На днях, как известно, Национальный университет «Киево-Могилянская академия» отпраздновал свой юбилей. О достоинствах этого вуза было сказано уже немало. Но особенно ценны мысли преподавателей Могилянки — нынешних и бывших. Известный философ Сергей Крымский читал лекции в академии около десяти лет. По словам очевидцев, каждая из его пар заканчивалась бурными овациями студентов. Сегодня — его рассуждения о том, чем была Киево-Могилянская академия для общества 390 лет назад и чем является сейчас?
Название этой статьи — не привлекательная метафора. Мотивируя ее, можно, конечно, ссылаться на то, что к Киево-Могилянскому братству еще во времена Сагайдачного было приписано войско запорожское, на то, что более половины казацких гетманов были воспитанниками aкадемии, которая готовила элиту казацкой республики, даже на боевой нрав бурсаков. Дело, однако, не только в прямых связях Киево-Могилянки с военным потенциалом Украины. Существенно то, что в украинском социуме это академическое заведение считалось мобилизационным центром борьбы за «други своя», центром, который также был особым образом вооружен. Этим оружием был, по распространенному в Киево-Могилянке образу, «меч духовный». Автор известной книги проповедей «Меч духовный» Лазарь Баранович даже утверждал большую эффективность меча духовного по сравнению с казацкой саблей. А Феофан Прокопович в своих лекциях говорил: «Стрелы, мечи, тараны и другие виды оружия могут иметь власть над телом, могут подрывать каменные стены, но не могут одолеть закаленный дух». Какой же должна быть та сила, которой мог бы подчиняться дух? Наверное, такой силой является красноречие, сила слова. Также префект aкадемии Михаил Козачинский утверждал, что слово — это оружие, с которым человек может вступать в борьбу со всем миром. Вот почему Сковорода в письме Ковалинскому мечтал: «О, ясли бы у меня тоже был духовный меч».
Соответственно, особенно с XVII века, когда появился украинский перевод «Вивільного Ієрусалиму» Торквато Тассо, в Киево-Могилянке распространяется разработка идеологии рыцарства. Она предполагала среди военных достоинств духовно-религиозные и культурные деяния, как это, в частности, изображается в произведении ректора Киево-Могилянской коллегии Ивана Галятовского «Казанню 2 на въєхання», очерке воспитанника Киево-Могилянки А. Радивиловского «Слова часу війни», в стихотворениях О. Яворского и Д. Тултало и других произведениях.
Подобные аналогии между духовной функцией академического заведения и военным образом крепости не были чисто художественным приемом. Дело в том, что ход исторических событий в Украине XVII века, утверждая гетманское государство и его роль как субъекта европейской истории, в то же время показал несамодостаточность пушечно-конного решения национальных проблем. Он свидетельствовал о необходимости духовно-культурного утверждения вооруженной борьбы. Ведь страна оказалась в состоянии Руины. А выход из кризиса любой нации в любое время не исчерпывался только материальными факторами. Как правило, на первое место здесь выдвигался фактор создания государства, культуры и веры.
Соответственно задача культурного возрождения Украины как составной части утверждения ее исторической миссии в мире определяла двойственность национальной идеи. С одной стороны, это была опора на казатчину как решающую силу защиты гетманской государственности. С другой стороны, это был духовный лагерь украинских братств с их академическим центром в Киеве, центром, утверждавшим греко-славянскую православную цивилизацию. Рыцарскую честь ее представителей и борьбу с помрачнением их «пламенных душ». Поэтому такое фундаментальное значение приобрел культурный проект творения будущего Украины, начатый Петром Могилой, а затем доработанный Ф. Прокоповичем, М. Смотрицким, С. Косовым, К. Саковичем, К. Транквилионом Ставровецким.
Как известно, этот проект предусматривал задачу синтеза западноевропейской и восточнославянский культур, переход на европейские программы образования, привлечение латинской учености. Его воплощение было ознаменовано Киево-Могилянской академией и отразилось на всей системе украинского менталитета. Образ слова как духовного оружия приобрел архетипичное значение, ассоциировался с духовной родиной родного языка.
Культурная реформа как путь к национальному возрождению нуждалась в учете не только мирового опыта, но и привлечении культурных традиций своего народа. Поэтому именно Петром Могилой были впервые системно кодифицируемы все праздники украинского народа, которые действуют и доныне.
Киево-Могилянка уже с начала своего существования была названа Гедеоном Смоленским Афинами. Ведь профессура, а затем и воспитанники aкадемии органически сочетали проповедь христианской мудрости с пропагандой науки и культом книги как источника духовности и просвещения. Это было связано с интерпретацией бытия как текста Бога, его освященных смыслов, т.е. с концепцией софийности, формулой которой стал тезис Г. Сковороды: «Взгляни на этот мир, взгляни на род человеческий. Он есть книга». Софийность, став присущей украинской ментальности, различала то разумное, что есть в человеческой голове в виде логоса, с розумностью самой жизни в виде мудрости и ее этнообразующей силы.
