Примирительное европейское турне Джорджа Буша может стать началом нового этапа евроатлантического сотрудничества, базирующегося на новой, уже постиракской платформе. «Кампания обаяния» американского лидера была в целом позитивно воспринята не только официальным Брюсселем, но и консервативным крылом Евросоюза, традиционно оппонирующим Соединенным Штатам в иракском вопросе.
Псевдокоалиционная военная логика США в Ираке и последующие неудачи в гуманитарной модернизации существенно подорвали их международное реноме и обусловили рост антиамериканизма, в то время как Брюссель лишь усилил глобальное позиционирование в качестве «центра мира и процветания». На сегодняшний день в смысле «гуманитарной интервенции» Европа оказалась намного более конкурентоспособной, реализуя на практике американскую же концепцию «мягкой силы». Таким образом, европейский пацифизм не помешал «европейской идее» стать фактически первой привлекательной и действующей на практике моделью альянса привлекательных ценностей. Вполне закономерно, что именно эта идея стала ключевым лейтмотивом второй волны восточноевропейских революций.
Судя по всему, гуманитарный опыт Европы востребован и в глобальном масштабе. На данный момент, когда стабильность в Ираке остается лишь недостижимой целью, США как никогда заинтересованы в европейской поддержке и экономико-гуманитарном участии. Поэтому «шаг навстречу Европе» стал одним из базовых моментов второго президентского срока Буша. Иракский опыт показал, что реализация проекта «Большого Ближнего Востока», актуализированного теперь уже в связи с «иранской ядерной проблемой», также невозможна без активного европейского участия.
Вполне очевидно, что желательным и для США, и для Европы было бы участие России в совместных проектах по стабилизации нестабильных регионов. В этой связи отыгрываемый Россией иранский сценарий представляется своеобразным превентивным шагом, цель которого — обозначить зоны влияния, в которых Кремль претендует на роль провайдера урегулирования. Кроме того, эта роль может стать компенсационным пакетом за утрату части восточноевропейских плацдармов. Судя по всему, Россия признала (по крайней мере, формально) новую восточноевропейскую повестку дня. Возможно поэтому встреча Путина и Буша не принесла ожидаемого похолодания российско- американских отношений. Речь можно вести скорее о формировании нового статус-кво. Кремль «уступил» в украинском вопросе и признал некоторые «перегибы во внутренней политике», получив взамен «зеленый свет» на вступление в ВТО, предложения в сфере энерго-экономического сотрудничества и некоторую свободу действий на восточном (постсоветском) и ближневосточном направлениях.
Не менее важно, что общий формат братиславской встречи Путина и Буша подтвердил де-факто новый расклад сил на бывшем постсоветском пространстве. Более или менее четко можно выделить условный американо-европейский его сектор (включающий как молодые страны ЕС, так и его европейских соседей), восточным форпостом которого может стать Украина. В свою очередь, азиатский сегмент бывшего СССР (включающий государства, сориентированные на проектное сотрудничество с Россией и США) становится областью своеобразного российско-американского паритета, предполагающего совместную антитеррористическую и энергетическую эксплуатацию региона.
Новая волна американо-европейского и американо-российского «примирения» может усилить совокупные евроатлантические позиции в модернизации проблемных регионов. Обозначившиеся процессы могут стать началом формирования расширенной платформы североатлантического сотрудничества, предполагающей наряду с широким участием Европы более плотное включение России в процесс блокирования «несанкционированных ядерных программ». В нелегальном расширении ядерного клуба не заинтересован ни один из ключевых ядерных игроков. Поэтому позиция Кремля, состоящая в том, что «Иран не должен обладать ядерным оружием», представляется вполне закономерной. В таком контексте нельзя исключать того, что иранский вопрос будет решаться уже в формате НАТО и согласованно с Москвой.
Не менее важен тот факт, что обозначившиеся тенденции говорят о нивелировании конфликтности околоукраинского контекста и формировании промежуточного «российско-европейско-американского консенсуса» по поводу Украины. Впереди новый масштабный выборный тур на постсоветском пространстве, который может «доопределить» соотношение сил в регионе. Вполне вероятно, что Россия и дальше будет отыгрывать сценарий «контрреволюционного сдерживания», однако Украина в эту «зону сдерживания», судя по всему, уже не входит. Очевидно, что и новая украинская концепция России будет формироваться с учетом смены иерархии геополитических ценностей Киева.
