Недавно прошел VI Международный конкурс молодых пианистов памяти Владимира Горовица. Председателем жюри на этот раз был знаменитый украинский композитор Мирослав Скорик, чья музыка уже много лет звучит в художественном пространстве Киева, Украины и мира. Ренессансная всеобъемлемость его деятельности, заслуженная популярность и восторженное признание волнуют воображение: Скорик — народный артист Украины, заведующий кафедрой истории украинской музыки НМАУ им. П.И. Чайковского, профессор, секретарь Союза композиторов Украины, член-корреспондент Академии искусств Украины, лауреат Государственной премии им. Тараса Шевченко, кавалер ордена «За заслуги», председатель одного из наиболее престижных украинских фестивалей «Киев-музик-фест»... Кроме того, Мирослав Скорик далеко не впервые выступает как «судья» исполнительского конкурса. Итак, как председатель жюри конкурса Мирослав Михайлович определил руководящие критерии отбора лучших участников:
— Специальных критериев нет... Я пытался воспринимать все вместе — и технику, и выразительность, и содержание; грубо говоря, музыкальность — то, что производило на меня впечатление. Только «голая» техника без душевного проникновения не привлекает внимания, но без техники опять-таки нельзя. На конкурсах, бесспорно, ошибаться нежелательно, каким бы ты ни был глубоким артистом.
— Как вы охарактеризовали бы состояние современного академического, профессионального искусства?
— Этот вопрос довольно глубокий, об этом можно долго говорить... С одной стороны, академическое исполнение, академическое искусство прогрессирует, растет техника. Даже по этому конкурсу видно, что молодые исполнители очень хорошо владеют техническими средствами. А с другой, академическое искусство становится более элитарным, хотя в этом нет ничего плохого. Жалко, бесспорно, что современное академическое искусство не то что остановилось в своем развитии, но мало охватывает произведений более современных композиторов. Все же современное академическое искусство не попадает в исполнение, в репертуар, в записи на компакт-диски и пластинки; 50 или даже больше процентов — это только классика, а музыка второй половины ХХ века занимает где-то 5 %. Это странная ситуация, и кто в этом виноват — не так легко разобраться. Потому что виноваты и сами композиторы, виноваты и средства массовой информации, которые навязывают старое и не любят чего-то нового. Композиторам непросто пробиться в такую обойму, завоевать признание.
— Могли ли бы вы выделить кого-то из композиторов этого периода — второй половины ХХ века, которые вам наиболее интересны, чьей музыки вам недостает в современном исполнительском пространстве?
— Таких композиторов немало и в Украине, и в мире, мне сложно сейчас назвать кого-то, потому что другие могут обидеться. Возможно, они еще даже неизвестны... Но я бы не хотел конкретизировать.
— Вы занимаетесь преподавательской деятельностью? Какие перспективы для молодых композиторов вы видите сейчас? Могут ли они зарабатывать на жизнь этой деятельностью?
— Это действительно очень непросто, даже невозможно зарабатывать только композиторской деятельностью, но так во всем мире. Композитор может только тогда получать достойные гонорары, если выбьется через жанр эстрадной музыки, кино- или развлекательную музыку. Таких композиторов даже в целом мире очень мало.
— У вас есть интересные студенты, которые вас вдохновляют?
— У меня и были, и есть талантливые и очень перспективные студенты, их довольно много. Как их судьба складывается — это уже другое дело... Из тех, кто у меня учился, я могу назвать много таких, которые уже достигли результатов, это тот же Станкович, Карабиц, Зубицкий, Верещагин, Шумейко, Степурко. Из младших — Анна Гаврилец. У меня учились такие даже модернисткие, как говорится, композиторы. Сейчас я снова кого-то забуду...
— Какие интересные случаи вы можете вспомнить из своей студенческой молодости?
— Сначала я попал к Людкевичу. Он мне сказал, чтобы я лучше продолжал учебу как теоретик. Возможно, тогда так и было, и он был прав... Впоследствии я попал к другому педагогу — Симовичу. В то время мы, студенты, начали увлекаться современными звучаниями в музыке, как говорится; это было как раз открытие новых композиторов... Симовичу не нравилось, что я оптимистическое что-то писал, и он сделал вывод, что я просто неталантливый. Потом, когда я закончил консерваторию, то в аспирантуре учился еще у Кабалевского...
— Можете ли вы вспомнить впечатление от первых исполнений собственных произведений?