Николай Гоголь с его тонким историческим чувством так описывает эту народную веру в ценность знания. «Во время рекреаций бурсаки академии, — пишет он, подрабатывали по селам пением кантов. Входя в село, они выбирали дом побогаче и начинали с канта «Мир дому сему». Хозяин, старый казак, долго их слушал, потом горько плакал и обращался к хозяйке: «Жена, то, что поют эти школьники, наверное, очень умное. Поэтому вынеси им хлеба, сала и всего, что есть в доме». Значит, знание рассматривалось как ценный продукт, не менее важный, чем материальные средства существования».
У Сковороды идея софийности стала исходной в его концепции мудрости как этической духовности. Этот подход оказался альтернативным той тенденции сциентизации знаний, опасность которой и ее антигуманные последствия стали очевидны в нашу эпоху. Ведь Сковорода утверждал разум, настоянный на совести, а не технологической рациональности. Здесь вообще сказалась и традиция сочетания интеллекта и нравственности, которая была свойственна не только академической учености, но и украинскому менталитету вообще. И не случайно профессор Киево-Могилянской академии Варлаам Лащевский клеймил разврат ума, видя, что он ведет к моральному разврату.
Фундаментальное значение для украинской культуры имело обоснование деятелями Киево-Могилянской академии бароккового сознания, которое, по мнению Д. Чижевского, отмечало особенности украинской духовности. Речь идет именно о барокковом сознании, потому что оно было присуще даже тем деятелям, которые, подобно И. Вышенскому, негативно относились к барокко как к художественному стилю. Причина здесь крылась в тех эффектах избыточности, стремлении к зажиточности и альтернативе аскетизма и святой бедности, которую несла культура барокко. Именно эта альтернатива и была идеологически обоснована в Киево-Могилянской академии. Уже Петр Могила высказывает мнение о том, что богатство — от Бога, а Стефан Яворский, Михаил Козачинский и Лазарь Баранович ссылались на античный постулат «золотой середины». Существенной была и идея полноты чувственного бытия, которую поддерживал Ф. Прокопович, считая, что чувства имеют божественное происхождение. Отсюда воспевание красоты как онтологического гаранта гармонии бытия и Божьего присутствия.
Современный исследователь барокко немецкий искусствовед Гурлит пишет, что оно могло стать универсальным европейским стилем, если бы контрреформация и вторая волна схоластики в католических странах не привела бы к презрению ренессансного гуманизма. Однако украинское барокко не разделяло это грустное обстоятельство. Оно утверждало величие нового героя эпохи национально- освободительной борьбы, т.е. возвеличивало человека в статусе рыцаря, героя, вождя, проповедника. Следовательно, украинское барокко питало гуманистическую традицию Киево-Могилянской академии, ректор которой Георгий Кониский утверждал, что человек является центром философии. Это вполне соответствовало украинской духовности, стержнем которой был антропоцентризм.
Ярким свидетельством сочетания философии человека и антропоцентризма украинской ментальности является творчество Григория Сковороды. Особенностью его антропологии была разработка идеи свободы, вольности в широком понимании. Последняя, с точки зрения украинского мыслителя, является главной характеристикой человека, потому что свобода превыше богатства и всех искушений мира. Свобода, с точки зрения Сковороды, относится не только к внешнему человеку, но родственна в первую очередь с внутренним человеком, с богослитным бытием сердца и духа. Свобода должна быть внутренней, потому что внешняя свобода может преступать этические границы, о чем свидетельствуют жестокие события гайдаматчины. Ценя внешние проявления свободы и ссылаясь на Богдана Хмельницкого как отца государственной вольности, Сковорода ставил на первое место свободу внутреннюю как этический источник всякой вольности. Фактически здесь речь шла о свободе как достоинстве личности. А такое понимание было оправдано всей историей украинской духовности от идеологии «Слова о полку Игоревом» до идеологии деятелей УПА, которые, сознавая невозможность силового одоления двух тоталитарных государств, отстаивали достоинство украинского духа.
Итак, и в понимании свободы, и в принятии других гуманитарных ценностей деятели Киево-Могилянской академии отражали как особенности украинской духовности, так и утверждали культурные координаты защиты ее достижений. Это имело и имеет судьбоносное значение и для прошлого, и для будущего Украины.
Мы не знаем, когда будет второе Богоявление миру. Но точно знаем место, где оно состоится — это сфера нашего ценностного восхождения, духовных свершений, красоты моральных подвигов и жажды абсолютного. К формированию этого высокого достояния и была приобщена деятельность Киево-Могилянской академии.