В контексте сказанного Европа и США вряд ли могут опасаться «российского реванша» в Украине. Поэтому Брюссель, усиливая влияние на Киев, исходит из того, что «столкнуть» Украину Ющенко в российский фарватер нельзя даже отсутствием четких перспектив членства. Европейцы желают видеть своим соседом европейскую Украину вне объединенной Европы. Кроме того, Европа обозначила готовность взять на себя функцию контактного культурно-гуманитарного, экономического и политического удержания Украины в орбите Запада и в обозримой перспективе, вероятнее всего, сосредоточится на «построении европейской страны вне ЕС», что определит и характер европейских геополитических вложений в Украину. Европейские инвестиции будут иметь гражданско-гуманитарный (расширение грантовых практик, активизация европейских правозащитных и гуманитарных проектов), институциональный (на сегодняшний день — содействие продвижению Украины в ВТО) и экономический характер (финансовая помощь в рамках политики нового соседства, расширение украинских возможностей на европейских рынках). Кроме того, новый уровень открытости Украины для контрольных функций европейских гуманитарных структур, скорее всего, станет одним из главных факторов евро- стандартизации украинской внутренней политики, экономики и гуманитарной сферы.
На фоне дипломатического дистанцирования Брюсселя США начали отыгрывать несколько ослабленные позиции в Украине. Киев стал главным постсоветским реципиентом американской финансовой помощи «на развитие демократии». Несмотря на то, что в контексте формального «примирения» со староевропейскими столицами категории «молодой и старой Европы» пока выведены из американского дипломатического лексикона, Вашингтон по- прежнему заинтересован в Украине как восточноевропейском партнере, который бы в перспективе мог усилить балто-славянское «кольцо лояльности». Поэтому активность Белого дома (в связке с Варшавой) уже сейчас проявляется в лоббировании позиций Украины в евроатлантических структурах. Реализация идеи «Украины в НАТО» призвана замкнуть балто-славянский сегмент Альянса и восточноевропейское кольцо безопасности. В этом контексте выглядит вполне закономерным, что иракский вопрос не стал камнем преткновения в новом американо-украинском диалоге. Вашингтон сейчас, как и Украина, озабочен решением проблемы пошагового выхода из военной фазы иракского сценария. Обозначенный Украиной поэтапный вывод войск может вписаться в рамки нового евроатлантического общеиракского сценария. Кроме того, на фоне примирения (по крайней мере формального) со старой Европой потеря украинского контингента не так фатальна для США.
Для Украины, вошедшей в стадию «евроатлантического транзита», хронологические рамки которой пока неясны, как никогда важной становится формулировка «транзитной» повестки дня, которая бы не допустила «зависания» Киева в статусе евро- и НАТО-претендента. Украина должна максимально использовать сложившийся условный глобальный консенсус и долгосрочный евроатлантический «план Маршалла» в первую очередь для усиления собственной геополитической конкурентоспособности. На сегодняшний день от успешности (в том числе и внешнеполитической) украинского проекта во многом зависит формат дальнейшего развития постсоветского региона.
Основная внешнеполитическая задача, стоящая перед Украиной, — включение в систему восточноевропейской безопасности в качестве одного из формирующих ее игроков. В этой сфере важны как энерго-экономические (активизация участия в создании новых систем энерготранзита) так и политические проектные шаги. Достаточно знаковым в этом смысле представляется активизация отношений с Ираном и достижение рамочной договоренности о совместном газотранспортном проекте.
Не менее важный момент состоит в том, что перед Украиной открылись перспективы освоения ниши «демократического координатора» постсоветского пространства и возможность реализации собственного регионального лидерского проекта. Возможно, одним из первых шагов в этом направлении можно считать озвученную Киевом заявку на активное участие в создании «новой зоны стабильности». В этом контексте ближайшая постсоветская выборная волна имеет ключевое значение для создания коалиции (возможно, пока неформальной), выстроенной на принципах коллективной евроадаптации, то есть «промежуточного» коллективного проекта постсоветских «стран-претендентов». Подобная логика предполагает активное участие в урегулировании приднестровской проблемы, решение проблемных моментов в отношениях с Румынией и т.д. Кроме того, постсоветский выборный тур во многом решит вопрос целесообразности проведения, а также формата и состава весеннего саммита ГУУАМ, когда будет ясен приблизительный круг потенциальных участников, которые могут усилить теперь уже «обреченных» на стратегическое партнерство Украину и Грузию.