— Например, когда я учился во Львове, у нас в гостях в консерватории был Дмитрий Шостакович, он меня отметил, сказал, что ему понравились мои произведения. Было приятно, что моей дипломной работой в консерватории дирижировал сам Николай Колесса — довольно известный мастер; он готовил его как дирижер и хорошо исполнил. Это были трогательные моменты. Мне приятно вспомнить обучение в аспирантуре у Кабалевского. Он ко мне очень хорошо относился и был прекрасным педагогом. Помню, как дирижерство мне преподавал французский дирижер и композитор Игорь Маркевич...
— Вы преподаватель — деспотичный или, наоборот, мягкий со своими учениками?
— Я никогда не пытаюсь навязывать свое видение студентам, и поэтому у меня учатся разные композиторы. Это касается и пианистической техники, техники композиции. Преимущественно я учу студентов технике композиции, которая остается неизменной уже сотни лет. Меняются только средства выразительности, стили, но композиторская техника остается такой же. Без нее нельзя добиться никаких свершений, если не владеешь основами — техникой построения музыкального материала. Когда я только начал преподавать, то был более требователен, а теперь меньше...
— А почему?
— Разные обстоятельства... Например, последние годы вообще студенческая дисциплина стала хуже. Сейчас невозможно повлиять на ученика. Я делаю замечания, а он их не выполняет. Скажу раз, дважды, трижды, и когда он не делает выводов, то я говорю: делай как хочешь — это твое дело. Хотя для некоторых студентов упрямство идет на пользу — делает их более самостоятельными. Я пытаюсь дать студентам технические навыки и, бесспорно, также обращаю внимание на средства выражения музыкального материала. Студент не может сразу бросаться в экспериментаторство. Он должен сначала овладеть законами классического искусства: классического — это включая ХХ век. Потому что сейчас есть такие композиторы, которые не смогут даже написать диктант, чтобы сдать сольфеджио. Вы удивлены, что такое может быть? Невероятно, но факт! Если бы в Союзе композиторов всех композиторов заставили написать двухголосный диктант, а кто не напишет — уволили, то я уверен, что половину моих коллег уже исключили бы из Союза.
— Лично на вас, на ваше душевное состояние и творческую деятельность влияют социальные обстоятельства реальной жизни? Или вы существуете в параллельном мире как творческий человек?
— Бывают различные события, обстоятельства, что-то действует, но как-то опосредствованно. Сомнения, тревоги откладываются, а потом выливаются спустя некоторое время в музыке.
— То есть известный, популярный композитор может воздержаться от тесного взаимодействия с властью?
— Жить в вакууме невозможно, какие-то контакты, бесспорно, есть, но художник должен сохранять самостоятельность. Я почти никогда не был связан какими-то специальными заказами. Хотя бывали времена, когда нас просто заставляли писать к какой-то дате, событию или тему давали, и если не напишешь, могли быть большие неприятности от «власти».
— Творить по заказу труднее, чем писать по собственному желанию?
— У меня были различные случаи. Бывало, что по заказу получалось очень хорошо, а иногда не мог даже ноты написать — куда-то убегало вдохновение... Хотя, по моему мнению, композитор должен уметь все писать: по заказу или по вдохновению своей Музы. За каждое произведение ты несешь ответственность перед слушателем. Веками большинство композиторов писали по заказу. Например, Бетховен почти все произведения написал по заказу и за деньги, и Чайковский так же делал, а какое прекрасное наследие нам они оставили.
— Вы помните момент, когда почувствовали: я композитор?
— Фактически я с шести лет знал, что буду композитором. Потому что с детства начал писать музыку. Когда я поступил в музыкальную школу, то легко было учиться. У меня был хороший преподаватель по сольфеджио, который поощрял меня к написанию музыки. Правда, был и такой период, когда я бросал музыку, ничего не писал. Это было связано с политическими обстоятельствами: семь лет я провел в Сибири, а там было тяжело учиться музыке.
— С чем это было связано?
— Со сталинскими репрессиями. Я с 1947 по 1955 год жил в ссылке. Фактически я — сибиряк. Там прошла моя сознательная молодость. Там получил образование, учился в музыкальной семилетке. Там были хорошие преподаватели (как и мы, репрессированные), которых судьба забросила в Сибирь из различных концов бывшего Советского Союза. Например, моя преподавательница по фортепьяно была из Москвы... Кстати, в музыкальной школе я немного учился играть и на скрипке...
— Может, там среди репрессированных была культурная элита?
— Сложно сказать «элита». Мы жили в маленьком городке, какая там элита... Скорее люди со сломанными судьбами, но их не подчинили обстоятельства...
