены лучшие, наиболее уважаемые представители столичного высшего света и либеральной интеллигенции. Там были такие известные люди, как философ-вольнодумец и друг Вольтера маркиз Кондорсе, знаменитый ученый и астроном Жан Байи, богатый адвокат Антуан Малерб и другие. Все эти богатые, довольные гости, кроме всего прочего, активно занимались политикой (или, по крайней мере, интересовались ею), придерживались прогрессивных, независимых взглядов, часто критиковали правительство короля Людовика XVI. Впрочем, они были преисполнены оптимизма и уверены, что в ближайшем будущем никакие катастрофические социальные потрясения Франции не угрожают. Королевская власть, хотя несколько ретроградна и туповата, но, в целом, терпима.
Лишь один из приглашенных, казалось, вовсе не разделял общего самоуверенного веселья. Это был 70-летний старик Жак Казот, писатель-мистик (его причисляли к мартинистам, а многие, не мудрствуя лукаво, просто к масонам) и знаток оккультных наук, имевший репутацию нелюдимого чудака, автор популярных повестей и романов «Влюбленный дьявол», «Тысяча и одна нелепица», «Красавица по воле случая», «Потерянная и восстановленная честь». Хмурый Казот держался особняком, выражение его пергаментного лица было скорбным, он, судя по всему, погрузился в какие-то поистине мрачные мысли.
Один из гостей решил спросить хмурого старца — чем вызвана его демонстративная скорбь? Казот, будто очнувшись от глубокого сна, тихо и устало ответил, что, при всем своем желании, никак не может разделить всеобщего шутливого и благодушного настроения. Ибо ему непонятно: как можно торжествовать, находясь на краю пропасти? Ему, Казоту, открыты тайны будущего, и в этом будущем он видит только великие потрясения, кровь и смерть...
Несколько гостей, приятно улыбаясь, попросили Жака Казота пояснить, какое именно будущее он имеет в виду. Философ маркиз де Кондорсе любезно осведомился, не может ли мсье Казот рассказать, какова будет его, Кондорсе, судьба в ближайшие четыре-пять лет? Казот, сурово и пристально глядя прямо в глаза собеседнику, ответил: «Я вижу ясно, что через пять лет вы, маркиз, будете вынуждены принять яд накануне исполнения вынесенного вам смертного приговора!»
Естественно, наступило напряженное молчание. Еще один известный в кругу столичной элиты человек, астроном Байи, а вслед за ним и адвокат Малерб с явно натянутой улыбкой обратились к провидцу с вопросом: а какая же участь ожидает их в ближайшие годы? «Вас обоих ожидает гильотина», — спокойно и твердо отвечал Казот. После паузы хозяйка вечера, герцогиня де Граммон, изо всех сил стремясь придать голосу максимально ироничную интонацию, спросила: «Но, господин пророк, вероятно, вы пощадите хотя бы наш слабый пол?!» — «Ваш прекрасный пол? Вас, сударыня, казнят на эшафоте, как и сотни, тысячи других...» — «Но вы, — упорствовала герцогиня — в виде особой милости позволите мне хотя бы исповедоваться перед казнью?» — «Нет, герцогиня. Я могу вам сказать, кому будет в последний раз оказано это снисхождение! — И после паузы Казот добавил, — Это будет король Франции».
Как всем известно, через год во Франции началась кровавая революция. Сейчас нелегко сказать, насколько достоверен этот таинственный, мистический сюжет, действительно ли все происходило именно так в этот приятный, весенний парижский вечер 1788 года. Приведенный выше рассказ основывается исключительно на воспоминаниях племянницы герцогини, Анны де Граммон, чудом выжившей в годы якобинского террора (сама герцогиня, как и предсказал Казот, погибла в 1793 году; стоит ли говорить, что и судьба всех остальных приглашенных на достопамятный бал 1788 года была именно такой, как ее нарисовал предсказатель...)
Конечно, вполне естественно предположить, что записки, опубликованные спустя восемь лет, появившиеся в тот момент, когда все уже знали о случившемся и с Кондорсе, и с герцогиней де Граммон, и с Байи, и с Малербом, и с остальными героями нашего рассказа, учитывали этот факт. И Анна де Граммон, опубликовавшая свои воспоминания, повторим еще раз, только через восемь лет в 1796 году, хотя она и клялась, что лично была свидетельницей этой поразительной сцены, не может быть признана в данном случае бесспорным авторитетом.
Так что же, перед нами «сконструированное» задним числом пророчество — это своего рода искусная мистификация? Очень возможно, хотя пророчество Казота стало своего рода классикой мировой исторической литературы. Но, во-первых, давайте спросим себя: а надо ли было обладать такой уж потрясающей способностью предвидения, чтобы понимать абсолютную неизбежность революции и всех связанных с ней кошмаров (а ведь мартинисты, к которым, кстати, принадлежал и Казот, многие десятилетия обучали членов своей организации тайному искусству предвидеть будущее)? Вспомним, что Вольтер, например, прямо говорил о неотвратимости грозной революции, добавляя, правда, что он, старик, до нее не доживет... Казот дожил и был одним из первых казнен еще в 1792 году как «враг народа» и «подозрительный» элемент (все эти термины, вопреки распространенному мнению, «изобретены» вовсе не в ХХ столетии!). Как видим, прозревать чужие судьбы нередко легче, чем предвидеть собственную.
Но самое главное для нас, живущих в третьем тысячелетии, очевидно, заключается в другом. Те люди, которые распоряжаются экономической и политической структурой общества, могут искренне верить, что высшая мудрость и высший успех — это жить по принципу «после нас хоть потоп!», жить одним днем, без стратегии, без мыслей о будущем страны, как жил Людовик XVI. Но вот беда: «потоп» в таком случае может наступить не после нас, а гораздо раньше...
